Суп-шурпу Агзам-ата варил вечером сам...
Агзам-ата сразу стал расспрашивать Аброра о здоровье. Он знал, что у сына три кардиограммы подряд выходили плохими, что врачи строго запретили сыну курить.
— Как сердце? Что доктор в последний раз сказал?
— Да о болях в сердце я уже начал забывать, отец. Дел много. Проект — помните, я рассказывал? — скоро надо сдавать. Юбилей республики ведь совсем близко.
— Больше не куришь?
Аброр рассмеялся, помотал головой.
— А курить хочется? — допытывался отец.
— Еще как! Сегодня ночью приснилось: жадно затягиваюсь сигаретой. Неужто, думаю, снова начал курить? Испугался и проснулся.
— Хороший сон ты видел, сынок. Если так сильно хочешь курить, значит, выздоровел. По себе знаю: баловался насваем1, а заболел — в рот его не хотелось брать. Выздоровел — опять потянуло.
Помолчали. Оглядели двор.
Агзам-ата уже все кирпичи заготовил. Но нужно — и очень много — досок, оконных рам, щитовых дверей, косяков дверных. Да мало ли еще чего! А откуда взять столько денег? Он, Агзам-ата, думал-думал и решил подработать — устроиться ночным сторожем.
— Тут близко стройка. Там и ночевать буду.
Аброр встревожился: если отец не будет знать отдыха ни днем ни ночью, замучает себя. Пенсию получает, на житье хватает, а остальное — на стройматериалы... Есть же у него сыновья!
— Твой груз не легок, сынок. А я... коли к пенсии каждый месяц
1 На свай — особо приготовленный табак, его кладут под язык.
буду получать еще восемьдесят рублей, дело, глядишь, и пойдет, вот тебе и дверь, вот тебе и окно... Я же не кетменем иду махать. Сиди-посиживай да поглядывай. Буду ночевать не здесь, а там. Всего и разницы.
Конечно, бодрился отец для виду, перед сыном. Щеки у старика ввалились, борода совсем побелела. Ханифа-хола всего на три года моложе мужа, а выглядела крепкой, сильной женщиной, черные волосы почти скрывали седину.
— Отец, вы беретесь еще за одну работу, а кто же тогда за вами присматривать будет, еду хотя бы готовить? Мать у нас в квартире от безделья томится, сама так говорит. Может, привезти ее сюда, как вы думаете?
Белобородый Агзам-ата медленно обвел взглядом свою стройку:
— Ей здесь пока жить негде. Несподручно женщине возиться в глине. Оставьте мать у себя.
Да, отец Аброра никогда не позволял жене слишком тяжелое носить, таскать воду, колоть дрова. Как и в юности был степенен мард, так и остался им в старости: неторопливый, со строгой осанкой аксакал всегда был ко всем внимателен и добр.
Аброр ощутил прилив горячей привязанности к отцу.
— В воскресенье придешь? — спросил вдруг Агзам-ата.
— А что, есть работа?
— Хочу созвать друзей Шакира — строителей — на хашар... Баран один остался. Зарежем его. Вот тогда пусть твоя мать и Вазира приедут приготовят угощенье для тех, кто нам поможет. Привези и детей. Для них хашар как праздник будет.
— Хорошо, отец. А сколько парней вместе с Шакиром придут?
— Шакир сказал, что человек пятнадцать.
— О! Можно тогда горы своротить! И встретить их надо как следует, конечно. Я куплю на базаре все, что нужно. Вазира дома сварит годжу1...
— Да, в жаркий день годжа будет кстати.
...Вазира еще в субботу вечером привезла моркови для плова, потом в большой, литров на тридцать, эмалированной кастрюле сварила годжу. А в воскресенье всей семьей встали чуть свет. Машину заполнили до отказа, по пути завернули на базар, а потом в магазин — за разными бутылками.
Когда приехали на участок, увидели друзей Шакира: пятнадцать молодых парней одевались в рабочую одежду — в спецовки. Не парни богатыри!
Агзам-ата собрал их в круг, за веревку вытянул в центр круга откормленного барана, огляделся, подождал тишины, сказал:
Джигиты, дорогие мои, вы знаете, у нас принято в честь добрых гостей резать лучшего барана. Вот его,— Агзам-ата дернул веревку, баран чуть ворохнулся, прижатый к ноге хозяина,— мы хотим зарезать в вашу честь. Вы пришли к нам на хашар, чтоб вместе поработать — возвести стены нового дома. Так дайте мне фатиху!
1 Годжа — легкий суп из кукурузы.
По обычаю, люди, пришедшие на хашар, должны были дать ее хозяину фатиху — разрешение на то, чтобы в их честь животное лишили жизни. Парень постарше, знающий, видно, толк в таких делах, раскрыл ладони, сблизил их, поднял к лицу.
— Омин, яхшиллика буюрсин! — произнес он нужные слова, и все остальные тоже раскрыли ладони, провели ими по лицам своим.
И Вазира, и Малика, а Зафар особенно смотрели на все совершающееся как на диковину. Потом, когда Агзам-ата, завязав ноги барану, свалил'его наземь, обнажил острый нож, Аброр по знаку Вазиры отвел Зафара в сторону — поди, испугается современный городской ребенок при виде крови, хлещущей из перерезанного горла барана.
Работа началась—и дружно. Один босиком месил глину, другие подтаскивали кирпичи, каменщики занялись кладкой, умело командуя помощниками, среди которых оказался и Шакир.
Аброр наполнял ведро раствором и подавал тем, кто воздвигал стены дома.
Зафар не мог, конечно, усидеть на месте и тоже начал подтаскивать кирпичи, те, что полегче.
Архитектору Аброру доверена была еще одна работа — проверять правильность кладки. Для этого его снабдили сложнейшим из инструментов — бечевкой, к которой был привязан камешек. Архитектору не пришлось поправлять строителей: привыкшие делать кое-что и посложней этой работы, они безошибочно определяли места для окон и дверей, вели кладку ровно, будто по линейке.
По звону посуды и по запасу поджариваемого мяса можно было догадаться, что на другом конце двора Вазира и Ханифа тоже не дремали: под брезентовым навесом они готовили из только что зарезанного барана кавардак1, мудрили над пловом. Агзам-ата кипятил воду для живительного чая да любовался легкой силой и мастерством молодежи.
— Молодцы, сыны мои, молодцы! Пусть еще крепче станут ваши руки! Спасибо отцам вашим! —то и дело растроганно повторял он.
Перед самым обедом парни немного сбавили темп.
Полная холодной годжи огромная коричневая кастрюля, которую привез в багажнике Аброр, манила к себе. Вазира умело набила большую сумку касушками, блюдами, чашками-плошками.
Вазира умело, быстро, как заправская бригадная повариха, наполнила касы годжой, первую протянула Аброру вместе с ложкой, а Аброр передал касу и ложку отцу, сидевшему, скрестив ноги, на помосте. Расположились там и остальные. Свесив с помоста ноги, принимали касы вежливо, неторопливо. Охлажденная кислым молоком годжа возбуждала аппетит, некоторые джигиты попросили добавки — ведь годжа теперь такая редкость!
Зафару не хватило касы и ложки. Вот было здорово, когда он с дядей Шакиром вместе отпивал суп прямо из дядиной ка-сушки!
1 Кавардак — куски жареной баранины.
Кислое молоко разукрасило ему нос и подбородок — добрый смех, вызванный Зафаром, прибавил всем веселого настроения.
— Давайте, друзья, договоримся: если мы сегодня не закончим стены, будем считать, что провели день напрасно! — Здоровенный, черный как негр парень соскочил с супы.— Объявляем соревнование между четырьмя стенами... четырьмя командами. Ну, все готовы?
— Готовы! — сказал Шакир.— Аброр-ака, вы, проектировщик, за вами контроль. Идет?
— Идет!—Аброр засмеялся и потряс бечевкой с грузилом-камешком.— Участки работы для каждой бригады будут разделены поровну.
— Тем, кто выиграет соревнование,— плов и сорокаградусная, а тем, кто проиграет,— щи из кислой капусты и лимонад в неограниченном количестве.
То и дело вспыхивал смех. А когда работаешь с праздником в душе, сама работа идет быстро.
К вечеру все четыре стены поднялись в рост человека. Кавардак, чай и спасительные шутки подкрепляли силы строителей, и в конце «смены» дом уже приобрел вид дома, только без крыши.
— Рахмат, спасибо, сыны мои, молодцы вы, хватит, кончай работу! Нас ждет плов,— сказал Агзам-ата.
Парни умылись, поливая друг другу на руки, сняли рабочие спецовки, переоделись. Аброр подмигнул брату, и Шакир принес сумку, в которой застенчиво звякнули бутылки. Застенчиво и Шакир посмотрел на отца.
— Давайте, давайте веселитесь,— разрешил Агзам-ата.— Когда мы были такие вот, как вы нынче, мы тоже не отказывались от этого удовольствия.
Водку пили осторожно —по одной малой пиалушке. Присутствие аксакала и женщин сдерживало тех, кому, может, хотелось выпить еще.
Стены были почти закончены, осталось уложить два-три ряда кирпичей, а затем возводить стропила. Агзам-ата намеревался нанять мастера, сведущего в том, как покрыть крышу и установить окна-двери.
Ну и ну, столько сделать за один день! Вот что значит хашар! — удивлялась Малика.
Да и Вазира тоже удивлялась, видя, как весело и споро шла работа и как празднично и весело расходились друзья Шакира после работы, уставшие, конечно, но приятно возбужденные и всем сделанным, и уважением, к ним проявленным. «Вот что значит хашар!» — повторила про себя Вазира, думая и о том, что, видно, в бешик-тое тоже есть доброе начало, приятно возбуждающее, поднимающее настроение, чего она тогда не поняла. Умеют же люди делать добрые дела бескорыстно, умеют, когда захотят!
Говорят, что и Большой Ферганский канал строили до войны вот так же, хашаром, да? — спросила Вазира мужа, заранее зная, что Аброру приятно будет ответить.
Аброр, конечно, догадался, с какой целью спрашивает его Вазира.
— О ханум, все ли вы знаете о хашаре? Знаете ли, например, что писатель Петр Павленко и великий кинорежиссер Эйзенштейн хотели сделать фильм о всенародном ферганском хашаре?
— Стройка была такой экзотичной для Эйзенштейна...
— Не экзотичной, а человечной, Вазира! Когда души стольких людей разъедает эгоизм, равнодушие, корыстолюбие, нежелание хоть чуточку утруждать себя не для себя, разве мы не должны все больше и больше ценить нашу традицию хашара? Ведь это же здорово, что люди могут запросто собраться, чтобы подарить друг другу свое внимание, свое время, свои сбережения, свое душевное тепло, свою... мускульную силу, наконец! И вот великий Эйзенштейн почувствовал это и захотел снять об этом фильм. Я благодарен ему уже за одно такое желание. Он уже тогда оказался прозорливей многих из нас. Да-да, иные хорошие народные традиции мы и сегодня бездумно называем предрассудками...
— А это камень, конечно, в мой огород...— Вазиру раздражал менторский тон мужа.
— Конечно, ханум! Чтобы вы поняли: наш бешик-той был тоже вроде бескорыстного семейного хашара.
— Но он не был таким,— жестко сказала, словно отрезала, жена и отошла от Аброра туда, где стояла посуда.
Проект был сдал вовремя. И строители не подвели.
27 октября, в день пятидесятилетия Советского Узбекистана, среди тысяч и тысяч демонстрантов, заполнивших плошадь Ленина, были празднично разодетые Аброр, Вазира, Зафар, Малика.
Вазира показала детям на Аллею фонтанов:
— Запомните: всю эту красоту придумал ваш отец.
— Не я один, многие,— возразил Аброр.
Но мысль о том, что среди этих многих был он, и то, что Вазира сочла нужным сказать о его работе детям, наполнили сердце светлым чувством...
Ну, а после того как отшумели юбилейные торжества, Аброр выбрал минуту, когда Садриев был один, пришел к нему с большой папкой.
Заветные эскизы строений вокруг голубого Бозсу, эскизы, которые раньше висели на стене мастерской Аброра, из-за срочного задания, связанного с Аллеей фонтаном, перекочевали в папку. Красивое здание в стиле восточного зодчества. Плоская крыша его покрыта не железом и не шифером, а аркой из зеленой травки, в которой горят алые тюльпаны. Это напоминало некоторые старые ташкентские дома с маками на плоской кровле. Садриев и за рубежом видел строения такого типа. Кстати, современные железобетонные конструкции позволяют делать подобные крыши водонепроницаемыми.
— Крышу хорошо продумали,— сказал Садриев Аброру.— Ну, а вот этот эскиз... кипарисы в нашем городе, наверное, не будут расти.
— Наби Садриевич, они уже растут. Да, пока только в ботаническом саду. Там им созданы микроусловия. Кипарисы боятся зимних холодов. Но на берегу Бозсу и зимой будет тепло — вода проходит через агрегаты ТашГРЭС: охлаждая их, сама нагревается. Я думаю, это обстоятельство следует использовать в помощь природе. Растут же
у нас крымские сосны, а кипарисы растут в Крыму. Вы наверняка их видели.
— Видел. Но надо будет об этом еще подумать.
Следующий эскиз: огромное красочное колесо, напоминающее «колесо обозрения» в парках. Только вместо сидений для людей большие красивые чаши... Ну, понятно, колесо кружится, чаши поочередно опускаются в канал, наполняются водой, а потом поднимают ее и питают таким образом отводной арык, берега которого сплошь в зеленой траве и цветах. А какая сила движет колесо? Само течение Бозсу. Принцип традиционного чархипалака, заменявшего когда-то водяные насосы.
— Так, используете и развиваете, значит, традиции,— усмехнулся Садриев.— А тут у вас что, водяная мельница? И рисорушка есть? Значит, целый комплекс.
— Целый ансамбль.— Аброр улыбнулся.— Вы помните, что на берегах Бозсу и Карасу раньше было немало водяных мельниц, крупорушек и рисорушек?
— Да, помню, но сейчас-то они зачем нужны? Теперь элеваторы, рисозаводы...
— Но на одном из совещаний вы сами говорили, Наби Садриевич, что мы должны в приемлемой форме сохранить этнографический бытовой комплекс, который давал бы полное представление о прошлом Ташкента.
— Против этого ничего не скажешь. В Прибалтике, например, большой опыт по этой части накоплен... И все-таки не жалко ли воды для декоративных мельниц?..
Аброр разъяснил:
— В эскизе сохранена лишь внешняя форма мельниц. Вода, забираемая из Бозсу, подводится по задерненному арыку к мельничному стоку. Оттуда она падает на лопасти колеса и вращает его, уходя по отводам обратно, так что вода никуда не забирается. Вместо настоящих тяжелых жерновов будут легкие, пластиковые. А над ними установим обычную карусель. На пять-шесть мест. Движение воды по стоку регулируется с электропульта управления аттракционом. Нажимается кнопка, и вода с шумом обрушивается вниз, «мельничные жернова» начинают вращаться вместе с каруселью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39