Пришлось зайти для ремонта в первую попавшуюся бухту, что мы, конечно, и сделали. И в этой бухте... Ира, налей-ка мне чаю!
- Ну, что в этой бухте?
За дверью раздался настойчивый звонок.
- Отец! - вскрикнул Сережка и, обрадованный, кинулся в прихожую, но вернулся обратно не с отцом, а с молодым широкоскулым парнем, от которого исходил крепкий дух ворвани.
- Ты кто такой? - спросил Вахтанг.
- Я? - И парень ткнул себя в грудь пальцем. - Мордвинов я, меня Яшкой зовут... Я салогрей с "Аскольда"...
- Что-нибудь разве случилось? - насторожилась Ирина.
- Не знаю, - ответил Мордвинов. - Прохор Николаевич меня попросил к вам зайти. Сказать, что он сегодня домой не придет. Просил прислать ему полотенец чистых да шлепанцы.
- Хорошо, - кивнула Ирина. - Передайте ему, что я сама зайду сегодня на траулер и занесу все, что он просит... Вы, может быть, выпьете с улицы горячего чаю?
- Нет, - хмуро ответил Мордвинов. - Я не пью горячего чаю, я пью только холодный.
- Может, тогда возьмете пирожок на дорогу. Пирожки очень хорошие.
- Спасибо, - поблагодарил Мордвинов, - но я не ем хороших пирожков. Я ем только плохие...
- Иди, иди, братец, - сказал Вахтанг. - Не хами здесь!
- Разве же я хамлю? - удивился салогрей и спокойно пошел к выходу...
"Какие странные матросы бывают у моего Прохора", - думала Ирина, провожая Мордвинова до дверей. Она вернулась за стол и обратилась к Вахтангу:
- Ну продолжай. Так что же было в этой бухте?
- В этой бухте, - засмеялся старший лейтенант, - стояла шхуна. Но какая шхуна!.. Обожди, Ирина, не перебивай меня, история еще только начинается. Эта шхуна стояла на отмели, подпертая с бортов валунами. Я так и ахнул, когда увидел ее! По легким обводам, высокой корме и другим приметам, которые невозможно передать, а можно только почувствовать, я сразу понял, что это настоящий "пенитель". Пока матросы чинили мотор, я излазил шхуну вдоль и поперек и пришел к неутешительному выводу, что на свете еще есть много дураков, которые раньше времени забыли о парусе. В довершение всего я покажу вам вот это...
Вахтанг протянул Ирине Павловне бумажный пакетик. Когда она развернула его, на стол упали два кусочка дерева: один - темный, другой - более светлый, и оба имели с одной стороны лоснящуюся поверхность, покрытую смолой.
- Что это? - изумилась Ирина.
- Это я выпилил от борта шхуны образцы обшивки. Специально, чтобы показать тебе. Темный - от подводной части, а светлый - от надводной.
Ирина Павловна смущенно сказала:
- Но я ничего в этом не понимаю. Вот смола... она хорошо сохранилась. Значит, сохранилась и обшивка шхуны. Выходит, так?..
Сережка внимательно рассмотрел кусочки дерева, порезал их столовым ножом и даже понюхал.
- Да это настоящая лиственница, - заявил он. - Прочнее трудно найти что-либо у нас на севере. Ведь лиственницу не любит червь-торедо, и она плохо горит... Вахтанг, ты говоришь, шхуна стоит на отмели, а не на воде? Тогда, значит, лиственница выделила на открытом воздухе скипидар, и от этого шхуне не страшна никакая сырость.
- Вот анализ! Молодец, Сережка! - восхищенно сказал старший лейтенант. - Из твоего сына, Иринушка, хороший моряк выйдет... А сейчас ты, не теряя времени, поезжай в рыболовецкий колхоз "Северная заря", оттуда пробеги верст тридцать на собаках до бухты Чайкиной, где и стоит этот "пенитель". Посмотри: годится судно для экспедиции или нет. Вот, пожалуй, и все. Я, откровенно говоря, только затем и пришел сегодня, чтобы сообщить о шхуне. А сейчас мне, - Вахтанг решительно встал, - пора на катер...
И, направляясь к двери, шутливо продекламировал:
- "Пора, пора! Рога трубят..."
***
Ирина Павловна застала своего мужа в каюте: ящики письменного стола были распахнуты настежь - капитан раскладывал на полу какие-то бумаги, стоя на коленях.
- Пришла, - улыбнулся он жене. - Я так и знал, что ты придешь... И я очень рад тебе, дорогая.
Он встал перед ней и отряхнул на коленях брюки.
- Ты устала? - спросил он, беря ее за плечи. - Я знаю, что ты устала... Я тоже устал. Был чертовски трудный рейс. И сегодняшний вечер мы проведем вместе. У меня где-то еще завалялась бутылка рома...
- Скажи, Прохор... Мне кажется, что-то случилось!
- Нет, все остается по-прежнему. Меняется только флаг...
- Я не совсем понимаю тебя. О чем ты говоришь?
- Я всю жизнь проплавал под флагом, в углу которого вышиты золотом две скрещенные селедки. Дураки, конечно, никогда не понимали такой романтики они видели селедку только на столе, под уксусом и с зеленым луком. Теперь я меняю флаг, мой старый добрый флаг, - на новый, бело-голубой, со звездами... Ты поняла меня теперь?
- Не совсем.
- Потом поймешь. А сегодня я хочу, чтобы ты осталась ночевать в моей каюте. Завтра мой "Аскольд" станет кораблем военным, и женщине, пусть даже такой чудесной, как ты, уже будет не место на его палубе...
- Ах, вот оно что! - догадалась жена, сразу как-то изменившись в лице и сильно побледнев.
- Да, вот так, Ирина. Именно так...
Никогда еще они не были так дружны, как в этот вечер. Далеко за полночь они просидели в полутемной каюте, распивая бутылку пахучего рома, и все говорили, говорили, говорили. Потом капитан снял со стены фонарь и пошел проверить отсеки, а Ирина Павловна присела на плоскую жесткую постель мужа и задумчиво сняла туфли...
Вернулся муж и завел часы.
- Уже четверть третьего, - сказал он, - пора спать...
Бухта Святой Магдалины
Вахтанг Беридзе рукавом смахнул с циферблата соленые брызги, посмотрел на светящиеся стрелки часов.
- Четверть третьего, - заметил он и по переговорной трубе передал в моторный отсек: - Старшина, еще оборотов пятнадцать... Да, да, прибавь, пожалуйста!..
Холодное беззвездное небо посылало вниз мрак и стужу. На какое-то мгновение из-за облаков стремительно вынырнули голубоватые Плеяды, померцали в вышине и снова скрылись в тучах. Только на востоке, не переставая, горела красноватым огнем полночная звезда Кассиопея.
Вахтанг Беридзе стоял рядом с рулевым возле компасного нактоуза, сдирая ногтем с линз бинокля тонкую пленку льда. Мичман Назаров, закутанный до самых глаз в меховую кухлянку, поднялся по трапу на мостик. Он что-то сказал, но шум волн и ветра заглушил его голос, тогда он закричал:
- Товарищ командир! Прошли последний створ, выходим в открытый океан...
- Добро, мичман! - так же громко ответил старший лейтенант и, еще раз посмотрев на плавающую в голубом спирте картушку компаса, спустился с мостика в каюту. Плотно закрыв за собой обрезиненную дверь, он стряхнул с себя воду и достал из ящика пакет. Осторожно срезав ножницами верхнюю кромку, Вахтанг вынул сложенный вчетверо листок прозрачной бумаги. Прочитал:
"Следовать к берегам провинции Финмаркен. Квадрат 143-У. Южная оконечность Зандер-фиорда, бухта Святой Магдалины. Снять с норвежского берега группу наших разведчиков под командой лейтенанта Ярцева, числом 14 человек. С рассветом вернуться на базу".
Прочитал и по переговорной трубке приказал на мостик:
- Курс - двести девяносто. Встреч с кораблями избегать. Скорость прежняя.
Мичман повторил приказание. В незакрытую трубу было слышно, как поскрипывает штурвал под руками рулевого, как с шипением расползаются по палубе волны.
Уже неофициально Назаров заботливо спросил:
- Ну как, Вахтанг, нога все болит?
- Болит, - поморщился Беридзе.
- Рано ты, командир, из госпиталя ушел.
- Ничего. Мостик у нас такой узкий, что ходить почти не приходится. Я сейчас прилягу.
- Конечно. Вздремни до самого главного. И будь спокоен...
Прежде чем лечь, Вахтанг спустился в моторный отсек. В тесных проходах, между двигателем и бортом, расхаживали одетые в синюю нанку подтянутые мотористы. Кладя руку на теплый кожух двигателя, Вахтанг глазами подозвал к себе старшину:
- Как подшипники? Ты жаловался, что перегреваются!
- Все в порядке! - прокричал ему в ухо старшина. - Дело в подаче смазки... Работают теперь, как хронометр!
- Ну, ну! - Старший лейтенант похлопал моториста по плечу и добавил: Передай своим ребятам, чтобы вели себя построже. Дело сложное... Что? Я говорю - дело сложное! Понял?..
Потом он прошел в кубрик. Очередная вахта готовилась идти на посты сменить своих товарищей. Катер бросало из стороны в сторону, и матросы, балансируя и хватаясь за тонкие пиллерсы, натягивали на себя непромокаемые штаны и куртки. Синий маскировочный свет мертвил обстановку моряцкого жилья, делая ее какой-то призрачной и таинственной.
- Куда идем, товарищ командир?
- А вот за тем и пришел, сейчас расскажу... Помните, мы как-то уже снимали лейтенанта Ярцева? Такой пониже меня ростом, все больше молчит, на лицо худущий... Так вот, он сейчас выходит со своей группой к бухте Святой Магдалины. Наше дело, ребята, такое: побыстрее убрать их с чужого побережья - и домой... Не так уж и трудно, если ничего не случится...
В кубрик спустился по трапу боцман Чугунов, налил себе полкружки клюквенного экстракта, добавил воды, выглотал единым махом. Опять запахнул капюшон, признался:
- Мутит меня что-то. Как только какавы попью - так и мутит. От водки ничего, а вот от какавы - беда прямо...
- Ты, боцман, - предупредил его Вахтанг, - особенно-то не разгуливай. Войдем в фиорд - из турели не вылезай: всякое может быть...
Вахтанг вернулся в свою каюту. Качка усиливалась. В рукомойнике звонко плескалась вода. Мокрый реглан, висевший на косяке двери, порой прилипал к переборке, порой, отрываясь от нее, повисал в воздухе. Носовая стенка каюты взлетала влево и вправо, - казалось, что море ставит ее то на один, то на другой угол.
Вжавшись в узкий простенок каюты, Вахтанг лег на койку. Сон долго не приходил. Мысли сменяли одна другую, набегая, как неторопливые волны. Тогда единым напряжением воли он приказал себе: "Спать!"
И старший лейтенант заснул, как умеют спать только командиры военных кораблей, - чутко и настороженно, готовый в любой момент вскочить и броситься на мостик. От такого сна отдыхало лишь одно тело, а мозг продолжал работу, воспринимая шумы волн, посвисты ветра, перебои моторов все звуки, поступавшие в каюту через тонкую переборку.
Но все-таки это был сон, и когда через час Вахтанг поднялся на мостик, он чувствовал себя свежо и бодро.
* * *
Глубокой ночью "морской охотник" вошел в пустынный Зандер-фиорд. Дикие голые скалы уходили в море отвесными стенами, и с их подножий свешивались длинные бороды морской капусты. В далеком ущелье выл одинокий полярный волк, поджидая свою подругу. Небо уже заметно просветлело, но звезды сияли по-прежнему холодно. Бегущие с черных вершин родниковые ручьи тонкими струями падали с утесов в море, и над местом их падения клубился морозный пар.
- Смотрю я на них, смотрю...
- Куда, командир? - не понял мичман Назаров.
- Да на горы эти. Нет, думаю, не похожи они на Кавказские. И еще думаю иногда, мичман: увижу ли я когда-нибудь свои горы?
- А ты не думай, командир. Плюнь, - посоветовал Назаров. - Я тоже газеты читаю. Не меньше твоего, командир. Любой дурак понимает, что Гитлеру скоро - амба!
Боцман Чугунов поддержал разговор из своей круглой турели, откуда торчали его голова в шлеме и два острых рыльца пулеметов:
- Он - гад живучий! Сколько еще народу перегробить надобно, пока мы его из подвала вытащим! Я вот, товарищ командир, море очень люблю. А иногда солдату завидую. Ведь он, двуногий, до самого Берлина дойдет. Да еще, стервец, портянки свои в Одере постирает. Как раз на том бережку, на котором Геббельс любил мечтать в лунные ночи!..
- Ну ладно, - приказал Вахтанг, - теперь разговоры отставить. Смотреть внимательнее!..
Катер, держась теневого берега, медленно продвигайся в глубину норвежского фиорда. Команда, стояла возле орудий, готовая мгновенно отразить любое нападение с берега. Тихо разговаривали люди, тихо стучал выхлоп мотора, предусмотрительно опущенный в воду; совсем тихо, ударяясь о борт "охотника", звенели рассыпчатые гребешки волн. И в этой настороженной тишине, казалось, было слышно, как гулко стучат матросские сердца...
В бухте Святой Магдалины старший лейтенант разглядел песчаную отмель и подвел к ней свой катер. "Охотник" мягко ткнулся форштевнем в песок. От самой отмели начинался подъем в гору. Постепенно расширяясь, он заканчивался пологой равниной, блестевшей при лунном свете плоскими обломками горного кварца.
- Наверное, - подумал вслух мичман, - они придут отсюда. Самое удобное место...
Прислушавшись к тишине, прерываемой плеском воды, Вахтанг тихо свистнул, как свистят болотные птицы, - тонко и печально. Он уже не раз снимал с вражеского берега разведчиков и знал, что на этот свист из тьмы выйдет человек... потом другой... третий... и молчаливой цепочкой разведчики спустятся на катер.
Но сейчас этого не случилось. Тогда старший лейтенант свистнул еще раз - уже громче.
И снова - никого...
- Еще не пришли, - шепотом сказал Назаров. - Наверное, задержались.
- Ждать надо, - так же шепотом отозвался из пулеметной турели боцман.
И стали ждать. Волк теперь выл где-то совсем рядом, за ближней сопкой, и от этого надсадного голодного воя всем было как-то не по себе. Старший лейтенант, разминая больную ногу, нервно ходил по мостику и часто смотрел в небо. Приближался хмурый предрассветный час, и звезды, уже готовые померкнуть, едва сверкали.
Волнение ожидания передалось и в нижние отсеки; мотористы, откидывая люк, спрашивали:
- Нету еще? Вот штука... Неужто погибли ребята?..
- Пора бы нам уже и удочки сматывать, - осторожно подсказал Назаров. Дальше оставаться никак нельзя. Вахтанг взглянул на часы:
- Да, надо уходить. Ярцева я знаю - он вояка опытный, и коли не пришел вовремя, значит... Значит - ждем полчаса. Еще полчаса, и потом заводим моторы!..
И вдруг боцман Чугунов сорвал с головы шлем, высунулся по пояс из турели, настороженно прислушиваясь.
- Кажется, идут, - сказал он.
Теперь уже все слышали далекую пулеметную очередь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21