Он испытывал соблазн взять красное платье, которое отдал ей, но решил, что это слишком опасно. Она может хватиться его и начнет что-то подозревать. Ну что же, у него есть другое красное платье. Уайлдмен взял еще розовую ночную рубашку, светло-зеленый кашемировый свитер, белую льняную юбку в складку, лифчик, который был на ней в день их встречи, и две пары белых трусиков. Одна пара была отделана бледно-лиловым кружевом. Из ванной комнаты он взял непочатый кусок мыла фирмы «Герлан». Оно называлось «Альпийские цветы». Когда он нюхал его, он нюхал Пандору.
В гараже Уайлдмен нашел кусок желтой клеенки, принес его на кухню и запаковал в него Хэммонда. В два захода перенес свою жертву, оборудование для чистки бассейна, узлы с мокрой одеждой, своей и Хэммонда, а также вещи Пандоры, которые почти ничего не весили. Кусок мыла лежал у него в кармане.
Уайлдмен вывел свой «пикап», свернул на улицу и отъехал от дома. Он подумал, не видел ли кто-нибудь его, и решил, что не видел, во всяком случае, он на это очень надеялся. Потом выехал на шоссе, ведущее в деловую часть города. Он снова улыбнулся при мысли о том, что у бассейна Хэммонд читал именно его сценарий. Когда Хэммонд очнется, он уже будет сидеть в Ящике, играть по его сценарию. Забавно!
Но одна вещь крепко засела в мозгу Уайлдмена, и он не мог понять почему: серьезное личико маленькой дочки Пандоры, чье фото стояло на столике. Она внимательно следила за ним, когда он брал вещи ее матери.

Часть четвертая
1
Я заснула в самолете. Это был мертвецкий сон. Я смертельно устала, чувствовала слабость и боль во всем теле. Я проснулась, когда стюардесса принесла еду.
Место рядом было не занято. Я положила на него журнал «Пипл» и взятую в дорогу книжку. Я ужасно соскучилась по чтению. Поев, опять принялась за книгу. Но никак не могла сосредоточиться на всех этих заговорах. Почему мы так любим истории о злодеях, которые плетут интриги, чтобы завоевать мир? Все мы знаем, что наша жизнь не очень-то нам подконтрольна, что на все воля Божия. Но мы перестали верить в богов. И в одного-единственного. Теперь мы верим звездам. Мифологию сменила астрология. Человеческий прогресс.
Чтение обычно вызывает у меня желание писать. Я всегда вела дневник. И до замужества обожала писать письма, которые были моей страстью. Может быть, «страсть» – слишком сильно сказано. Но однажды это мое увлечение обошлось мне довольно дорого. Я писала письма, чтобы доказать, что я существую. Они смягчали мою грусть, выражали мою радость. Казалось, что когда выплеснешь все на бумагу, то можно контролировать свои чувства. Это как боль: если трогаешь место, которое болит, становится легче.
В пятнадцать лет у меня была связь с другом моего отца. Вернее, у Люка Райта была связь со мной. Он частенько навещал отца на его ферме. К тому времени там не велось уже никакого хозяйства. Ферма перешла к отцу от его деда и прадеда, но отец никогда не интересовался ею. Он отдал землю в аренду соседу и занялся тем, что единственно интересовало его по-настоящему – латинской поэзией. Он составил книгу переводов Горация, то есть взял дюжину од и сопроводил их различными переводами. У каждого стихотворения имелось по пять-шесть переводов, сделанных поклонниками Горация в течение столетий. Отец добавил и собственный перевод.
Мой отец был захвачен идеей новизны, дающей широкий простор для различных толкований и интерпретаций. Он не верил в существование объективной истины, причем в отношении всего. Он считал, что мы создаем собственную истину, исходя из данного конкретного момента нашей жизни. Мне всегда это казалось чем-то ужасно скучным и сухим, и меня все это совершенно не интересовало. Однако недавно я стала понимать, что старик был прав. Истина действительно очень субъективна.
Люк был редактором издательского отдела Принстонского университета, где опубликовали книгу моего отца «Версии Горация». Мой отец восхищался им и приглашал к нам на выходные. По утрам они говорили о Горации, а после обеда, когда отец ложился спать, Люк приходил ко мне.
Наверное, я все-таки флиртовала с ним. Ему было около тридцати, в то время как отцу за пятьдесят. Мне льстило, что Люк обратил на меня внимание. Обычно мы начинали с обсуждения моих школьных дел, затем переходили к моим друзьям и подругам, особенно друзьям. К тому времени я еще ни разу не спала с мальчиком. Сама мысль об этом ужасала меня.
Казалось, единственное, чего Люк хотел от меня, – это чтобы я все время переодевалась. Он говорил, что хочет, чтобы я выглядела взрослее. Не знаю, выглядела ли я более взрослой в бикини, но все это представлялось мне чем-то вроде любительского стриптиза. Никогда не забуду этого чувства.
Люк не переходил определенных границ. Он обнимал меня, гладил и целовал в разные места, но никогда не просил, чтобы я что-нибудь делала, а мне не хотелось проявлять инициативу. Я страстно желала подержать его член, который он никогда не вынимал из брюк. Мне приходилось его только воображать.
Именно это желание и заставило меня целую неделю писать ему на работу письма. Во-первых, я даже не знала, получал ли он их, потому что при встречах никогда о них не упоминал. А я тоже не спрашивала, потому что стеснялась. Но после того, как в нескольких письмах я умоляла его позволить потрогать его член, ввести его в себя и так далее, я запаниковала. Я стала воображать, что кто-то другой вскрыл эти письма – его подружка или сослуживец.
Однажды в довольно пасмурный воскресный день, когда Люк собирался уже уходить, я разревелась от желания и разочарования. Я должна была знать, получил ли он мои письма. Я остановила его, когда он уже садился в машину. Помню, сунула голову в машину и без обиняков спросила о них. Он ответил: да, он их получил. Я ответила, что тогда я ничего не понимаю. Он уехал, даже не взглянув на меня.
Я вернулась домой и опять залилась слезами. Отец позвал меня в свой кабинет.
– Мне стыдно за тебя, – сказал он.
– Почему? Что я такого сделала?
– Ты понимаешь, что значит слово «доверие»?
– Да. – Я прекрасно понимала значение этого слова.
– Тогда что это? Что значит вот это?
В руках отца была пачка листков. Я сразу же поняла, что это мои письма к Люку.
– Как они оказались у тебя? – закричала я. – Это тебя не касается!
– Люк мой друг, Пандора. А ты написала ему это… эту грязь.
– А он отдал тебе. Он отдал их тебе! – Я разрыдалась. Я думала, что сойду с ума от ненависти. Люк отдал отцу мои личные письма. Это было невероятно, но это произошло. Я была готова убить Люка.
– Наверное, все пошло не так, когда умерла твоя мать, не знаю. – Отец опустился на стул.
– Отдай их мне. Они мои! – Я попыталась выхватить их, но он мне не дал. – Я его ненавижу! А тебя презираю! Я хочу уехать из этого дома. Я хочу уехать отсюда.
– Ты меня обесчестила.
– Но это личные письма. Личные!
– Пандора, ты понятия не имеешь, что такое честь. Как и твоя мать.
Это было одной из его любимых тем: честь. Думаю, что это пришло из так называемого «классического мира», где у женщин не было понятия о чести. Очевидно, это было привилегией мужчин. Женщинам оставалось лишь заниматься любовью.
Я не могла понять, зачем Люк показал письма отцу. Я была слишком молода, чтобы понимать, что мужчины, дай им только возможность, уважают друг друга больше, чем женщин. У мужчин есть честь. Предательство Люка было самым горьким в моей жизни. И остается таковым. Это был вопрос чести.
Несколько лет спустя я предположила, что у Люка с моим отцом была гомосексуальная связь. Мне это претило, казалось предательством. Но предательством чего – я не знала. Мне казалось, что отец никогда слова хорошего не сказал о женщинах, даже о моей матери. Он не пытался найти ей замену. Я не помню, чтобы он приглашал в дом женщин. Только мужчин. Молодых мужчин.
Отец познакомился с этим приятным молодым человеком в Принстоне. Они понравились друг другу. Люк никогда не рассказывал мне о своих знакомых женщинах. Сначала я думала, что это из осторожности. Но почему ему так нравилось почти каждый уик-энд приезжать в гости к пожилому человеку? Почему он не ездил поразвлекаться и выпить со своими друзьями? Я-то воображала, что Люк приезжает к нам, чтобы тайно увидеться со мной. А оказалось, что все это время они… Невероятно! Люк больше никогда не приезжал к нам на ферму. Я пережила все это, но так и не простила его.
В аэропорту в Портленде меня ждала машина. Шофер держал в руках небольшую табличку с моим именем: «Миссис Хартен Хэммонд». Мой отец любил, чтобы его имя упоминалось таким образом, хотел, чтобы я помнила о его власти. Табличка в руках шофера оказалась знакомой мне грифельной дощечкой, которая висела еще в моей детской. Отец подарил ее, когда мне исполнилось шесть лет. Он хотел, чтобы я писала на ней латинские слова. Ему нравилось исправлять мои ошибки.
Путешествие из Портленда в Рочестер, штат Нью-Хэмпшир, заняло полтора часа. И, как всегда, для меня это было путешествие в прошлое. Я так часто ездила по этому маршруту, возвращаясь в школы из Нью-Йорка, из путешествий в Европу. Иногда я приезжала из Бостона. Почему-то в Нью-Хэмпшир нельзя было прилететь прямым рейсом. Сначала надо было долететь до какого-нибудь другого штата. Нью-Хэмпшир как бы не существовал, это был географический образ прошлого. В конце концов я стала называть его «Старый Хэмпшир». Когда-нибудь наш белый деревянный дом станет моим, но я никогда не буду жить в нем опять.
Впервые за все время отец не вышел встретить машину. Это меня встревожило. В прошлый раз, когда я была здесь, он неважно себя чувствовал. Глаза почти не видели, и пришлось передвигаться теперь с помощью двух палок вместо одной.
Меня встретила Матильда, наша экономка. Мне показалось, что она обрадовалась мне. Я ее не любила: она ждала его смерти и своего наследства.
– Ваш отец не очень хорошо себя чувствует в последнее время. Я рада, что вы приехали, мисс Пандора.
Когда я вошла в гостиную, отец попытался встать, однако его сухая рука соскользнула с гладкого кожаного подлокотника кресла, и он опять рухнул в него. Он не ушибся, однако у него был такой вид, словно его поразила молния. Я заметила у него на щеке два пореза от бритья. Я извинилась, как будто в том, что он не удержался на ногах, была моя вина.
– Он очень волновался. Он знал, что вы приедете, – произнес женский голос. Но говорила не Матильда.
Я увидела ее в дальнем затемненном углу гостиной. Ей было лет двадцать пять, и в своих совиных очках она была похожа на библиотекаршу. В руках у нее действительно была книга.
– Меня зовут Элейн Френч, – произнесла она с бостонским выговором. – Я читаю мистеру Хартену.
– Здравствуйте. Меня зовут Пандора.
Теперь я поняла, почему не заметила мисс Френч сразу, когда вошла в гостиную. Я беспокоилась только об отце и ни о чем другом не думала.
– Мисс Френч приходит сюда почитать мне, – с некоторой гордостью сказал отец, словно та сама напросилась читать.
– Не хочу вам мешать, – сказала я.
– Да нет, мне уже пора, – сказала мисс Френч. Мне послышалось некоторое облегчение в ее голосе, но, возможно, я ошибалась.
Через окно я видела, как она села на велосипед и уехала. Я повернулась к отцу.
– Хорошо, что тебе кто-то читает, – сказала я. Он спал. Я не стала его будить, а принялась изучать книгу, которую держала в руках мисс Френч. «Женщина с Андроса» Торнтона Уайдлера. Я раньше не слышала об этой книге. Взглянула на год издания. Это было одно из ранних его произведений, написанное раньше «Моста короля Людовика Святого». Интересно, эта книга тоже о судьбе?
Я видела, что отец долго не протянет. За ужином он почти ничего не говорил. Он был рад мне, но я видела, что он живет в своем мире. Его единственным другом было бренди. Мне стало по-настоящему грустно.
– Ты когда-нибудь думаешь о своей матери? – внезапно спросил он, когда Матильда разливала кофе.
– Редко, – вынуждена была признать я. Может быть, он ожидал другого ответа, но мне было все равно. Я могла представить ее себе только по портрету, висевшему на лестнице.
– Я так и думал, – сказал он. – Она была здесь прошлой ночью, но я спал. Поэтому я ее не видел.
Отец с трудом поднялся и, сильно покачиваясь, стал задувать свечи. Матильда помогала ему.
– Книга, которую я читаю, напоминает мне о твоей матери. – Это были его последние слова в тот вечер, потом он медленно, с большим трудом, стал подниматься наверх в свою спальню. Возможно, опять смотреть сон про мою мать, а потом отрицать это. Я отпустила спать Матильду. Было только девять. Я пошла в ванную вниз и разрыдалась.
В библиотеке я не смогла найти «Женщину с Андроса». Я разыскала ее в его кабинете и прочитала несколько страниц. Это была история проститутки, жившей на греческом острове еще до нашей эры. Неужели он именно такой представлял себе мою мать?
Я осмотрела его кабинет, Мне хотелось найти какие-нибудь зацепки, узнать, что же все-таки убило его? Детектив в библиотеке. Кто или что убило моего отца?
С нашей прошлой встречи он страшно изменился. Мне ни на секунду не приходила мысль, что он в сущности был таким же, как и в прошлый раз, и что на самом деле изменилась я. Субъективность очень много значит.
Я раскрыла книгу, которую, насколько помнила, отец подарил мне, когда я была в колледже Сары Лоренс. «Краткий классический словарь» Уильяма Смита. «Пандоре, моей единственной дочери – с любовью. Отец». Такая вот надпись. Книгу издали в 1910 году, вернее, переиздали. Впервые она была издана в девятнадцатом веке. Конкретной даты не указывалось, просто на форзаце было написано: «Первое издание книги (100 000 экземпляров) уже полностью разошлось, поэтому предпринято второе издание».
Я раскрыла «Классический словарь» и нашла страницу 377, как и тогда, когда впервые получила эту книгу. Статья называлась «ПАНДОРА».
«Когда Прометей украл у богов огонь с небес, Зевс в наказание приказал Гефесту сделать из земли женщину, которая бы своими чарами, и красотой принесла несчастье людям. Афродита одарила ее красотой, Гермес храбростью и хитростью, и боги назвали ее Пандорой – «наделенной всеми дарами», поскольку каждый из богов дал ей часть своих способностей, дабы она смогла уничтожить человеческую расу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39