Хватит ли у нее смелости остановить машину, выйти, пойти своей дорогой? Хотя почему, собственно, она должна выходить? В конце концов, это ее машина.
Уайлдмен был недоволен и подавлен тем, что ни он, ни Хэммонд не закончили это дело. Это было похоже на неудавшийся трюк. Если бы они работали в кино, он бы переснял эту сцену. То, что он остался жив, не приносило ему ни радости, ни облегчения. Он пытался уверить себя, что у Хэммонда не хватило смелости сделать то, что он должен был сделать. Но он лгал себе. Просто Хэммонд решил его не убивать. Он сделал свой выбор. Хэммонд оставил его с женщиной, которую он хотел. Теперь эта женщина сидит рядом с ним. Однако Уайлдмен не мог не испытывать омерзительного чувства поражения. Дуэль не должна кончаться таким образом. Ну почему, черт побери, он не убил Хэммонда, когда у него была такая возможность, – в номере гостиницы или на берегу океана?! Почему оставил его в живых? Почему позволил ему победить? Уайлдмен понял, что имеет одну слабость. Это не доброта или порядочность. Это страх, вернее, трусость. В сущности он боялся убивать. Все время, с самого начала он испытывал эту слабость, этот вирус в своей натуре. И теперь он позволил Хэммонду принять окончательное решение. Да, это конец. Уайлдмен знал, что больше им не придется вступать в борьбу. И если серьезно подумать, то он не был человеком действия. Он был просто трюкачом.
И опять Хэммонд пытался поймать машину после своей схватки с Уайлдменом. Опять он ждал, чтобы его подобрали, помогли добраться до дома, избитому и хромающему. Хотя на этот раз он знал, что победил. В прошлый раз это была лишь иллюзия победы. Теперь это был факт. Может быть, Уайлдмена не так легко убить. И все равно он не стоил того, чтобы его убивать. Уайлдмен стал казаться Хэммонду плодом его воображения. Дьявол, живший в нем, носивший фамилию Хэммонд, остался стоять у дороги в горах Санта-Моника. С тем же успехом он мог и погибнуть в своей допотопной машине на равнине в Сан-Бернардино. И Дора, стоявшая рядом с ним в платье, которого он прежде не видел, тоже осталась там. У Хэммонда было такое чувство, что он никогда не знал ее, никогда не желал ее. Тринадцать лет совместной жизни казались ему одной случайной ночью, проведенной вместе. Его дом уже не казался ему якорем, это был плавучий остров, на котором он однажды очутился и пробыл недолго, как гость.
Стоя у дороги, Хэммонд смотрел, как солнце освещает волны далекого океана. За горами не было четкой линии горизонта, просто постепенное изменение света. Океан не предназначен для того, чтобы в нем тонуть. Это просто какой-то огромный плавательный бассейн, часть неба, открытый дом, декорация без опор. В течение дня он дает тепло и свет. Вот как сейчас. А когда наступит ночь, его могли бы вести звезды, если бы Хэммонд понимал их язык. Он никогда не изучал астрономию, но знал несколько названий. Орион, Большая Медведица, Малая Медведица, планеты которых даже не видно, названные именами греческих богов, которых никогда не было на свете. Прихоть интеллектуалов. Под его ногами была земля, он сквозь ботинки чувствовал ее поддержку. Теперь это его реальность.
Хэммонд услышал шум мотора и повернул голову. Рядом с ним остановился грузовик, груженый ящиками с фруктами. А ведь он даже не поднимал руки. Водитель был мексиканцем. Он окликнул Хэммонда:
– Вас подвезти?
– Спасибо, – ответил Хэммонд по-испански.
Забираясь на сиденье рядом с водителем, он оступился, чувствуя слабость в ногах и боль во всем теле, и стал подтягиваться, как скалолаз. Он улыбнулся мексиканцу. Грузовик тронулся. Это была реальность. Это была обычная поездка, а не часть какого-то заговора. Больше никаких хитрых ходов. Вся эта история закончена.
Лора вела свой дребезжащий «мустанг» по горной дороге. Раньше она никогда не плакала, но теперь не могла остановиться. Сидя одна в машине, она выла в голос. Ну и что? Она потеряла свою любовь. Это называется предательством. Смысл ее существования исчез, Уайлдмен больше не вернется. Никогда не услышит она в своей темнице звуки его шагов, кончились ее счастливые дни в этой темнице. Она свободна, выброшена в мир, где у нее нет ни места, ни роли, ни дома. Она больше никогда не поднимется в клетку мансарды. Сонные собаки больше не выйдут поприветствовать ее, зеркало не станет на стене больше ее отражать. Она взглянула в зеркало заднего обзора. Пустынная дорога, за ней никто не ехал.
Лора думала, что она могла бы сделать, чтобы все изменить. Что она сделала не так? Что упустила? Какую хитрость она могла бы использовать? Какой ритуальный танец станцевать, чтобы пошел дождь, чтобы что-то случилось, чтобы все изменить? Она могла бы убить Пандору. Да, могла. Стоило бы, следовало бы. Но она была не в состоянии, ей этого не надо, в ее сердце нет места убийству. Она всегда жертва. Как и Хэммонд. Почему он не убил Уайлдмена? Он же поклялся, что сделает это, и она поверила ему. Что заставило его изменить свое решение? Пандора? Может быть, все-таки в душе он надеется вернуть ее? Бедняга Хэммонд. Теперь Дора принадлежит Уайлдмену, а уж тот ее не отпустит. Она станет новой Лорой.
– Так, значит, ты здесь живешь? – Это был риторический вопрос. Пандора бессильно прислонилась к холодному металлу сетки лифта, со скрипом и грохотом поднимающегося наверх. Откуда-то упал луч света, скользнул сквозь широкое грязное окно лифта. Лицо Уайлдмена на секунду осветилось. Пахло ржавчиной.
Пандора думала, что он отвезет ее в гостиницу или в квартиру при гостинице. Лифт с грохотом остановился. Уайлдмен открыл металлические двери. К ним подошли две собаки.
– Ромул и Рем, – представил их Уайлдмен. Пандора оглядела большое неуютное помещение. Хотя здесь было просторно, у нее возникло ощущение, что она оказалась в тюрьме. Казалось, отсюда нельзя уйти. Это странное место напоминало ей центр Нью-Йорка. Здесь не чувствовалось ни солнца, ни океана, ни неба. Это была не Калифорния.
Она опустилась на кожаную софу. Не говоря ни слова, Уайлдмен стал раздеваться. В этой обстановке он казался совсем другим человеком. Только раздевшись догола, он стал напоминать ей человека, которого она знала. Человека, которого она не знала.
– Я хочу, чтобы ты мне кое-что объяснил, – сказала она.
Уайлдмен ожидал и боялся, что она начнет спрашивать о его взаимоотношениях с Хэммондом.
– Расскажи мне, откуда у тебя этот шрам?
– Я хочу принять ванну. Расскажу, пока ты будешь меня мыть.
Пандора смотрела, как он готовит ванну в дальнем углу мансарды. Впервые его нагота была как бы отделена от его сексуальности. Она рассматривала его тело, не испытывая влечения, как будто смотрела на произведение искусства. В нем была красота, однако какая-то отстраненная, абстрактная.
– Я получил этот шрам, когда мне было три недели от роду.
– Три недели?
– У младенцев, обычно до полутора месяцев, встречается иногда болезнь, называемая стенозом привратника желудка. Это резкое сокращение желудочной мышцы. Ребенок не может переваривать пищу. Он проглатывает молоко, а потом вдруг его отрыгивает. Эту болезнь называют еще «фонтанирующая отрыжка». Молоко буквально фонтанирует. Струя может быть больше метра. Ребенку необходимо сделать операцию, чтобы иссечь сведенную мышцу и прекратить эти спазмы. Таким образом я и заполучил этот шрам. Ничего романтического, хотя в сущности это был вопрос жизни и смерти.
Эта домашняя сцена – голый мужчина в ванне, рассказ о детской болезни – заставили Пандору вспомнить о Полетт. Ей ужасно захотелось увидеть ее.
– Можно позвонить?
– Дочери? Телефон там. Он, как всегда, догадался.
– Но сначала я хочу в туалет.
– Давай.
Его мокрый палец указал на унитаз, стоящий рядом с ванной. Пандора почувствовала неловкость: опять эта домашняя интимность, насильственная интимность без секса, как в семье. Где теперь Алек? Необходимо, чтобы его освидетельствовали психиатры. Может случиться так, что его признают невменяемым? Может случиться гак, что его отправят в психиатрическую больницу, какое-нибудь чистенькое заведение за городом, где за ним будут следить люди в белых халатах? В дни посещений они с Полетт будут к нему ездить. Это будет, как ее поездки к себе домой в Нью-Хэмпшир.
Она задрала юбку, спустила трусики и села на унитаз. Казалось, что процесс будет длиться бесконечно.
– Что еще ты хочешь узнать? – спросил Уайлдмен. – Туалетная бумага сзади тебя.
– Я хочу все знать про ту девушку.
– Какую девушку? Лору? – Уайлдмен ожидал этого. Ему не надо было обманывать Пандору тогда, во время обеда, и говорить, что Лора застрелилась.
– Лора? Разве ее так зовут? Я имею в виду ту девушку, которую вы с Алеком знали в Аризоне. Которая погибла.
– Бетти Мей, – сказал Уайлдмен. Откуда она узнала про Бетти Мей? Должно быть, Хэммонд рассказал. Вот идиот! – Твой муж спал с ней.
– А какие у тебя были с ней отношения? – Пандора поднялась, вытерлась туалетной бумагой, натянула трусы и оправила платье. Она смотрела ему прямо в глаза. Деваться было некуда, придется говорить правду.
– Она была моей помощницей. Они хотели друг друга. Я не пытался им помешать. Меня это не касалось. Просто из-за этого я подумал, что ты ему не нужна, что он тебя не стоит.
– Так ты знал об этом все время, с нашей первой встречи? Тогда ты знал и обо мне?
– Нет, нет. Это было совпадение. Ты мне понравилась. Я только потом все узнал. Это совпадение еще больше доказало мне, как сильно я хочу тебя. – Он встал и вылез из ванной. – Ты меня не вытрешь?
Пандора огляделась в поисках полотенца. Она увидела купальный халат, взяла его и обернула им мокрое тело Уайлдмена. Она стала тереть тканью халата его плечи и руки. Тело его казалось мягким и податливым, несмотря на твердую мускулатуру. В этом заключалось какое-то противоречие.
Говорил ли Уайлдмен правду? Может быть, они оба трахали одну и ту же девушку? Может быть, в этом и заключается суть? Не оказалась ли она в той же лодке, что и Бетти Мей, что и та другая женщина, имени которой она не знала, болтающейся между двумя этими мужчинами? Ждет ли ее такая же судьба? Погибнет ли она по какому-то стечению обстоятельств при каком-нибудь несчастном случае, виноватыми в котором будут они оба? Она была мухой, попавшей в паутину желания, паутину, сотканную из тоненьких нитей мужской спермы.
Когда Пандора ласковыми, размеренными движениями растирала его грудь, ей показалось, что он смотрит на что-то позади нее, в другой конец мансарды. Она повернулась, чтобы увидеть, на что он смотрит. В это мгновение ей показалось, что они не одни, что сюда вошла эта женщина. Но никого не было, кроме сонных собак.
Уайлдмен смотрел на Бетти Мей. Девушка нервно улыбалась ему из другого конца комнаты. Она медленно подняла свой белый тяжелый свитер. Когда он коснулся ее груди, она вздрогнула. Он отвел глаза от призрака девушки и сильно прижался мокрым лицом к груди Пандоры. Его трясло.
Лора повернула ключ в двери своей квартиры. Она уже собиралась было войти, как услышала мужской голос, напугавший ее до смерти. Человек был в холле.
– Простите меня, мисс. – Он подошел к ней.
Ему было лет пятьдесят, короткая стрижка, скромная одежда. Лора узнала его: он жил в том же доме. У нее не было ни малейшего желания обсуждать с соседом проблемы уборки лестниц или сбежавшего котенка. Она смотрела, как мужчина вынимает из кармана рубашки фотографию.
– Вам знакома эта девушка?
Лора замерла. Этот мужик не был соседом, это был детектив. Она сразу же поняла, о ком идет речь.
– Нет, по-моему, нет.
– Она живет… – Он осекся. – Она жила в квартире 32а, прямо над вами.
Лора была в нерешительности, глядя на фотографию улыбающейся Бетти Мей. На мужчину она боялась взглянуть.
– Возможно, я ее и видела.
– Думаю, что видели. По крайней мере, думаю, вы знаете человека, с которым она встречалась.
Лора вздрогнула.
– А что с ней случилось?
– Вашего знакомого зовут Уайлдмен. Чарльз Уайлдмен. Он ее знал. Собственно, он-то ее и убил.
«Только не паниковать. Ради Бога, держи себя в руках».
– У вас встревоженный вид. – Теперь в голосе мужчины слышалась угроза.
– Да, я знакома с мистером Уайлдменом. – Лора была слишком напугана, чтобы лгать.
– Вы его хорошо знаете?
– Да нет, встречаемся от случая к случаю.
– Я как-то видел вас с ним около бассейна там, внизу. И мне не показалось, что «от случая к случаю».
– Кто вы?
– Я хочу знать, где живет мистер Уайлдмен, вот и все.
– Я не могу вам этого сказать, – Лора старалась говорить твердо.
Мужчина наклонился прямо к ее лицу, и Лора почувствовала его дыхание.
– Только адрес.
– Вы из полиции.
– Меня зовут Лефевр, – он произнес это, как «Лефевер». – Я отец Бетти Мей.
– Я бы с удовольствием вам помогла, но…
– …вы мне поможете. – Он уперся ладонью в дверь, зажав Лору между собой и дверью.
Лора перепугалась. «Дай ему адрес. Любой адрес. Пусть он только уйдет».
– Он живет на Ранчо Парк-драйв, дом 12570.
– 12570, Ранчо Парк-драйв, – громко повторил мужчина. Теперь он не забудет. – Спасибо. – Голос его звучал хрипло. Он убрал руку и этой же рукой взял из дрожащих пальцев Лоры фотографию. – Спасибо за помощь.
Он повернулся и пошел прочь, как призрак. Лора вошла в квартиру, чувствуя такую слабость, что не могла даже закрыть за собой дверь. Она рухнула на пол и опять разрыдалась. От жалости к себе, от отчаяния, что она совершила преступление.
2
Вернувшись домой, Хэммонд был встречен собственным изображением. Он закрыл входную дверь и уставился на свое отражение в зеркале, стоявшем у подножия лестницы. Большое зеркало из спальни было принесено сюда и поставлено так, что смотрело прямо на дверь. Он удивился, но не испугался. Ему было безразлично, как зеркало попало сюда, принесла ли его Дора или горничная. Главным было то, что Хэммонд в нем увидел, а увидел он согбенного, сломанного бедолагу с двухдневной щетиной на худом лице. Это был образ бродяги, неизлечимого алкоголика. Хэммонд достал темные очки. Изучив свою физиономию, Хэммонд улыбнулся. Он увидел шанс, серьезную и реальную возможность измениться, стать другим человеком, свободным и уверенным в себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39