— Эх, Гриша. Это Мешкову хорошо спокойно работать, у него завод, дело налаженное, только с умом его веди. А у меня пока все на ходу. Гужевое дело я не день, не два, а, может, два года обдумываю, и вот теперь пришло время его кончать. В жизни так всегда бывает, подошел случай кончать дело — не проворонь. А день потерял — все потерял. Это, брат, как на войне, все учти — и силу врага, и его слабые струнки. Знай хорошо его командиров — ученые ли они, как думают, как дома с женой разговаривают, характеры у них какие... В жизни, Гриша, надо быть, как кошка, умным, да вертким... А я дехкан лучше Шарифбая знаю... Я их знаю лучше, чем они сами себя... Мешает кто-то мне, все думается — не Саур это, и не Шарифбай, а кто — не пойму... Ну, все равно, если я этого дела не одолею, так мне только в станицу ехать, да собакам хвосты вязать.
Конюх на рассвете постучал в окно кабинета. Григорий быстро оделся и вышел. Холодноватый предутренний ветерок ранней осени приятно освежил его сонное лицо; оседланный конь, пофыркивая, стоял у крыльца. Григорий вскочил в седло и, выехав шагом за ворота, крупной рысью поскакал по дороге.
Бодрый и сильный конь быстро домчал Григория до знакомого базарчика.
Хотя солнце еще не вставало, но у кустарей шла горячая работа. Григория оглушил дробный стук десятков молотков, глухие удары топоров, шарканье рубанков. Кустари переходили из мастерской в мастерскую с не свойственной им живостью, сердито покрикивали на подручных мальчиков и медлительных стариков.
Арбасоз встретил Григория с большим почтением и попытался поддержать его под руки, когда тот слезал с седла. Он усадил Григория на нары, застланные ковром, и распорядился принести чай.
— Работаем, как нам приказывал хозяин,— сказал арбасоз, подавая Григорию пиалу чая.— Есть у нас такая пословица: «если прикажет отец — нарушь молитву, но сделай», а у мусульман, ты сам знаешь,— хозяин —второй отец.
Старик-резчик, строгавший рубанком сосновую доску, услышал и рассмеялся:
— И другая пословица есть: «хозяин-мастер отцом не будет». Мы работали во славу бога, чинно и пристойно, а теперь он торопит тебя, ты гонишь нас. Сегодня встали до рассвета и еще не пили чая. Какой же он отец?
Хозяину не понравилось замечание старика, он нахмурился.
— Эй, радоваться надо, работы много, а ты плачешь. Не хочешь — не работай, я тебя не неволю... Ворчит старик, держу его из жалости больше,— продолжал он, повернувшись к Григорию.— Резьбу теперь на арбах не делаем, кому она нужна. Нужно, чтобы прочно было...
Старик глубоко вздохнул, взялся за рубанок.
— А ведь я тебя ремеслу обучал... Резьба, конечно, никому теперь не нужна.— Деньги нужны.
Григорий сказал арбасозу о причине своего приезда. Тот вместо ответа повел его по мастерским..
Кустари не теряли времени даром. В дуканах плотники энергично тесали длинные спицы, доски для коробов, обделывали тяжелые бревноподобные оглобли. Кузнецы ковали болты, скрепы, резали железо для шин. Под присмотром молодого, угрюмого племянника хозяина группа плотников и кузнецов всаживала втулки в гнезда ступиц, натягивала шины на готовые колеса.
Обращаясь к Григорию, арбасоз угодливо сказал:
— Все, что видел,— расскажи хозяину. Все пятнадцать арб я ему в срок сдам, только пусть еще денег даст... Ох, умный твой хозяин. Я теперь всем говорю: «Арбы делаю дешево и быстро. Покупайте у меня».
Он показал Григорию штабеля леса, сложенного около его мастерской.
— У меня сухого леса на сотню арб. Спрос на него поднялся, он теперь в два раза дороже стоит, ко мне приезжают из города покупать.
Арбасоз проводил Григория до лошади, поддержал стремя, помог ему сесть в седло.
Григорий поскакал домой. Он застал Волкова за чайным столом и рассказал ему о своих впечатлениях,
Волков удовлетворенно кивнул головой.
— Очень хорошо, Гриша. Арбы готовы — все готово. Нам возиться с этим делом долго нельзя. Сроки договоров скоро истекают, а там — неустойка, гужевой конторе конец. Теперь надо двигаться еще быстрее...
Энергичную деятельность Волкова в колонии заметили. Начались разговоры о громадном гужевом деле, которое он затевает.
Все подтверждало эти слухи. Окрестные кустари, бродившие по базарам в поисках сухого леса и шинного железа, рассказывали о сотнях арб, которые им, якобы, заказал Волков. Начальник почтово-телеграф-ной кон горы по секрету показывал всем копию телеграммы Волкова в Чарджуй о высылке ему большой партии бухарских арб. В Ташкентской газете «Туркестанский Курьер» появилась заметка о громадной гужевой конторе, организуемой в Хивинском ханстве местным коммерсантом Волковым. Сам он принимал все меры, чтобы эти слухи не умолкали. Через хакима Нового Ургенча он нанял пятнадцать рабочих, вскользь уронив при этом, что ему понадобится до тысячи человек.
Ханский чиновник, смущенный грандиозным размером предприятия, затеянного Волковым, ежедневно сообщал хивинскому хану о слухах, связанных с гужевой конторой. Он получил секретное предписание из канцелярии хана не мешать Волкову в его работе и следить внимательно за поведением арбакешей.
Все это возбуждало еще больше разговоров в колонии. Говорили, что Волков идет к верному разорению. Одни искренне жалели этого веселого и ловкого коммерсанта, другие злорадствовали. Рыжий родственник Волкова вначале открыто называл его ослом, говорил о необходимости назначения врачебной комиссии для проверки его умственных способностей. Но вскоре он изменил свое мнение о Волкове и, называя его великим провокатором, непревзойденным жуликом, предсказывал ссылку в Сибирь. Рыжему родственнику никто не верил.
Мешков в кабинете Клингеля, со счетами в руках, доказывал директору сумасбродность затей Волкова.
— Два-три месяца он со своей тысячью арб протянет, а дальше придется лавочку закрыть. Тысячу извозчиков держать — это чистое разорение. Он свои
сорок пять тысяч быстро кончит, а кредит — кто ж ему даст.
Об этих разговорах Волкову часто рассказывал Кисляков, но тот смеялся:
— Эх, Миша. Ради убеждений люди в петлю лезут. Пусть я разорюсь, зато русский престиж поддержу, Ты ж сам мне советовал браться за такие дела.
— Я тебе не давал совета разоряться,— сердито говорил Кисляков. Он не рассказывал своему другу о ежедневных бешеных стычках с Прасковьей Васильевной. Она резко упрекала мужа за глупые идеи, внушенные им Волкову, Волков за делами совсем забыл о ней, и это вызывало у Прасковьи Васильевны бессильный гнев.
Волков, смеясь, успокаивал Кислякова.
— Конечно, Миша, русский престиж, что и говорить, большое дело, но кое-что все же перепадет и в мой карман, ты об этом не беспокойся. Без пользы в коммерции никак нельзя работать. Вот, ты, даст бог, скоро будешь председателем потребительского общества. Так разве ты только на одном жалованьи жить будешь?
Кисляков, улыбаясь, глядел на смеющееся лицо Волкова.
— Циник ты, Арсений. Невозможный циник...
Клингеля беспокоили разюворы о сумасшедшей затее Волкова. Былое недоверие к нему исчезло у директора. В планах банка Волкову отводилось теперь большое место, и неудача умного и энергичного коммерсанта нарушила бы все финансовые расчеты Клингеля. Он решил сам переговорить с Волковым.
Клингель застал Волкова сидящим на веранде в окружении толпы скотопромышленников—казахов в лисьих малахаях и туркмен — в тяжелых бараньих шапках.
Волков, увидя директора банка, вскочил с пола и весело поздоровался с ним.
— Лошадей приторговываю,— пояснил он Клинге-лю.— Мне для гужевой конторы коней-то нужно как на два казацких полка.
Они прошли в кабинет Волкова.
— Я хочу с тобой серьезно поговорить, Арсений Ефимович,— сказал Клингель, усаживаясь в кресло.—
Если помнишь, я однажды тебе говорил, что хотел бы иметь тебя в числе своих клиентов.
— Как же забыть. Я тебе очень благодарен, Самуил Федорович. Но ты ж мне посоветовал сначала с гужевой конторой закончить. Вот как закончу, я к тебе в банк прибегу.
Клингель с сомнением глядел в веселые глаза Волкова.
— А ты не слишком ли рискуешь с арбами, Арсений Ефимович. Тысячу арб содержать, по-моему, совер-шенно нерентабельно, это прямой убыток...— Клингель рассказал ему о подсчетах Мешкова.
Волков весело рассмеялся.
— Самуил Федорович, и прибыль, и убыток от гужевой конторы я давно подсчитал. Тысячу арб содержать только дурак станет. Но почему ты думаешь, что я хочу покупать их тысячу?
Клингель растерялся.
— Да ведь об этом на всех базарах кричат. Потом эта телеграмма из Чарджуя, наконец, эти казахи и туркмены...
Волков перестал смеяться, желтые глаза его посерьезнели. Он близко придвинулся к Клингелю.
— Не в моих правилах болтать о своих секретах, но тебе я верю, как родному брату. Я купил ровно пятьдесят арб. Тридцать мне сделают кустари, двадцать я получаю из Чарджуя. Пожалуйста, никому об этом ни.слова...
Клингель даже приподнялся в кресле от неожиданного сообщения Волкова. Так, значит, все это рассчитано только на моральное воздействие? Эта покупка арб, эти разговоры, приобретение лошадей, наконец, эта телеграмма, которую всем по секрету показывал начальник почтово-телеграфной конторы — друг Волкова... Все только ловкий маневр!—Один только рыжий родственник Волкова проник в его тайну.
Полное белое лицо Клингеля с крашеными усами засияло от улыбки. Он не удержался, вскочил с кресла и крепко обнял Волкова.
— Дядя Арсюша, ты гениальный коммерсант! Быть тебе вторым Рокфеллером. Работай и дальше, тайну твою я сохраню. Я даже помогу тебе.
Арбы, заказанные Волковым, начали прибывать одна за другой. Вскоре в его дворе стояли тридцать хивинских тяжелых арб с огромными колесами. Ночью на пристани канала выгрузили двадцать низеньких бухарских одноколок, прибывших из Чарджуя. Вместе с ними приехали десять бухарцев-арбакешей в полосатых халатах и синих чалмах.
Бухарцы, вместе с нанятыми ранее Волковым рабочими, несколько дней возились, пригоняя упряжь, приучая лошадей к непривычным бухарским одноколкам.
В ближайший базарный день, в самый разгар его, через весь город, сверкая новой сбруей, позванивая бубенцами, медленно прошел весь транспорт гужевой конторы Волкова. Гривы лошадей были украшены белыми раковинами, на челках болтались треугольные синие амулеты с зашитыми в них молитвами. На луках высоких седел звонко бились тонкие стальные пластинки. На все пятьдесят арб было только двадцать пять арбакешей.
На базаре огромная толпа дехкан, ремесленников, торговцев, людей всякого звания и возраста окружили арбы. Одни жалели безрассудных дехкан, споривших с Волковым, другие ругали его и грозили смущенным бухарцам.
На пристани транспорт Волкова произвел еще большее впечатление. Все побросали свою работу. Матросы, дарги, арбакеши, приказчики тесной толпой окружили новые арбы, в смятении осматривали и ощупывали их. Легкие вместительные бухарские одноколки удивили толпу. На хивинскую арбу с коробом выше плеч человека тяжелую кладь можно было грузить только вдвоем. Низкую бухарскую можно было нагрузить одному человеку. Удивляли также шины на огромных хивинских колесах. Бухарцев засыпали вопросами. Они отвечали как им приказывал хозяин: из Чарджуя и Бухары в скором времени должны прибыть еще пятьсот арб и двести пятьдесят рабочих.
Торжествующий приказчик Волкова бегал по пристани и так широко улыбался, что видны были не только зубы, но и красные десны. Он приказал рабочим немедленно грузить кладь и отправляться в город, а завтра прибыть на пристань пораньше.
— Наши пятьдесят арб должны работать как сто дехканских,—говорил он своим рабочим.— Вам не нужно бегать по городу искать кладь, хозяин заранее ее найдет. Кладь всегда будет в оба конца: на пристань и с пристани.
Приказчик, отправив в город свой транспорт, подошел к родственнику Шарифбая, в большом смущении наблюдавшего работу новых арбакешей.
— Ну?..— приказчик вызывающе глядел на своего обидчика и, выдержав большую паузу, повторил.— Ну? Кто же из нас врет? Кто обманывает дехкан? Кого надо бить по морде?
Он вдруг отбросил свое внешнее спокойствие и, весь красный от натуги, стал визгливо кричать на здоровенного ургенчинца. Он обвинял его в разорении дехкан, в намеренном разжигании ненависти хивинцев к русским. Он припомнил ему удар в глаз, злобно издевался над его глупым рыжим хозяином.
— Один арбакеш на две арбы!—восклицал приказчик:— Вы десять лет возите грузы, а не могли догадаться до этого. Вы способны только на мерзости, из-за вас дехкане теперь будут голодать, как нищие.
Арбакеши тесно обступили приказчика, наскакивающего на родственника Шарифбая. Растерянность последнего вконец расстроила их. И раньше многие хозяева пытались отбивать у них заработок, но попытки хозяев всегда кончались неудачей: они не могли возить дешевле, чем возили дехкане. Шарифбай со своими арбами работал на тех же условиях, что и они.
Родственник Шарифбая и Саур уговаривали арбакешей не верить слухам о тысяче арб Волкова. Но эти низкие одноколки из соседнего ханства, эти бухарцы в полосатых халатах и синих чалмах, это смущение родственника Шарифбая — все это встревожило арбакешей. И когда родственник Шарифбая, не выдержав напора приказчика, стал поспешно выбираться из толпы, его осыпали ругательствами. Но он даже не обернулся.
Дехкане наперерыв спрашивали приказчика, очень ли на них сердится его хозяин. Могут ли они взять от него наряды на перевозку грузов.
Саур в этот день приехал на пристань поздно. Он с презрительной улыбкой слушал разглагольствования приказчика. Тот сначала упрекал дехкан в несговорчивости, а затем пообещал им милость хозяина и наряды на погрузку.
Саур громко оборвал его.
— Эй, брось врать,.. Дехкане, не слушайте его, Никогда Волков не заведет своих извозчиков. Он обманывает вас.
Товарищи накинулись на Саура.
— А ты видел бухарские арбы? А бухарских рабочих?
— У Волкова один возчик на две арбы.
— По четыре конца в один день будут делать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40