Закрутил машинный "дух" усы, сказал:
- Машины готовы, "Пар Паркевич" на марке.
- Добро. Ну, боцман, объявляй аврал!
Мацута достал свою дудку - такую старую, что с нее уже давно слезло царское серебро. Дунул - шипит. Потряс в руке - опять не свистит. Встряхнул, словно градусник, сказал:
- Горошина опять... закатывается куда-то...
Матросы смеялись:
- Что, боцман? Авралить уже нечем стало? Ты ее не в рот вставляй, а в другое место...
- Состарилась, - сказал Мацута. - Вам-то, молодым, скоро и дудку новую дадут. Посмотрю я, как вы тут без меня в кулак насвиститесь!.. Лоботрясы вы все! Вам бы жрать да спать - вот и вся ваша забота... А ну - пошли все наверх! С якоря сниматься...
Старая дудка все же сработала, запропавшая куда-то горошина вернулась на нужное место и теперь, быстро крутясь, дробила сигнал на переливчатый свист. Матросы быстро выскакивали из жилой палубы, а боцман покрикивал:
- Давай, давай!.. Не ленись ногами... Ну, чего застыл, будто я тебя на карточку снимать буду?.. За кашей-то на камбуз вы все мастера бегать!.. Пошел, пошел, ребята!.. Улыбок не вижу!..
Авральная команда разбегается на полубаке среди хитрых переплетений цепей, стопоров и гаков.
- Па-а-ашел брашпиль! - командует с мостика Рябинин.
Боцман открывает вентиль, и барабан лебедки начинает с грохотом вращаться, наматывая на себя якорную цепь. Цепь лязгает тяжелыми звеньями. "Аскольд" медленно подтягивается к лежащему на грунте якорю. Наконец цепь смотрит отвесно.
- Па-а-анерр! - докладывает боцман на мостик.
Ил долго не отпускает якорь. Но брашпиль сильнее вязкой хляби грунта. Мотор вырывает из ила чугунные лапы - сразу облегченно вздрагивает корабль.
Мацута кричит:
- Встал якорь!..
Брашпиль быстро набирает обороты. Пятисоткилограммовый якорь рвется наверх во всю прыть, и, увидев его на поверхности, боцман успокоенно машет рукой Рябинину:
- Чи-и-ист я-якорь!..
И пусть на якоре налипло добрых пять пудов вонючего ила и на его лапах шевелятся клубки актиний, Мацута все равно прав: якорь чист, потому что не зацепил с морского дна чужую цепь или какой-нибудь кабель.
Док, стоявший под навесом огромной крутой скалы, находился как раз напротив Мурманска и уже был готов принять корабль. Потопленный в море настолько, что над водой виднелись лишь края его бортов, он напоминал сейчас гигантский совок, который должен поддеть "Аскольд" под самое днище и, снова выходя на поверхность, осушить его для капитального ремонта.
Траулер на малом ходу приближался к доку. На воде угрожающе качались красные буйки, ограждавшие затопленную баржу. Рябинин дал приказ задраить все двери, клинкеты и горловины. Предстоял трудный маневр: надо было вжаться в узкое пространство между доком и баржей, лежащей на дне, развернуться, а потом уже втягиваться в док.
Чтобы проходящие мимо корабли не разводили волну, которая могла бы сорвать маневр "Аскольда", Рябинин велел поднять на мачте сигнал "мыслете". Такие же бело-красные флаги были подняты и на береговых постах Мурманска, безмолвно приказывая всем кораблям уменьшить ход.
Алеша Найденов, стараясь не забрызгать брюки, обмывал из шланга якорные лапы. Ставриди и Борис Русланов пытались откатить в сторону бочку с ворванью. Савва Короленко застыл с отпорным крюком в руках, рассматривая девушек-работниц, расположившихся на ажурном перекидном крыле дока.
- Куда вы бочку-то катите? - спросил он.
- А прямо тебе в рот!.. Ишь ты, как загляделся!
Боцман Мацута, вдев руки в засаленные брезентовые рукавицы, стоял около поручней, задумчиво глядя на бегущую за бортом воду.
"Вот и все, - думал он, - отплавал..."
- Уйду я от вас, - задумчиво сказал старый боцман, - вам, ребята, лучше не будет. Хотя и ругал я вас, а и любил вас, стервецов...
- Мы тебя, боцман, тоже любили.
- Вот теперь Хмыров за меня остается. Он такой... кулачок! - И боцман показал свою сухонькую жилистую пятерню. - У него вы, как у меня, в долг не попросите. Не даст.
- Мы тебя, Антон Захарович, не за это любили, - сказал Алешка Найденов. - Ты с нами не собачился никогда. Ты учил нас. Мы через тебя и море узнали...
Старик хлопнул рукавицами:
- Дурак! Моря до конца никогда не узнаешь. Море - как баба капризная. Любить-то ее ты люби, а все стерегись. Я вон сколько уже плавал, а до сих пор в море выхожу - словно передо мной клетку с тигрой открывают...
Корабль, застопорив машины, плавно раскачивался уже возле самого дока. Матросы, готовые в любой момент действовать по приказу капитана, напряженно всматривались в буйки.
Рябинин, перевесившись через поручни мостика, крикнул:
- Антон Захарович, посматривай! Баковой группе быть настороже!
- Есть! - ответил Мацута.
На мостике звякнул телеграф, за кормой взбурлила вода. "Аскольд" стал втягиваться между доком и баржей. На траулере наступила тишина, прерываемая лишь гудением машин да тяжелыми шагами капитана. Рябинин перебегал с одного крыла мостика на другое, проверял положение судна. Наконец траулер миновал буйки и остановился в узкой ловушке, упершись форштевнем в док.
Боцман облегченно вздохнул.
- Ну, ребятушки, теперь все зависит от нас. Не подведем капитана...
Впередсмотрящий, держа в левой руке бухту, размахнулся грузилом, и длинная змея троса упала далеко за мостиком дока. Девушки подхватили конец, стали крепить трос на тумбу.
Матросы работали как черти, делая все быстро, слаженно. Снова загрохотал брашпиль. Трос, наматываясь на барабан, вытянулся в струну. Теперь "Аскольд" втягивался в док с помощью лебедки. Вот вперед прошла четверть корпуса, вот половина. Часть корабля, на которой находилась баковая группа, уже была, можно считать, в доке.
И вдруг:
- Боцман, травить конец!
Мацута дает слабину на трос и поднимает голову. По заливу, отчаянно дымя, проходит корвет союзного флота.
- Ребятушки! Тащи кранцы, коли у них совесть отшибло...
Матросы волокут кранцы - большие плетеные кошели, набитые опилками и пробкой. Они скидывают их между бортом корабля и стенкой дока, чтобы смягчить удар.
"Союзник" приближается. Мацута смотрит на мостик. Рябинин стоит у обвеса, хлопающего на ветру складками парусины, и молча сосет трубку. Его кулаки лежат на поручнях - большие, грузные...
На проходящем корвете работает радио. Репродукторы корабельной трансляции ревут на весь залив:
Диг, диг, ду; диг, лиг, ду! Хаю, хаю, диг, диг, ду!..
- Вот что делает "владычица морей"!
- Ей-то что: они в Темзе не хулиганят!..
- Может, сигнала не разобрали?
- Ой, и волну же развел он!..
- Ну, братцы, держись: сейчас грохнет...
Корвет проносится мимо. Следом за ним встает волна - высокая, светло-зеленая, еще издали она кивает вспененным гребнем, подступая все ближе и ближе.
- Чтоб им собака дохлая снилась! - выругался Ставриди. - Хватайся за что-нибудь, ребята... Сейчас в нашей коммунальной квартире будет сыпаться штукатурка...
Рябинин гаркнул в мегафон:
- На баке! Отойди от борта, крепче стой...
А мощные репродукторы ревели - корвет шел в море, английские матросы ошалелой музыкой прощались с берегом:
Диг, диг, ду; диг, диг, ду! Хаю, хаю, диг, диг, ду!..
Злыми глазами посмотрел Найденов на волну, которая сейчас двинет по борту, и крикнул своим ребятам:
- Сейчас вот... Крестись, кто в бога верует!..
И вот "Аскольд" подбросило кверху, вода положила его в глубокий крен, швырнув траулер на железобетонную стенку дока. Захрустел трос, кранцы сплющились и покатились вдоль борта, посыпая воду перетертой пробковой крошкой.
Громадный вал, раскачав корабль, дошел до отвесной скалы, с грохотом перевернул прибрежные камни и, усиленный ударом, ринулся обратно на корабль.
- Больше кранцев! - раздается с мостика.
Мацута мгновение медлит, потом бросает отпорный крюк и бежит к бочке с ворванью.
- Ребятушки, за мной!
Матросы, кряхтя от усилий, перекатывают сорокапудовую бочку на другой борт, пожарным топором выбивают днище. Жирная тягучая ворвань широкой струей хлещет за борт, растекаясь по воде тонкой маслянистой пленкой. И боцман, видя, как тает на глазах, попадая под ворвань, волна, радостно думает:
"А вдруг оставят меня?.. Вдруг оставят?.."
Слой жира утихомирил яростный вал. "Аскольд" раскачивается плавно, медлительно. Слышно, как на мостике Рябинин спрашивает штурмана:
- Что это за судно?
И Векшин отвечает:
- Корвет союзного флота "Ричард Львиное Сердце".
- Боцману Мацуте и всей баковой группе объявляю благодарность! доносится усиленный мегафоном голос капитана.
Антон Захарович ждет. Ему кажется, что Рябинин сейчас скажет что-то еще, относящееся именно к нему. Но мегафон молчит.
"Нет, не оставят", - вздыхает боцман.
Через полчаса "Аскольд", точно драгоценность, которую заботливый ювелир кладет в удобный футляр, улегся на подогнанные к его бортам деревянные кильблоки.
Постановка в док закончилась...
Мацута небрежно кидал в чемодан свои вещи. Прощаться с кораблем было страшно - все равно, что прощаться с жизнью. В последний раз прошелся боцман по отсечным закоулкам траулера. Чтобы скрыть слезы, закрыл глаза. И так вот, с закрытыми глазами, шел старик, привычно перешагивая высокие комингсы, машинально распахивал тяжелые двери, знал - где пригнуться, где поберечь локоть...
Возле одного люка боцман остановился, сказал Хмырову:
- Здесь место заколдованное: вот погоди день-два, и на крышке снова ржа выступит. Я ее полжизни, проклятую, скреб - теперь ты следи...
А когда вышел на палубу, сказал матросам:
- Ведь я - черниговский, братцы. Я уже и забыл - как там? Говорят, чернозем все больше. А какой он - не помню... Видать, в колхозах я не работник. Куда мне деваться?
И все удивились: казалось, что нет у Мацуты иной родины, кроме моря. И смешно прозвучало вдруг это крестьянское слово - чернозем. Сказал бы он "жвака-галс" или "шкентель с мусингами" - никто бы не удивился.
- Яблоков давно не ел, - вздохнул боцман. - Яблоков хочу. Вот возьму и поеду к себе по яблоки. Надоело мне с вами тут картошку хряпать...
Мацута попрощался с командой, и корабельная шлюпка отвезла его на другой берег Кольского залива, в Мурманск. Гребцы, вернувшиеся обратно, потом рассказывали, что всю дорогу боцман плакал и, оборачиваясь назад, смотрел на свой "Аскольд".
"Я им покажу..."
Лейтенант Артем Пеклеванный жил во флотском полуэкипаже, ожидая назначения на боевой корабль. Тянулись серые береговые будни, изредка скрашиваемые вечерами в клубе.
"Сколько же можно ждать?"
Но как бы то ни было, когда его спрашивали о назначении, Артем, не задумываясь, отвечал:
- Я миноносник. Меня отправят на эсминец.
Лейтенант и не представлял себе иное. Он любил эти легкие стремительные корабли, созданные для лихих смертоносных ударов, - корабли, готовые вынырнуть из тумана, развернуться, поразить и снова мгновенно сгинуть в морском ненастье.
"Я миноносник!" Он был им на Тихом океане, мечтал об этих кораблях еще в поезде, и мечты не слабели, наоборот, росли и крепли.
- Лейтенант Пеклеванный! Вас вызывает контр-адмирал Сайманов.
Артем вскочил с койки, на которой сидел, и, одернув китель, переспросил:
- Меня?
- Да. К Сайманову.
"Наконец-то!" - лейтенант облегченно вздохнул.
Контр-адмирал принял его в своем прокуренном кабинете, из окон которого виднелся вспененный рейд. Пеклеванный испытал некоторую робость при виде этого грузного пожилого моряка, который не спеша листал его "личное дело".
Сесть офицеру контр-адмирал не предложил, и Артем навытяжку стоял перед ним, озирая увешанные картами стены.
- Артем Аркадьевич... так, так, - сказал Сайманов. - Плавали на эсминцах, за границей не были, комсомолец... так, так!
Он посмотрел на офицера в упор:
- Чего-то не найду, где у вас здесь записаны дисциплинарные взыскания?
- У меня их никогда не было, товарищ контр-адмирал, - гордо просиял Артем.
- Так уж никогда и не было? - усмехнулся Сайманов, и Пеклеванному показалось, что, не вылезай он всю службу с гауптвахты, и контр-адмирал сам бы кинулся ему в объятия...
- Никогда не было, товарищ контр-адмирал, - повторил Артем.
- Ага, вот - нашел! - сказал Сайманов. - "Курсанту Пеклеванному объявлен строгий выговор за превышение власти старшины класса..." Теперь можете садиться!
Лейтенант сел - как в лужу.
- Извините, пожалуйста, - смущенно бормотал он. - Но я, честное слово, забыл. Не подумайте, что я хотел скрыть...
- Нет, что вы! - успокоил его Сайманов. - У вас здесь так много благодарностей, даже ценные подарки. И очень хорошие характеристики... Вам в училище кто читал морскую практику?
- Авраамов.
- Это хороший моряк. А минное дело?
- Слесарев.
- Я его, кажется, не знаю... А вот скажите мне, пожалуйста, - спросил контр-адмирал, - за что вы получили значок "Отличник ВМФ"?
- Я удачно провел стрельбы миноносца.
- Так, так... А почему же вы его не носите на груди?
Пеклеванный немного растерялся:
- Я его носил... на Тихоокеанском. Но здесь все офицеры кругом орденоносцы. Как-то неудобно ходить со значком. Подумают еще: вот, нашел чем хвастаться!
- Да, - откровенно рассмеялся контр-адмирал, - значком здесь, конечно, никого не удивишь... Ну, а сейчас вы тоже, наверное, хотели бы попасть на миноносец?
- Да, товарищ контр-адмирал.
- Я знаю, - мягко улыбнулся Сайманов, - вся флотская молодежь мечтает об этих кораблях. Что ж, это хорошая школа для моряка, но вы, товарищ Пеклеванный, на миноносец не попадете...
Артем почувствовал, как у него что-то оборвалось в груди, и, когда взял себя в руки, услышал:
- ...Обыкновенные рыбаки должны постичь военное искусство, чтобы громить врагов наверняка. Вы назначаетесь помощником командира этого корабля. Вся тяжесть боевой подготовки ложится на вас, работы предстоит много, но команда корабля, спаянная работой на промысле, готова преодолеть любые трудности, и успех обеспечен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21