— Как вы хорошо играете, Ната — восхищенно сказал Григорий. — У вас большой талант.
Ната ответила ему благодарной улыбкой:
— А я так боялась, что вам не понравится. Пойдемте, не будем мешать Андрею спать. Он такой слабый... для него совершено непосильна эта работа на заводе.
— Мне пора идти домой,— с сожалением сказал Григорий.
— Я вас выпущу самым романтическим путем,— сказала вдруг Ната.
Она провела его в свою комнату. Показала на окно, выходившее на канал.
— Видите?— Я потушу лампу, чтобы никто не увидел, как вы лезете через окно.
Она распахнула створки рамы. Григорий сделал движение, чтобы вскочить на подоконник. Ната рассмеялась:
— А проститься? Григорий остановился.
— Ната, я... Моя голова так полна вами...
Он взял ее за руку и решительно привлек к себе:
— Милая, славная,— пробормотал он внезапно изменившимся голосом. Он крепко обнял девушку, нашел в темноте мягкие губы, прижался к ним и тотчас же вскочил на подоконник и выпрыгнул из окна.
ГЛАВА ВТОРАЯ
В конце хлопкового сезона Абдурахманбай устроил в своем загородном доме званый вечер. На этот вечер из Хивы приехал его брат.— сановник хана.
Единственной обязанностью этого важного, напыщенного сановника было пополнение ханского гарема. Он рассылал по ханству десятки опытных старух-сводниц искать красивых девушек и женщин. Арбы, на которых разъезжали старухи, дехкане называли черными, их появление приносило несчастье. По одному слову сводниц хакимы отнимали у отцов их дочерей, у мужей их жен.
Братья совместно владели двумя крупными поместьями с тремя хлопкоочистительными заводами. Они были известны в ханстве под именем бакал-бакалейщи-ков. Это прозвище, как родимое пятно, переходило из поколения в поколение, доставляя много огорчений феодальной сановной семье. Но в их роду не было торговцев бакалеей. Пращур оакаловых содержал крупную воровскую шайку. Дело было поставлено солидно. Шайка орудовала не только в городах хивинского ханства, но и в соседней Бухаре. Вся добыча сбывалась в лавочках, где для вида лежала бакалея. По этим лавочкам пращура братьев, богобоязненного мусульманина, дважды посетившего Мекку, и прозвали бакалом. Прадед и дед Абдурахманбая были приближены к ханскому двору и занимали крупные должности визирей. Отец их был главным караванбаши ханства — министром путей сообщения.
О вечере у Абдурахманбая в Новом Ургенче говорили давно. Он каждый год по окончании сезона устраивал у себя торжественные приемы русских жителей колонии. На эти приемы приглашались крупные русские и хивинские коммерсанты, представители российских и иностранных фирм, с которыми был связан Абдурахманбай.
Клингель предложил Григорию сопровождать его.
— Я получил и для вас приглашение,— сказал он.— Говорят, брат Абдурахманбая не знает русского языка, а мне нужно с ним поговорить. Кстати, повеселитесь.
Прищурясь, оглядел костюм Григория.
— Одеться нужно, конечно, получше.
Григорий охотно собирался на вечер, надеясь встретиться там с Натой. Вместе с Клингелем и его женой в экипаже, присланном Волковым, он поехал к Абдурахманбаю.
Два сильных жеребца с трудом вытягивали колеса экипажа из грязи.
Стоял конец декабря, но холодов не было. Почти ежедневно шел дождь вперемешку с мокрым снегом. Лессовая почва размякла: в густой грязи ломали ноги верблюды, часто застревали и гибли тонконогие ишаки.
Клингель с увлечением рассказывал жене и Григорию о работе банка и с восхищением говорил о Волкове, с которым близко подружился после удачного окончания дела с арбакешами. Клингель вспоминал его своеобразный простецкий язык, меткие словечки, с удовольствием повторял его вольные шуточки. Дело с арбакешами он назвал умной коммерческой операцией и одобрял передачу его Шарифбаю.
Григорий знал, чем было вызвано восхищение Клин-геля. В недрах банка в строжайшем секрете подготовлялся большой проект кредитования операции Волкова по закупке хлопка.
В коммерческих кругах ходили неясные слухи, что Волков при поддержке банка намеревается выступить в будущем сезоне на хлопковом рынке. Солидные коммерсанты не верили этим слухам. Волков не имел твердых имущественных гарантий кредита. Сомнительные операции с перевозкой почты и с гужевой конторой создали недоверчивое отношение к Волкову. На хлопковом рынке Волков встретился бы с серьезной конку» ренцией старых промышленников. При равных условиях дехкане отдали бы предпочтение коммерсантам, издавна связанным с ними.
Загородный дом Абдурахманбая был иллюминирован. По всему фасаду здания ярко горели плошки. Они были установлены на карнизах и на подоконниках, во всех углублениях и выступах огромного дома хлопкоза-водчика.
Толпы дехкан и горожан молча смотрели на залитый светом дом веселившегося богача.
Абдурахманбай, поскрипывая сафьяновыми сапогами, вышел в прихожую навстречу Клингелю и его жене. Он любезно пожал им руки и снисходительно кивнул Григорию.
— Мой брат вас ждет,— сказал Абдурахманбай Клингелю и пригласил гостей в комнаты.
В большом зале, где генерал Гнилицкий недавно принимал посетителей, сдержанно гудела толпа гостей. Тут был весь коммерческий мир ханства. Владельцы маслобойных, хлопкоочистительных и кожевенных заводов, представители русских и иностранных компаний, крупные торговцы-оптовики. Среди черных визиток и белых манишек европейцев и черных папах хивинцев пестрели халаты и чалмы бухарцев, афганцев из Пешавара; блестело серебро погон и пуговиц русских чиновников из Петро-Александровска.
Огромный, богато сервированный стол сверкал хрусталем ваз и серебром чайных приборов. Слуги под присмотром строгого родственника хозяина разносили гостям чай.
Абдурахманбай, поручив своему родственнику заботу о жене Клингеля, увел директора банка и Григория в свой кабинет.
Тучный, важный старик в зеленом халате, с орденом белого орла на груди, сделал несколько шагов навстречу Клингелю. Пожав ему руку, старик с восточной любезностью справился о здоровье его самого, жены, дочери, о благополучии дома и в делах.
Клингель, которому Григорий поспешно перевел любезности брата Абдурахманбая, с такой же преувеличенной вежливостью ответил на приветствие.
Григорий не перевел вопросов своего директора о здоровье новой молодой жены сановники и его красавиц-дочерей. Этого не допускал восточный этикет.
Старик одобрительно взглянул на Григория и, улыбаясь, сказал Клингелю на хорошем русском языке.
— Ваш переводчик отлично знает наши обычаи. А теперь давайте говорить по-русски.
Они опустились в кресла.
— Я хотел поговорить с вами совершенно конфиденциально,— сказал Клингель, закурив папиросу.— Банк предполагает начать кредитование хлопковых операций в ханстве. Но эти волнения дехкан в низовьях Аму настораживают нас. Насколько они серьезны?
Старик, поглаживая свою бороду, внимательно рас-
сматривал белое холеное лицо Клингеля с крашеными каштановыми усами.
— Вы об этом лучше всего узнали бы от его превосходительства генерала Гнилицкого,— неохотно ответил он.
— Генерал Гнилицкий русский. Вы, конечно, знаете свой народ лучше его,— возразил Клингель,— может быть, причина волнений недостаточно быстрое проведение реформ в ханстве? Может быть, народ недоволен этой медлительностью?
Ленивое выражение лица сановника сменилось сердитым, тучный и важный, он вдруг неожиданно легко вскочил с кресла и встал против Клингеля.
— Вы, русские, плохо знаете наш народ, господин директор!— воскликнул он.— Народ волнуется не потому, что медленно проводятся эти европейские реформы, а потому что их проводят слишком быстро. Наш народ не видит пользы от лишней медресе, ни от европейской тюрьмы, в больницу он тоже не пойдет. Реформы умаляют престиж нашего благородного, благочестивого хана.
Клингель смешался:
— Позвольте... как же тогда быть с... Сановник быстро перебил его:
— Вы хотите узнать, как прекратить волнения? Реформы надо отложить. Генерал Гнилицкий должен действовать решительно и беспощадно. Вы, русские, должны потребовать это от него.
Клингель сказал, обратившись к Григорию:
— Идите, веселитесь, а мы поговорим сами... Григорий, выйдя из кабинета, столкнулся лицом к лицу с Волковым. Тот протянул ему обе руки:
— А-а, Гриша, и ты здесь. Вот хорошо. Что ж ко мне не заходишь? Татьяна Андреевна и то спрашивала... Заходи, заходи, не гнушайся старым хозяином.
Григорий поблагодарил Волкова за внимание и сослался на занятость.
— Знаю, знаю, мне Клингель говорил. Ты — работник золото...
Он неожиданно подмигнул Григорию:
— Нату ищешь?— Волков похлопал его по плечу.— Молодец, Гриша, не зеваешь. Эти толстосумы блудли-
вы, как кошки. А другого ты от них ничего не получишь. Они ее не для тебя берегут, ты им не пара...
Григорий смущенно смотрел вслед Волкову, поспешившему навстречу представительному афганскому купцу. Откуда Волкову стало известно о его встречах с Натой?
Григорий медленно переходил из комнаты в комнату, с любопытством рассматривая пеструю толпу колониальных коммерсантов.
Гости продолжали прибывать. Предоставленные самим себе, они превратили дом Абдурахманбая в биржу.
Предметом их горячей торговли служили семена хивинской люцерны, спрос на которую за последние годы сильно возрос среди американских фермеров.
В невероятно короткий срок между американским фермером и хивинским дехканином образовалась длиннейшая цепь посредников.
Пока семена, отправляемые в Америку, качались на верблюжьих горбах, тряслись в вагонах железных дорог, плыли в трюмах морских кораблей, подымались от порта к порту по великим рекам Нового Света — документы на люцерну совершали не менее причудливое путешествие. Они передавались из рук в руки, из конторы в контору, из банка в банк, обрастая цифрами дель-кредита, куртажа, комиссий, приплатами за разницу а курсе. За товар, проданный хивинским дехканам по два рубля за пуд, американский фермер платил в шесть раз дороже — по двадцать рублей за пуд...
Но семена люцерны можно было продать дорого, если они попадали к фермеру вовремя — к весне. Их надо было купить и отправить из ханства до прекращения навигации по Аму-Дарье или Аральскому морю. Сейчас Аральское море было уже покрыто льдом, по Аму-Дарье дазно бурно неслась шуга.
Горячая спекуляция в доме Абдурахманбая шла вокруг документов на люцерну, погруженную в вагоны железной дороги.
Высокий, представительный коммерсант из Одессы вместе со своим молоденьким красавцем-братом переходил от группы к группе, пытаясь добиться продажи ему люцерны. Еще в Одессе он запродал Нью-Орлеан-ской фирме крупную партию семян. Но он не учел ни бездорожья, ни метеорологических условий оазиса, а
Мешков, который взялся поставить ему люцерну, ловко обусловил вопрос со сроками сдачи. Сроки сдачи семян пришлись на декабрь, когда цена на них была наиболее низкой, но не было возможности отправить ее из ханства. Одесский коммерсант в панике примчался в Новый Ургенч. Он уплатил крупную неустойку Мешкову, который еще не приступал к заготовке, и отказался от договора. Но неустойка, оговоренная Нью-Орлеанской фирмой, разоряла его. В лихорадочных жестах солидного коммерсанта чувствовался дикий страх расчетливого игрока, неожиданно вставшего перед крупным проигрышем.
Он подошел к Волкову и умоляюще обратился к нему с каким-то вопросом. Ответ Волкова разнесся по всему залу:
— Я же тебе сказал, Исай, никаких куртажных мне не надо, никто тебе люцерны в пути не продаст.
— Но, господин Волков, так вы же опытный коммерсант, дайте хоть совет, хороший коммерческий совет.
Волков обнял его за плечи, отвел в сторону:
— У Абурахманбая в пути двести тысяч пудов. Он тебе двадцать твоих тысяч по своей цене отдаст, только...— Волков понизил голос, почти шепотом сказал:— Пошли брата с ним сговориться, Исай. Он твоему брату удружит.
Высокий коммерсант беспрестанно менялся в лице, то бледнел, то краснел. Волков насмешливо глядел на его смущенное лицо.
— Верно тебе говорю, Исай. Он уже мне намекал, Абдурахманбай-то. Ничего не пожалел бы, говорит... Ты подумай...
Волков, смеясь, отошел от коммерсанта, опустившего в раздумье голову.
Клингель давно закончил разговор с важным сановником и теперь в углу зала разговаривал с Абурахман-баем, Шарифбаем и группой узбеков-хлопкопромышлен-киков. Он убеждал их.расширить хлопковые операции, повести настоящую коммерческую работу и не ограничиваться работой только на свои собственные капиталы,
Абдурахманбай вежливо улыбался, перебирая пальцами мелкие завитки своей черной бороды. Он хорошо видел попытку Клингеля взять под контроль банка рынки сырья. Против этого контроля были настроены
не только местные коммерсанты, но и московские фирмы и мануфактурные фабрики, не связанные с Русско-Азиатским банком. Абдурахманбай саркастически улыбался, когда Клингель намекнул ему на возможность выступления в будущем сезоне серьезного конкурента.
— Мы уже видели таких конкурентов, господин директор банка,— сказал любезно Абдурахманбай.— Например, здесь выступала немецкая фирма Кнопп. Вы о ней слыхали?
Да, Клингель слыхал о немецкой фирме «Кнопп и К0». Эта крупная петербургская фирма, связанная с Дейчбанком, попыталась обосноваться в ханстве. Она открыла в Новом Ургенче контору и занялась скупкой хлопка. Доверенный Кноппа роздал много денег мелким коммерсантам и маклерам, поручив им закупать хлопок. Только ничтожная часть розданных денег вернулась обратно к Кнопп-у. Больше четверти миллиона золотом застряло у комиссионеров. Фирма не могла даже разыскать своих контагентов. Доверенный Кноппа пробовал обращаться к генералу Гнилицкому, но тот отказал в содействии. По договору хан обязан был помогать только коммерсантам,— русским подданным.
Конкуренты не страшили Абдурахманбая, брата могущественного ханского сановника. Их могла постигнуть участь Кноппа, получившего вместо хлопка кучу бесполезных казихатов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40