Он, подражая жестам генерала Гни-лицкого, зашевелил крашеными усами, сказал начальнически высокомерно:
— Как директор отделения Русско-Азиатского банка кредитного учреждения Российской империи и верный подданный его величества государя императора Николая Александровича я не умолчу о вашей угрозе. Сегодня же о ней будет сообщено генералу Гнилицкому... Мне больше вам нечего сказать, господа.
Абдурахманбай побледнел. Он только теперь после холодной угрозы Клингеля понял, куда его завел порыв негодозания. Лицо Абдурахманбая искривилось в принужденную улыбку.
— Ну, вы уж и рассердились, господин директор. Пожалуйста... не сердитесь. Я, знаете, человек восточный, горячий. Мне очень показалось обидно...
Клингель жестом руки остановил его.
— Искренность надо доказывать делами.
Он предложил хивинским коммерсантам немедленно сдать Волкову весь хлопок, который они скупили у дехкан, законтрактованных его клиентом.
Абдурахманбай побледнел вторично. Он уже скупил больше ста тысяч пудов.
— Вы хотите меня разорить?— хриплым от волнения голосом спросил хлопкозаводчик.
Он сжал кулаки, угрожающе согнулся, точно собираясь броситься на директора банка, защищенного от него столом. Клингель со страхом глядел на возбужденное лицо Абдурахманбая. Но это длилось одно мгновение, кулаки хлопкозаводчика внезапно разжались, он бессильно опустился в кресло.
Шарифбай нервно теребил свою рыжеватую бородку. Трусость Абдурахманбая возмущала его. Он попробовал пригрозить Клингелю жалобой правлению банка.
Клингель усмехнулся.
— Вы вольны поступать, как вам заблагорассудится, господа,— сказал он.— Господин Волков, во-первых, мой клиент, а во-вторых, я только выполнил поручение генерала Гнилицкого.
Абдурахманбай встал.
— Господин директор, мы подчиняемся вашему распоряжению, признаем, что допустили ошибку, скупив хлопок, законтрактованный вашим клиентом.
Абдурахманбай униженно пожал руку, небрежно протянутую ему Клингелем, и вместе с Шарифбаем вышел из кабинета. Они молча сели в широкое ландо, и не обменявшись за дорогу ни одним словом, доехали до загородного дома Абдурахманбая.
Абдурахманбай не отпустил Шарифбая, который порывался уехать домой, повел его в свой кабинет. Плотно захлопнув двери, он дал волю долго сдерживаемому гневу. Сдернув с головы шапку, хлопкозаводчик с силой швырнул ее на письменный стол. Тяжелая, большая папаха сбила массивный мраморный чернильный прибор, он с грохотом свалился со стола и разбился на несколько частей; красные чернила брызнули на стену, на шелковые желтые портьеры.
Абдурахманбай обернулся к Шарифбаю.
— Ну?.. Что ж ты молчишь? Оправдывайся. Шарифбай смущенно опустил глаза. Это он подбивал Абдурахманбая бороться с Волковым.
Хлопкозаводчик не дождался ответа и обрушился на Шарифбая сотнями упреков, насмешек, оскорблений, припомнил, как тот уговаривал его выступить против Волкова.
Старший брат, хитрый сановник хана, строго запрещал Абдурахманбаю выступать протить русских коммерсантов. Он вместе с ханом много раз безуспешно пытался бороться с ними. Ни одно нарушение интересов русской торговли не проходило безнаказанно хивинскому хану. Туркестанский генерал-губернатор не скупился на строгие, неприятные выговоры. А попытка объявить товары русских купцов «маркрух»—запрещенными религией, обошлась очень дорого казне хана.
Волков захватил лучшие хлопковые районы ханства, в которых Абдурахманбай работал совместно с Шарифбаем. Это побудило их нарушить запрещение брата Абдурахманбая и начать широкую закупку законтрактованного Волковым хлопка.
Собственный крик утомил Абдурахманбая. Он умолк, схватил со стола афганский тростниковый веер в форме секиры и стал бурно обмахивать свое раскрасневшееся лицо.
Шарифбай попробовал защищаться.
— Все несчастье наше в том, что наш народ невежественный, грубый. Наши дехкане плохие мусульмане, они не знают, не любят своей родины. Безземельный дехкан считает себя «беватан»—без родины, без отечества. Они считают родной клочок собственной земли, а остальное все хана и наше. Надо учить народ, строить медресе, мактабы...
Абдурахманбай встал с кушетки, схватил чугурму.
— Замолчи! — грубо окрикнул он. — Дехканин не разбирает, кто я, мусульманин или христианин. Я для него купец, такой, как и русский. На прошлой неделе ограбили мой пункт в Ходжейли, а Волкова в Ташаузе. Вставай, поедем к Волкову, надо с ним договориться добром...
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Из кабинета директора Волков зашел в комнату, где работали Григорий и Кисляков. Григорий прятал бумаги в ящик стола, собираясь уходить.
— Ты куда это не вовремя с занятий уходишь, Гриша?— спросил Волков, здороваясь с ним.
Кисляков опередил ответ Григория.
— Самуил Федорович посылает его на завод Мешкова проверить хлопок, заложенный в банке. Я хотел тебя об этом еще вчера предупредить.
По лицу Волкова скользнула тень недовольства, обычно Клингель заранее предупреждал о наступлении срока ревизии, которую требовали правила банка.
Он скрыл свое недовольство и добродушно улыбнулся.
— Это по-хозяйски! Почаще надо проверять залоги. Ты, Гриша, заодно уж и за моим приемщиком понаблюдай. Он, говорят, половину привеса норовит себе забрать...
Волков лукаво подмигнул Григорию:
— Слыхал? Ната с муженьком приехала. Сыщеров меня кумом приглашал быть...
Григорий неохотно подчинился приказу Клингеля, ему не хотелось идти на завод Мешковых. Намек Волкова усилил его плохое настроение. Он избегал Андрея, еще менее ему хотелось встречаться с Нагой.
Торопясь выполнить неприятное поручение, Григорий быстро дошел до завода Мешковых.
Огромный заводской двор шумел, как осенний базар. От широко распахнутых ворот до высоких вместительных амбаров все было занято, заполнено арбами, лошадьми, людьми. Треск арб, ржанье лошадей, людской крик и шум работающего завода создавали оглушительную какофонию.
Григорий с трудом добрался до конторы завода. Сы-щерова в конторе не было, на его месте сидел почти такой же приземистый, квадратный бухгалтер в синих очках. Он сказал, что Иван Иванович присутствует на приеме хлопка.
Григорий, остерегаясь сердитых дехканских жеребцов, пошел к весам. У входа в машинное отделение завода он увидел Лазарева, окликнул его.
— Здравствуйте, Григорий Васильевич,— протянул ему руку машинист.
Григорию послышалось в его голосе удивление. Он поспешил пояснить ему, что пришел по распоряжению Клингеля проверить заложенный в банке хлопок и познакомиться с приемкой сырца.
Лазарев одобрительно кивнул головой.
— Сразу на глаза Сыщерова не попадайтесь, встаньте в сторонку, понаблюдайте за приемкой. Хотя, правда, они едва ли будут стесняться вас... Послушайте разговоры дехкан. И потом мне как-нибудь об этом расскажете.
Григорий простился с ним и пошел к толпе дехкан. Они плотным кольцом окружили весы, на которых у амбара принимался хлопок.
Сыщеров, одетый, в поношенную черную куртку, стоял у небольшого стола рядом с приемщиком и следил за взвешиванием сырца. Григорию была видна лишь его широкая спина, густо усеянная ворсинками хлопка.
С весов только что сбросили большой мешок-ка-нар, туго набитый сырцом. Двое дехкан, сплетя руки, подхватили его и понесли в амбар. Двое других положили на весы новый канар. Приемщик хлопка острым кривым ножом распорол мешок сбоку по шву. Сыщеров, засучив рукава куртки, по локоть засунул в разрез
свою большую красную руку. Он, стараясь зажать в горсти побольше сырца, долго уминал его в мешке, своими длинными крючковатыми пальцами.
С трудом вытащив руку, Сыщеров высыпал хлопок на стол, на лист синей бумаги и стал заворачивать. Один из дехкан взволнованно схватил его за руку:
— С четвертого моего мешка берешь, хозяин. Горсть у тебя, как верблюжья пасть, по пять фунтов сразу забираешь.
Сыщеров грубо толкнул дехканина в грудь.
— Хватаешь еще, смотри!— закричал он, бросая сверток с сырцом в ящик.— Это проба, понимаешь?
— Во всех четырех мешках хлопок одинаковый, с одного поля. Ты сначала свешай, а потом бери.
Дехкане волновались, они напирали на Сыщерова, на приемщика, низенького с плутоватыми бегающими глазами приказчика Мешкова.
— На мешки по семь и десять фунтов скидывается, а они весят по два.
— Как дома ни вешаем, у тебя всегда меньше выходит.
— Сорта вот тоже. Привозим первый сорт, а принимаешь межеумком.
— А как на других заводах?— хладнокровно спросил Сыщеров.
— Ты на мошенников не гляди, хозяин, сам по справедливости, по честности делай.
Дехкане внезапно замолчали. Григорий заметил среди них фигуру вооруженного шашкой миршаба — местного полицейского. Тот, раздвигая толпу, медленно прошел к казармам рабочих завода.
Сыщеров дал знак сбросить с весов мешок и положить следующий.
Григорий долго стоял в толпе дехкан, наблюдая приемку хлопка. Зять владельца завода брал с каждого мешка, положенного на весы, по огромной горсти сырца на пробу, понижая расценку за влажность, за сорность; он на большой мешок неизменно скидывал с веса десять фунтов, на мешок меньших размеров по семь.
Чувство негодования все сильнее охватывало Григория при виде беззастенчивого обирательства дехкан. Дехкане спорили редко, так принимался хлопок на
всех пунктах, на всех заводах, и им некому было сбывать урожай, кроме небольшой кучки коммерсантов. Сыщеров грубо обрывал их протесты. И если дехканин продолжал спорить, он повышал голос до крика, и тогда среди толпы опять показывалась безмолвная фигура миршаба с кривой шашкой.
Григорий окликнул Сыщерова. Тот обернулся, сухо спросил:
— Что вам угодно?
Григорий молча протянул ему письмо банка. Сыщеров неторопливо прочитал письмо.
— Ревизия, значит,— недовольно сказал он.— Не вовремя это. У нас приемка... Пойдемте что ли...
Они вместе обошли длинный ряд амбаров. Кладовщик открывал одни за другими воротоподобные двери вместительных складов, набитых сырцом под самый камышовый потолок. В амбарах было душно от сухого сырца, пахло пылью. Три последних склада были
пусты.
— Хлопок из этих амбаров мы уже очистили и сдали в транспортную контору для отправки,— смущенно пояснил Сыщеров.
— Надо сегодня же погасить ссуду, иначе банк потребует возврата всех сумм и закроет вам кредит,— серьезно предупредил Григорий, вынимая из кармана бланк акта ревизии.
Сыщеров стал вдруг любезен.
— Григорий Васильевич, подождите писать,— сказал он, удерживая его руку.— Уж вы, пожалуйста, не составляйте акта. Мы до вечера наполним сырцом все амбары...
Сыщеров криво улыбнулся.
— По старой дружбе прошу, ведь мы с вами, можно сказать, вроде родни,— сказал он, намекая на прежние отношения Григория и Наты,— Уж вы как-нибудь, пожалуйста...
Григорий с отвращением слушал униженную просьбу Сыщерова, но не чувствовал в себе достаточной твердости, чтобы отказать в просьбе мужу Наты.
— Если вы обещаете до завтра наполнить эти амбары...— нерешительно сказал он.
— Обещаю, конечно обещаю,— обрадованно согласился Сыщеров,—Вот спасибо, Григорий Васильевич!
Я ведь всегда был о вас отличного мнения, да и Ната тоже. Вы к нам зашли бы...
Григорий не выдержал, резко повернулся спиной к Сыщерову. Он пошел к приемщику Волкова, в конце двора завода. Точно такая же густая толпа дехкан и арб окружала весы приемщика Волкова.
Уже издали Григорий услышал залпы ругательств, которыми приемщик осыпал худого дехканина в порыжелом старом халате. Дехканин, обхватив руками мешок с сырцом, ничком лежал на нем.
Увидев Григория, приказчик крикнул ему:
— Вот смотри, Григорий, опять с Сауркой скандал. На пристани мы тогда с ним справились, а теперь он здесь спорит: хлопок не сдает, дехкан подбивает против меня.
Григорий поздоровался с Сауром. Тот встал, выпустил из объятий мешок. Приказчик подмигнул двум рабочим, те подхватили мешок и понесли его к амбару. Саур кинулся было за ними, потом остановился, безнадежно махнул рукой.
— Дома вешал — восемь пудов было, сюда привез— шесть с половиной вышло,— сказал он Григорию.— Мы не понимаем, как на этих весах вешать, он нас обманывает. Один мешок я ему отдал, а три других назад отвезу, долг деньгами верну.
— Не деньгами, а хлопком сдашь!— закричал приказчик.— Ты деньги на посев брал, казихат дал?
— Казихат я дал, верно, но там не сказано, чтобы меня обманывали,— возразил Саур.
Григорий прекратил их спор и попросил приказчика перевесить хлопок Саура.
Приказчик охотно согласился. Мешок был опять положен на весы.
— Вот, Григорий, шесть пудов тридцать фунтов. Десять фунтов я скидываю на мешок, а на пробу беру меньше Сыщерова.
Григорий заметил небольшую рогульку, ловко вставленную приказчиком под верхнюю доску весов. Он наклонился и выдернул рогульку, рычаг весов резко подскочил вверх. Приказчик растерянно передвинул регулятор, весы показали восемь пудов десять фунтов. Он взглянул на Григория и увидел у него в руках свое
приспособление. Лицо приказчика покраснело от злобы, он резко закричал:
— Ты что, Гришка, мешать мне пришел?! У меня хозяин на тысячу пудов сто пудов привеса требует, а ты хочешь, чтоб он меня со службы выгнал?
Саур стащил с весов мешок и сел на него верхом. Приказчик с кулаками бросился на Саура.
Толпа дехкан, молча слушавшая спор, который велся на понятном им языке, вдруг пришла в движение. Приказчик наткнулся на кулак соседа Саура, сильного дехканина с серьезным лицом.
— Своего хозяина по морде бей, а нас не трогай,— угрожающе сказал он, отталкивая его от Саура.
Враждебные лица дехкан смутили приказчика, он остановился, разжал кулаки.
— Смотрите, хуже не было бы,— пригрозил он.— Вот я позову миршаба.
— Попробуй крикни,— усмехнулся тот же дехканин.— Ты потом и говорить разучишься.
Приказчик растерянно глядел на толпу, угрожающе замкнувшую его в круг.
— Дехкане, ведь я же мусульманин, как и вы.
— У кого нет совести, у того нет и веры,— сказал старик с длинной белой бородой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40