Сантехника супер, советую
—шутливо замахнулся на нее рукой Волков.
Полная, голубоглазая девушка покраснела, поймав похотливый взгляд хозяина, и выбежала, сильно хлопнув дверью.
— Ты, Григорий, с Нюшей-то осторожней шали,— погрозил пальцем Волков,— чтоб Татьяна Андреевна не увидела, а то она и тебя и меня со света сживет.
Григорий покраснел:
— Я приехал работать, Арсений Ефимович.
— Работа, работой, а монахом жить не будешь же? Ты не бойся, она девушка здоровая...
Волков встал, потянулся всем своим большим телом, сладко зевнул.
— Иди завтракать, а я распоряжусь оседлать коня. Ездить верхом умеешь? Спину коню не собьешь?— Ну и хорошо...
Татьяна Андреевна, одетая в легкий светлый капот, сидела на веранде за мирно кипевшим блестящим никелированным самоваром. У ног ее лежала желтая лохматая дворняжка; она чуть подняла глаза на Гри-гория.
Смуглое, серьезное лицо Татьяны Андреевны светилось от удовлетворения. Она приветливо кивнула головой на поклон Григория и, отложив в сторону новую книжку «Знание», налила ему чаю.
— Вас не потревожили мои пациенты? Григорий поклонном поблагодарил ее за внимание.
— Я уже проснулся, когда вы начали их принимать... Разве здесь нет амбулатории, Татьяна Андреевна?
— Есть фельдшерский пункт, но он содержится на деньги торговых фирм. Фельдшер не имеет права лечить посторонних...
Лицо Татьяны Андреевны чуть омрачилось.
— Я когда-то мечтала быть доктором. Отец мой разбогател и решил, что ему незачем учить меня, раз он может дать за мной приданое; это льстило его гор* дости.
— С удовольствием помог бы вам, если бы знал, как это сделать!— невольно вырвалось у Григория.
Татьяна Андреевна улыбнулась:
— Сочувствуйте, это освежает, придает бодрости.
Она слегка наклонилась к Григорию, худые, желтоватые пальцы ее, с массивным обручальным кольцом легли на рукава его рубашки.
— Начинать жизнь с неверного шага — это самоа ужасное...
Лошадь для Григория уже была оседлана.
Волков делал ежедневно обход конюшни. Астраханский казак, он страстно любил лошадей. На своей конюшне он завел военный порядок и строго взыскивал с конюха — старого узбека, за отступления от установленных им правил ухода за лошадьми.
Тяжелый геморрой, нажитый на военной службе, не позволял Волкову ездить верхом, но все же он держал отличного туркменского скакуна и двух киргизских лошадей.
Волков подвел Григория к туркменскому скакуну:
— Ничего конек, Гриша, а? Ни у одной бабы такой красивой головы не найдешь. А грудь-то, а шея?—как у лебедя!..
Хозяин возбужденно ходил вокруг породистого туркмена—высокой, гнедой, арабской крови лошади, с умными, живыми глазами. Конь ласково хватал мягкими губами хозяина за рукав халата.
Волков с трудом оторвался от лошади:
— По дешевке взял, за тысячу рублей. Ему цена верных пять тысяч...
Он подошел к лошади, оседланной для Григория, и проверил спецовку.
— Коня-то не гони, Гриша, жарко теперь, а он застоялся, загорится,— заботливо предупредил Волков.
Он проводил Григория за ворота и долго смотрел ему вслед. Почтительность нового служащего, солидные познания в языке, его стремление быть полезным хозяину,— нравились Волкову. Эти чувства были ему знакомы. С таким же рвением, торопясь заслужить доверие, начинал работу у тестя и он. На мгновение Волков задумался, вспомнив предложение Григория организовать артель. Если бы это осуществилось, Григорий лишился бы службы. Не хотел ли он сам встать во главе артели и прибрать арбакешей к рукам? Волков вслух рассмеялся и тотчас же отогнал мелькнувшую мысль. Григорий, конечно, был только начитавшимся книг гимназистом.
Волков медленно возвращался к дому. Другие мысли заботили его. Спор с арбакешами принимал затяжной характер. Волков не боялся неудач, в его жизни их было немало. Он легко снес бы даже насмешки относившегося к нему свысока Мешкова. Он сам постоянно вышучивал этого хлопкозаводчика, самоуверенного и чванного. Но неудача теперь подорвала бы его репутацию. Накануне Волков говорил с Клингелем о конторе гужевых перевозок. Клингель одобрительно отозвался о его коммерческой сметке и энергии, но от разговора о кредитах уклонился.
Директор, верятно, ог Шарифбая знал о его затруднениях. Волков сдержался от выражения недовольства и веселой шуткой замял разговор. На Клингеля мог подействовать только удачный исход дела...
Собака, лежавшая у ног Татьяны Андреевны, издали почуяла тяжелое настроение хозяина, поднялась с пола веранды и ушла во двор. Хозяин, когда сердился, жестоко бил ее ногами.
Татьяна Андреевна мельком взглянула в лицо мужа, молча налила ему чаю и взяла книжку.Григория радовало все: и свежий воздух, и приятная густая зелень, и собственная физическая бодрость. Он насвистывал в такт лошади веселый военный марш, с любопытством поглядывая по сторонам.
Воздух был чист и прозрачен. Ночная роса сильно смочила дорогу, смыла матовый налет пыли с листьев деревьев, с зелени травы. Согретая теплыми лучами осеннего солнышка, трава издавала приятный, слегка терпкий аромат.
Меж высокоствольной джугары, маковки которой напоминали гроздья винограда, бегали мальчишки с парашами, гоняя воробьев. Крестьяне на полях жали клевер, женщины собирали хлопок.
Узкая полоса скоро кончилась, потянулась солончаковая степь с низкостелющимся жестким камышом. Ближе к реке солончаки сменились унылой равниной, покрытой серой иловатой глиной и речным песком. Разбросанные по равнине маленькие, похожие на глубокие чаши озерки, наполненные изумрудной водой, густо поросли осокой и камышом. Берега заливов были покрыты мелким колючим кустарником и кугой. Низкий наносный берег реки, служивший пристанью, был виден издали. Вокруг беспорядочно разбросанных товаров стояло множество арб. С одних разгружали кипы с хлопком, мешки с люцерной, свертки кожи, на другие грузили мешки с мукой, сахаром, мануфактуру, цибики с зеленым чаем. Лошади дико ржали, дрались, арба-кеши усмиряли их криками и жестокими ударами нагаек.
От толпы арбакешей отделился приказчик, одетый в киргизский чекмень и кошемный треух.
— Арсений Ефимович прислал?—издали крикнул он.
— А вы почему узнали?— удивился Григорий. Приказчик засмеялся, потрепал лошадь за челку:
— Лошадь наша, вот и узнал.
Григорий спрыгнул с седла и вместе с приказчиком пошел вдоль пристани.
— Как здесь у вас дела?
— Бледные дела,— улыбнулся приказчик.— Конторы сами грузят, сами рассчитывают, а мы только посматриваем.
Они подошли к реке. У берега на приколе стояло много веретенообразных каюков с высокими мачтами.
Мускулистые полуголые лодочники с блестящими от пота коричневыми спинами, вместе с арбакешами нагружали каюки.
Приказчик, расторопный живой татарин, веселый и хитрый, как его хозяин, охотно отвечал на многочисленные вопросы Григория. Он рассказал ему и о неудаче, постигшей Волкова с перевозкой товаров.
Волков заключил с транспортными конторами договоры на монопольную перевозку их грузов без всякого вознаграждения с их стороны. Ему оплачивалась только старая тарифная стоимость перевозки — пять копеек с пуда. Транспортные конторы в его расчеты с арбакешами обязались не вмешиваться.
Волков намеревался удерживать с арбакешей в свою пользу одну копейку с пуда. В первый день работы новой конторы арбакеши, как обычно, отвезли грузы на склады контор клиентов и отправились за расчетом к новому хозяину.
Хозяин и его приказчик выдали им вместо обычных пяти копеек — по четыре копейки с пуда перевезенной клади.
Арбакеши, зажав в кулаке кучу медных пул,1 растерянно выходили из кабинета Волкова. Ни он сам, ни его приказчик не объяснили им условий расчета; уменьшение заработка они приписали недогрузу их арб.
Шарифбай, у которого на пристани работало тридцать собственных арб, знал точный вес перевезенных ими товаров. Его родственник, работавший у Шариф-бая приказчиком, разъяснил арбакешам причину уменьшения их заработка.
К вечеру огромная толпа арбакешей заполнила двор Волкова. Размахивая нагайками, они с криком и ругательствами требовали у Волкова выдачи удержанных денег. Они не хотели давать и полкопейки на гужевую контору Волкова и никаких объяснений не слушали.
Приказчик по распоряжению Волкова хотел вызвать на помощь нукеров хакима. Арбакеши стащили его с лошади и избили в кровь. Они сорвали дверь в столовой, куда убежал Волков, и за шиворот выволокли его
во двор к возмущенной толпе. Хозяин получил несколько жгучих ударов нагайками, и лишь только тогда согласился, наконец, полностью рассчитаться с арбакешами.
На другой день пристань не работала. Арбакеши не хотели возить грузы дешевле пяти копеек и отказались иметь дело с Волковым.
По просьбе Волкова транспортные конторы восстановили прежний порядок перевозки...
— Уж не знаю, как хозяин вывернется из этого дела,— закончил рассказ приказчик.
— Столько спору из-за одной только копейки!— негодующе воскликнул Григорий.— Неужели они не могут понять, что создание гужевой конторы — их прямая польза! А такая контора не может работать без расходов.
Приказчик широко раскрыл глаза и с удивлением посмотрел на Григория. Глаза его заблестели насмешкой.
— Конечно, где им понять,— усмехнувшись, сказал он.
Григорий рассказал приказчику о плане Волкова завести собственный транспорт. Приказчик радостно захохотал.
— Ой, хозяин! Вот умный мужик! Он теперь их всех своими ишаками сделает. Пятьсот арб, говоришь. Ну, погоди ж ты, Саурка!—Он погрозил кулаком группе арбакешей, грузивших товар, и пояснил Григорию.
— Саурка больше всех кричит, арбакеши из его кишлака — самые скандальные.
Саур, худой арбакеш с мягкой русой бородкой, услышав свое имя, подошел к приказчику.
— Ты чего веселишься?—косясь на Григория, спросил он приказчика.
— От радости, Саур. Не хотели вы хозяина уважать, а теперь он свои арбы заводит. Пятьсот арб у нас будет!
Саур недоверчиво засмеялся.
— Пятьсот арб? А где он столько их достанет?
— Где?—Мастерам закажет, а нет — из Бухары выпишет, там арбы, нипочем,— вдохновенно рассказывал приказчик Волкова.
Группа арбакешей тесно обступила приказчика и Григория.
— А как же мы?— растерянно спросил старик-арбакеш.
Приказчик снова захохотал:
— А вы к нам работниками проситесь. Григорию стало жаль смущенно переглядывавшихся арбакешей.
— Вам следовало бы поговорить с хозяином,—сказал он Сауру.— Может быть, добром поладили бы.
Лицо Саура покраснело от негодования.
— Пусть заводит свои арбы, а мы дешевле пяти копеек возить не станем. Ни полкопейки не дадим,— решительно сказал он и увел арбакешей грузить кладь...
Григорий возвращался полный смутных мыслей, Арбакеши, ему казалось, только из упрямства не хотели поступиться ничтожной платой в интересах и своих, и русского коммерческого общества. Эта косность арбакешей и печалила, и сердила Григория. Если бы Волков, действительно, зав'ел свой транспорт, он лишил бы заработка многих дехкан... Настойчивость Волкова внушала Григорию уважение, она говорила о большой внутренней силе ею хозяина, его вере в свою победу.
Солнце жгло по-летнему. Роса давно испарилась, от тонкой пыли помутнела зелень травы и деревьев, затуманились дали.
Ветер, казалось, бежал вровень с лошадью. Пыль обволакивала лицо Григория, затрудняла дыхание. Это портило настроение.
Незаметно для себя он въехал в город. Неподалеку от дома его окликнули из встречного экипажа: в нем сидели Волков и Прасковья Васильевна.
Григорий спрыгнул с лошади и подошел к ним. Поздоровавшись с Прасковьей Васильевной, он рассказал Волкову о своих впечатлениях от разговора с арбаке-шами.
Волков обрадованно хлопнул себя по колену, услыхав, что дехкане смутились, когда узнали о его плане завести собственный транспорт.
— Не зря ты ездил, Гриша! Ей богу, не зря!—воскликнул он.— Саурка — что? Я бы ему давнэ место нашел, да не в нем дело. За его спиной похитрее стоят, они других Саурок найдут... Шарифбая это дело...
Прасковья Васильевна прервала разговор:
— Потом наговоритесь, вечером, в клубе, дядя Арсюша... Отпустите молодого человека. Да и нам стоять посреди дороги...
Волков кивнул головой Григорию.
— Вечером свожу тебя в наш клуб, там поговорим... Татьяна Андреевна, если спросит, скажи, видал, мол, с Михаилом Ильичей на завод Мешкова ехали. Через часок обещал, мол, приехать.
Он подмигнул Прасковье Васильевне:
— В часок-то управимся, наверное, Прасковья Васильевна?
Прасковья Васильевна низко опустила зонтик, скрывая свое смеющееся лицо от Григория.
— Ах, дядя Арсюша, какой, я погляжу, вы нахал и циник, Григорий Васильевич может бог знает что подумать про нас.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
На крыльце клуба, к которому Григорий подъехал вместе с Волковым и Кисляковыми, кто-то схватил его за плечо. Григорий удивленно обернулся. Молодой человек в черном смокинге, с угрястым лицом радостно и изумленно схватил его за руку:
— Гриша, ты?
Григорий обрадовался встрече. Это был его товарищ по гимназии Андрюша Мешков. Они учились вместе, сидели на одной парте. Ученье плохо давалось Андрею. С помощью репетиторов он кое-как дошел до шестого класса и, оставшись на второй год, бросил ученье. Туповатый, слабосильный мальчик вызывал глубокое сожаление Григория. Он помогал ему учить уроки, защищал ог насмешек и побоев гимназистов.
Андрей в волнении немилосердно тискал руку Григория в свох потных ладонях.
— Когда приехал? Уже три дня. И не зашел ко мне, как не стыдно, Гриша!
Волков, поднявшийся на крыльцо, добродушно обнял молодых людей и протолкнул их в двери клуба.
— Идите в буфет, станишники, и вспрысните встречу бутылкой пива.
Андрей крепко держал Григория за руку, пробиваясь через толпу, наполнявшую прихожую клуба. Он точно боялся потерять так неожиданно появившегося товарища.
В клубе было много народа. В ожидании любительского спектакля по комнатам, освещенным керосиновыми лампами, рука об руку с женами медленно кружились лодзинские и московские вояжеры, агенты торговых компаний, маклеры, служащие колонии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Полная, голубоглазая девушка покраснела, поймав похотливый взгляд хозяина, и выбежала, сильно хлопнув дверью.
— Ты, Григорий, с Нюшей-то осторожней шали,— погрозил пальцем Волков,— чтоб Татьяна Андреевна не увидела, а то она и тебя и меня со света сживет.
Григорий покраснел:
— Я приехал работать, Арсений Ефимович.
— Работа, работой, а монахом жить не будешь же? Ты не бойся, она девушка здоровая...
Волков встал, потянулся всем своим большим телом, сладко зевнул.
— Иди завтракать, а я распоряжусь оседлать коня. Ездить верхом умеешь? Спину коню не собьешь?— Ну и хорошо...
Татьяна Андреевна, одетая в легкий светлый капот, сидела на веранде за мирно кипевшим блестящим никелированным самоваром. У ног ее лежала желтая лохматая дворняжка; она чуть подняла глаза на Гри-гория.
Смуглое, серьезное лицо Татьяны Андреевны светилось от удовлетворения. Она приветливо кивнула головой на поклон Григория и, отложив в сторону новую книжку «Знание», налила ему чаю.
— Вас не потревожили мои пациенты? Григорий поклонном поблагодарил ее за внимание.
— Я уже проснулся, когда вы начали их принимать... Разве здесь нет амбулатории, Татьяна Андреевна?
— Есть фельдшерский пункт, но он содержится на деньги торговых фирм. Фельдшер не имеет права лечить посторонних...
Лицо Татьяны Андреевны чуть омрачилось.
— Я когда-то мечтала быть доктором. Отец мой разбогател и решил, что ему незачем учить меня, раз он может дать за мной приданое; это льстило его гор* дости.
— С удовольствием помог бы вам, если бы знал, как это сделать!— невольно вырвалось у Григория.
Татьяна Андреевна улыбнулась:
— Сочувствуйте, это освежает, придает бодрости.
Она слегка наклонилась к Григорию, худые, желтоватые пальцы ее, с массивным обручальным кольцом легли на рукава его рубашки.
— Начинать жизнь с неверного шага — это самоа ужасное...
Лошадь для Григория уже была оседлана.
Волков делал ежедневно обход конюшни. Астраханский казак, он страстно любил лошадей. На своей конюшне он завел военный порядок и строго взыскивал с конюха — старого узбека, за отступления от установленных им правил ухода за лошадьми.
Тяжелый геморрой, нажитый на военной службе, не позволял Волкову ездить верхом, но все же он держал отличного туркменского скакуна и двух киргизских лошадей.
Волков подвел Григория к туркменскому скакуну:
— Ничего конек, Гриша, а? Ни у одной бабы такой красивой головы не найдешь. А грудь-то, а шея?—как у лебедя!..
Хозяин возбужденно ходил вокруг породистого туркмена—высокой, гнедой, арабской крови лошади, с умными, живыми глазами. Конь ласково хватал мягкими губами хозяина за рукав халата.
Волков с трудом оторвался от лошади:
— По дешевке взял, за тысячу рублей. Ему цена верных пять тысяч...
Он подошел к лошади, оседланной для Григория, и проверил спецовку.
— Коня-то не гони, Гриша, жарко теперь, а он застоялся, загорится,— заботливо предупредил Волков.
Он проводил Григория за ворота и долго смотрел ему вслед. Почтительность нового служащего, солидные познания в языке, его стремление быть полезным хозяину,— нравились Волкову. Эти чувства были ему знакомы. С таким же рвением, торопясь заслужить доверие, начинал работу у тестя и он. На мгновение Волков задумался, вспомнив предложение Григория организовать артель. Если бы это осуществилось, Григорий лишился бы службы. Не хотел ли он сам встать во главе артели и прибрать арбакешей к рукам? Волков вслух рассмеялся и тотчас же отогнал мелькнувшую мысль. Григорий, конечно, был только начитавшимся книг гимназистом.
Волков медленно возвращался к дому. Другие мысли заботили его. Спор с арбакешами принимал затяжной характер. Волков не боялся неудач, в его жизни их было немало. Он легко снес бы даже насмешки относившегося к нему свысока Мешкова. Он сам постоянно вышучивал этого хлопкозаводчика, самоуверенного и чванного. Но неудача теперь подорвала бы его репутацию. Накануне Волков говорил с Клингелем о конторе гужевых перевозок. Клингель одобрительно отозвался о его коммерческой сметке и энергии, но от разговора о кредитах уклонился.
Директор, верятно, ог Шарифбая знал о его затруднениях. Волков сдержался от выражения недовольства и веселой шуткой замял разговор. На Клингеля мог подействовать только удачный исход дела...
Собака, лежавшая у ног Татьяны Андреевны, издали почуяла тяжелое настроение хозяина, поднялась с пола веранды и ушла во двор. Хозяин, когда сердился, жестоко бил ее ногами.
Татьяна Андреевна мельком взглянула в лицо мужа, молча налила ему чаю и взяла книжку.Григория радовало все: и свежий воздух, и приятная густая зелень, и собственная физическая бодрость. Он насвистывал в такт лошади веселый военный марш, с любопытством поглядывая по сторонам.
Воздух был чист и прозрачен. Ночная роса сильно смочила дорогу, смыла матовый налет пыли с листьев деревьев, с зелени травы. Согретая теплыми лучами осеннего солнышка, трава издавала приятный, слегка терпкий аромат.
Меж высокоствольной джугары, маковки которой напоминали гроздья винограда, бегали мальчишки с парашами, гоняя воробьев. Крестьяне на полях жали клевер, женщины собирали хлопок.
Узкая полоса скоро кончилась, потянулась солончаковая степь с низкостелющимся жестким камышом. Ближе к реке солончаки сменились унылой равниной, покрытой серой иловатой глиной и речным песком. Разбросанные по равнине маленькие, похожие на глубокие чаши озерки, наполненные изумрудной водой, густо поросли осокой и камышом. Берега заливов были покрыты мелким колючим кустарником и кугой. Низкий наносный берег реки, служивший пристанью, был виден издали. Вокруг беспорядочно разбросанных товаров стояло множество арб. С одних разгружали кипы с хлопком, мешки с люцерной, свертки кожи, на другие грузили мешки с мукой, сахаром, мануфактуру, цибики с зеленым чаем. Лошади дико ржали, дрались, арба-кеши усмиряли их криками и жестокими ударами нагаек.
От толпы арбакешей отделился приказчик, одетый в киргизский чекмень и кошемный треух.
— Арсений Ефимович прислал?—издали крикнул он.
— А вы почему узнали?— удивился Григорий. Приказчик засмеялся, потрепал лошадь за челку:
— Лошадь наша, вот и узнал.
Григорий спрыгнул с седла и вместе с приказчиком пошел вдоль пристани.
— Как здесь у вас дела?
— Бледные дела,— улыбнулся приказчик.— Конторы сами грузят, сами рассчитывают, а мы только посматриваем.
Они подошли к реке. У берега на приколе стояло много веретенообразных каюков с высокими мачтами.
Мускулистые полуголые лодочники с блестящими от пота коричневыми спинами, вместе с арбакешами нагружали каюки.
Приказчик, расторопный живой татарин, веселый и хитрый, как его хозяин, охотно отвечал на многочисленные вопросы Григория. Он рассказал ему и о неудаче, постигшей Волкова с перевозкой товаров.
Волков заключил с транспортными конторами договоры на монопольную перевозку их грузов без всякого вознаграждения с их стороны. Ему оплачивалась только старая тарифная стоимость перевозки — пять копеек с пуда. Транспортные конторы в его расчеты с арбакешами обязались не вмешиваться.
Волков намеревался удерживать с арбакешей в свою пользу одну копейку с пуда. В первый день работы новой конторы арбакеши, как обычно, отвезли грузы на склады контор клиентов и отправились за расчетом к новому хозяину.
Хозяин и его приказчик выдали им вместо обычных пяти копеек — по четыре копейки с пуда перевезенной клади.
Арбакеши, зажав в кулаке кучу медных пул,1 растерянно выходили из кабинета Волкова. Ни он сам, ни его приказчик не объяснили им условий расчета; уменьшение заработка они приписали недогрузу их арб.
Шарифбай, у которого на пристани работало тридцать собственных арб, знал точный вес перевезенных ими товаров. Его родственник, работавший у Шариф-бая приказчиком, разъяснил арбакешам причину уменьшения их заработка.
К вечеру огромная толпа арбакешей заполнила двор Волкова. Размахивая нагайками, они с криком и ругательствами требовали у Волкова выдачи удержанных денег. Они не хотели давать и полкопейки на гужевую контору Волкова и никаких объяснений не слушали.
Приказчик по распоряжению Волкова хотел вызвать на помощь нукеров хакима. Арбакеши стащили его с лошади и избили в кровь. Они сорвали дверь в столовой, куда убежал Волков, и за шиворот выволокли его
во двор к возмущенной толпе. Хозяин получил несколько жгучих ударов нагайками, и лишь только тогда согласился, наконец, полностью рассчитаться с арбакешами.
На другой день пристань не работала. Арбакеши не хотели возить грузы дешевле пяти копеек и отказались иметь дело с Волковым.
По просьбе Волкова транспортные конторы восстановили прежний порядок перевозки...
— Уж не знаю, как хозяин вывернется из этого дела,— закончил рассказ приказчик.
— Столько спору из-за одной только копейки!— негодующе воскликнул Григорий.— Неужели они не могут понять, что создание гужевой конторы — их прямая польза! А такая контора не может работать без расходов.
Приказчик широко раскрыл глаза и с удивлением посмотрел на Григория. Глаза его заблестели насмешкой.
— Конечно, где им понять,— усмехнувшись, сказал он.
Григорий рассказал приказчику о плане Волкова завести собственный транспорт. Приказчик радостно захохотал.
— Ой, хозяин! Вот умный мужик! Он теперь их всех своими ишаками сделает. Пятьсот арб, говоришь. Ну, погоди ж ты, Саурка!—Он погрозил кулаком группе арбакешей, грузивших товар, и пояснил Григорию.
— Саурка больше всех кричит, арбакеши из его кишлака — самые скандальные.
Саур, худой арбакеш с мягкой русой бородкой, услышав свое имя, подошел к приказчику.
— Ты чего веселишься?—косясь на Григория, спросил он приказчика.
— От радости, Саур. Не хотели вы хозяина уважать, а теперь он свои арбы заводит. Пятьсот арб у нас будет!
Саур недоверчиво засмеялся.
— Пятьсот арб? А где он столько их достанет?
— Где?—Мастерам закажет, а нет — из Бухары выпишет, там арбы, нипочем,— вдохновенно рассказывал приказчик Волкова.
Группа арбакешей тесно обступила приказчика и Григория.
— А как же мы?— растерянно спросил старик-арбакеш.
Приказчик снова захохотал:
— А вы к нам работниками проситесь. Григорию стало жаль смущенно переглядывавшихся арбакешей.
— Вам следовало бы поговорить с хозяином,—сказал он Сауру.— Может быть, добром поладили бы.
Лицо Саура покраснело от негодования.
— Пусть заводит свои арбы, а мы дешевле пяти копеек возить не станем. Ни полкопейки не дадим,— решительно сказал он и увел арбакешей грузить кладь...
Григорий возвращался полный смутных мыслей, Арбакеши, ему казалось, только из упрямства не хотели поступиться ничтожной платой в интересах и своих, и русского коммерческого общества. Эта косность арбакешей и печалила, и сердила Григория. Если бы Волков, действительно, зав'ел свой транспорт, он лишил бы заработка многих дехкан... Настойчивость Волкова внушала Григорию уважение, она говорила о большой внутренней силе ею хозяина, его вере в свою победу.
Солнце жгло по-летнему. Роса давно испарилась, от тонкой пыли помутнела зелень травы и деревьев, затуманились дали.
Ветер, казалось, бежал вровень с лошадью. Пыль обволакивала лицо Григория, затрудняла дыхание. Это портило настроение.
Незаметно для себя он въехал в город. Неподалеку от дома его окликнули из встречного экипажа: в нем сидели Волков и Прасковья Васильевна.
Григорий спрыгнул с лошади и подошел к ним. Поздоровавшись с Прасковьей Васильевной, он рассказал Волкову о своих впечатлениях от разговора с арбаке-шами.
Волков обрадованно хлопнул себя по колену, услыхав, что дехкане смутились, когда узнали о его плане завести собственный транспорт.
— Не зря ты ездил, Гриша! Ей богу, не зря!—воскликнул он.— Саурка — что? Я бы ему давнэ место нашел, да не в нем дело. За его спиной похитрее стоят, они других Саурок найдут... Шарифбая это дело...
Прасковья Васильевна прервала разговор:
— Потом наговоритесь, вечером, в клубе, дядя Арсюша... Отпустите молодого человека. Да и нам стоять посреди дороги...
Волков кивнул головой Григорию.
— Вечером свожу тебя в наш клуб, там поговорим... Татьяна Андреевна, если спросит, скажи, видал, мол, с Михаилом Ильичей на завод Мешкова ехали. Через часок обещал, мол, приехать.
Он подмигнул Прасковье Васильевне:
— В часок-то управимся, наверное, Прасковья Васильевна?
Прасковья Васильевна низко опустила зонтик, скрывая свое смеющееся лицо от Григория.
— Ах, дядя Арсюша, какой, я погляжу, вы нахал и циник, Григорий Васильевич может бог знает что подумать про нас.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
На крыльце клуба, к которому Григорий подъехал вместе с Волковым и Кисляковыми, кто-то схватил его за плечо. Григорий удивленно обернулся. Молодой человек в черном смокинге, с угрястым лицом радостно и изумленно схватил его за руку:
— Гриша, ты?
Григорий обрадовался встрече. Это был его товарищ по гимназии Андрюша Мешков. Они учились вместе, сидели на одной парте. Ученье плохо давалось Андрею. С помощью репетиторов он кое-как дошел до шестого класса и, оставшись на второй год, бросил ученье. Туповатый, слабосильный мальчик вызывал глубокое сожаление Григория. Он помогал ему учить уроки, защищал ог насмешек и побоев гимназистов.
Андрей в волнении немилосердно тискал руку Григория в свох потных ладонях.
— Когда приехал? Уже три дня. И не зашел ко мне, как не стыдно, Гриша!
Волков, поднявшийся на крыльцо, добродушно обнял молодых людей и протолкнул их в двери клуба.
— Идите в буфет, станишники, и вспрысните встречу бутылкой пива.
Андрей крепко держал Григория за руку, пробиваясь через толпу, наполнявшую прихожую клуба. Он точно боялся потерять так неожиданно появившегося товарища.
В клубе было много народа. В ожидании любительского спектакля по комнатам, освещенным керосиновыми лампами, рука об руку с женами медленно кружились лодзинские и московские вояжеры, агенты торговых компаний, маклеры, служащие колонии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40