Когда вы возвращаетесь в машину и ставите пакет со сладостями у себя в ногах, Андрэ закатывает истерический концерт.
– Почему ты ему не даешь?…
– Потому что еще не заслужил! В этом городе и так хватает тунеядцев. Андрэ пора усвоить: кто не работает, тот не ест.
Белфорд затравленно озирается.
– Куда ты нас везешь?
– В дорогой отель.
– В отель?! Но мы не можем…
– Еще как можем!
02:47
Варварийские обезьяны считаются у себя на родине искусными собирателями; их руки достаточно проворны, а большие пальцы достаточно развиты, чтобы срывать виноградины и по зернышку подбирать рассыпанную кукурузу. Эта порода макак также обладает защечными мешками для хранения запасов пищи. У Андрэ мешки выглядят внушительно – в них однажды поместилась коллекция драгоценностей султана Брунея, – и тем не менее вы беспокоитесь, войдет ли туда эта длинная и жесткая штуковина, которую вы только что извлекли из сумочки.
– Во имя всего святого, скажи наконец, что происходит? – восклицает Белфорд.
«Линкольн» припаркован на Терри-авеню, напротив входа в отель «Сорренто» – как раз в том месте, где вы с Даймондом наслаждались полномасштабным секс-контактом в столь тесном замкнутом объеме, что даже два цирковых лилипута, из тех, которые по тридцать штук залезают в малолитражные машины, не согласились бы повторить этот подвиг. Поистине любовь движет мир. А вожделение, наоборот, останавливает. Любовь заставляет время бежать быстрее, а вожделение замедляет его, замораживает, убивает – но не транжирит, не проматывает впустую; просто уничтожает его, аннигилирует, удаляет из континуума, не позволяет своим рабам сделать ни шагу вдоль унылой темпоральной шкалы. Вожделение – это тысячетонная стрелка одометра на приборной панели абсолюта. Хотели бы вы снова запустить процесс чувственного торможения, оказаться внутри грязного кокона, сплетенного вами и Даймондом из сексуально заряженной паутины, изолироваться от жадного голода часов. Если ваша стратегия верна, то события должны происходить с астрономической точностью, ибо график неумолим, развязка близится, а запас вожделения, позволяющего затормозить безжалостный бег минут, увы, исчерпан.
Ядовито-зеленым толстым фломастером, купленным в отделе школьных принадлежностей, вы красите белый наконечник – наконечник старой резиновой клизмы вашей матери. Результат напоминает нефрит не больше, чем последние американские президенты напоминали государственных деятелей, да и вообще при таком освещении понятие «цвет» лишается смысла, однако Конго ван ден Босс, как известно, тренировал своего мартышкообразного ассистента при помощи наглядных пособий, и вы хотите застраховаться от лишних случайностей ведь эта затея и так составлена из сплошных натяжек.
– А теперь, теперь что ты делаешь? – спрашивает Белфорд.
Не отвечая, вы выскальзываете из машины и распахиваете заднюю дверь.
– Андрэ, пойдем! Пойдем с тетушкой Гвен! Сейчас мы повеселимся.
Схватив обезьяну за лапу, вы увлекаете ее на улицу. Оранжевые глаза Андрэ буквально приклеены к пакету со сладостями.
– Нельзя, Андрэ, еще не время. Потерпи! А ты что сидишь, Белфорд? Иди-ка сюда. Я помню, ты рассказывал, как работал Конго, но я уже не помню деталей.
Вы переводите Андрэ через пустынную улицу. Потрясенный Белфорд нагоняет вас у подножия пожарной лестницы, нижняя ступенька которой на целый ярд выше вашей головы.
– Эй, какого ч-ч?…
Продемонстрировав животному свежеокрашенный наконечник, вы указываете вверх, на пожарную лестницу. Потом предлагаете ему эскимо, а когда он протягивает руку, прячете назад в пакет. И снова показываете на пожарную лестницу. Андрэ ждет. Вы вкладываете ему в руку наконечник от клизмы. Какие у него пальцы! Маленькие, живые, сильные…
– Белфорд, не стой, помоги мне! Надо подсадить его на лестницу.
Белфорд смятен и ошарашен.
– Ты что, с ума сошла?! Ты что собираешься делать?
Ваш тоненький сладенький девичий голосок похож на голос клубничного пирога:
– Я хочу, чтобы Андрэ забрался в пентхаус и кое-что принес.
– Да никогда! Ты в своем уме?! А ну-ка вернись в машину!
– Спокойно, не нервничай. Это просто розыгрыш.
– Какой еще розыгрыш?
– Смешной и безобидный. Мне надо, чтобы Андрэ принес наконечник для клизмы.
Вы снова достаете сладости, суете их обезьяне под нос и убираете в пакет. Остается надеяться, что ваш гипотетический жених в угаре беготни по Сан-Франциско пропустил сообщения о природе метода доктора Ямагучи.
– Но зачем? Зачем тебе какой-то… Это что, дурацкая игра в холодно-горячо? – Белфорд, несмотря на сильнейшее потрясение, изо всех сил пытается найти оправдание вашим действиям.
– Я же говорю: розыгрыш.
– Но кого ты разыгрываешь?
– Одного знакомого.
– Мистера Искателя Приключений?
– В общем, да. Можешь называть его так, если хочешь. Завтра утром он улетает из Америки, помнишь? Ну вот, я хочу его немного разыграть.
– Только не впутывай сюда Андрэ!
– Но, милый…
– Если желаешь обмениваться пошлыми туалетными шуточками со своим… дружком – пожалуйста, кто запрещает! Но Андрэ впутывать не смей!! Он этим больше не занимается!
– Да ладно тебе, Белфорд! Это просто кусок резины.
Вы постукиваете обгрызенным ногтем по наконечнику, зажатому в обезьяньей лапке. И опять указываете на пожарную лестницу. Андрэ задирает голову.
– Не важно. Клизма или бриллиант – все равно воровство. У меня годы ушли, чтобы отучить невинное животное от дурных привычек, вколоченных грязным преступником! И я не позволю его снова испортить! Андрэ, иди сюда!
Белфорд тянется к своему питомцу, но обезьяна уворачивается от лопатообразных ладоней, запрыгивает вам на плечи и, больно толкнувшись в шею, пружиной взлетает вверх, на пожарную лестницу.
– Стой! – кричит Белфорд. – Андрэ, вернись!
– Тише, ты весь отель разбудишь.
– Разбужу, да! Весь этот дурацкий отель!!! И полицию позову, если ты не прекратишь эту гнусность! Андрэ!
Обезьяна сидит на нижней ступеньке и не движется. Вы потираете растянутую шею. Белфорд распадается прямо на глазах, как двойной торнадо.
– Все, я зову на помощь… Помогите!!!
С инстинктивной ловкостью бывалого ковбоя вы выхватываете из сумочки газовый баллончик. Рассудок еще не успевает подтянуть штаны, а ваша недрогнувшая рука уже наставляет оружие в лицо Белфорда.
– Еще один звук, и я превращу тебя в амебу! В чертово желе! Я не шучу, Белфорд.
Луна зашла; Терри-авеню чернеет, как река. Ночь столь тиха, что слышен стук собственного сердца и шум воздуха, запертого в легких Белфорда. Вы оба стоите неподвижно, будто загипнотизированные раскатом магического грома. Изумление в глазах Белфорда медленно превращается в разочарование и муку. Если бы не шум крови в висках, вы бы, наверное, услышали, как рвется его сердце. Мелькает быстрая мысль: он может убить одним ударом, вы даже клапан нажать не успеете.
– Этот газ медведя вырубает, – предупреждаете вы.
Но Белфорд не собирается вас бить. Его руки болтаются, как сломанные марионетки; дыхание булькает, как каша в горшочке. Он начинает медленно мотать головой, и с каждым махом выражение боли на лице углубляется, как хирургический надрез.
Ваша рука опускается – медленно, безвольно… Пальцы разжимаются, баллончик падает на тротуар и, позвякивая, укатывается в сточную канаву.
Все понятно. Вы просто не можете. Как ни велик стоящий на кону банк, у вас просто не хватает духа. Ах, черт возьми! В чем дело, Пипи? Как только ставки повысились и пошла серьезная игра – вы спасовали, словно трусливый мексиканец! И что же теперь?
02:59
Слезы блестят в ваших глазах, как пораженческая ветрянка, как герпес капитуляции и ярости. Но еще до того, как первая судорога рыданий сотрясает ваши миниатюрные титечки, Белфорд разворачивается на тяжелых каблуках и уходит прочь. Он идет не оглядываясь – через Мэдисон-стрит, вниз по Терри-авеню, на юг, прочь от отеля «Сорренто» и спящих больниц, в сторону построек, принадлежащих сиэтлской епархии Римской Католической Церкви, углубляясь в дремотно-зеленый район, даже более темный и тихий, чем тот, где вы стоите.
Вскоре его силуэт превращается в тень, незаметную среди других, более громоздких теней. В той стороне нет ни ресторанов, ни телефонных будок, ни даже жилых домов. Куда он идет? Зачем? Он что, лишился рассудка? Неужели вы его сломали? Ваши кроссовки сами собой начинают подшаркивать в том же направлении.
Невнятная сила, которую невозможно разложить на простые эмоциональные компоненты, толкает вас за ним вдогонку. И тут, сквозь мерный прибой пульса и шумный плеск рыданий, до вашего слуха доносится зов. Этот зов – не имя, даже не слово, а нечто среднее между хрюканьем и чириканьем, как будто синяя птица удачи пытается высрать сливовую косточку. И доносится он сверху. Очевидно, кто-то пытается привлечь ваше внимание.
03:02
В ярком свете гостиничных коридоров вы различаете Андрэ, который сидит на лестнице перед окном второго этажа с выжидательным выражением на морде, с наконечником маминой клизмы, торчащим изо рта наподобие сигары Клинта Иствуда. Похоже, он ожидает дальнейших инструкций.
Вы смотрите вдоль Терри-авеню: унылая тень Белфорда растворилась в ночи. Вы смотрите вверх: Андрэ начинает терять терпение, ерзать и суетиться. Ваш пульс резко меняет темп, рыдания прекращаются, по растянутой шее бегут мурашки. Ну что ж, пусть будет так!
Вы жестикулируете обеими руками, показывая, что надо лезть выше. Обезьяна реагирует мгновенно. Неуловимым для глаз движением она взлетает на третий этаж и замирает перед окном. Ага! Вот как Конго это делал! Ну что ж, поехали дальше. Вы повторяете команду, и Андрэ вмиг оказывается на четвертом этаже. Здорово! Просто, как дважды два. Если бы обезьян брали на работу в гостиницы, никто не жаловался бы на медленное обслуживание. Вы продолжаете жестикулировать. Андрэ продолжает подниматься. Ваше настроение поднимается вместе с ним.
Макака добирается до шестого этажа, и вы уже хотите направить ее в пентхаус, как вдруг невдалеке раздается сирена, а в небе начинает пульсировать отражение мигалки. Только этого не хватало! И спрятаться некуда… Мало вам бездарных проколов на «дискотеке»; теперь еще придется как следует напрячь свой маленький язычок, чтобы не потратить лучшие годы жизни на разглядывание трещин в тюремной побелке. У вас, конечно, и раньше бывали тяжелые минуты, но это не идет ни в какое сравнение с тем, что надвигается сейчас.
Стоп, это не полиция! Мимо проносится карета «скорой помощи», завывая и крутя красными огнями, спеша доставить очередную порцию поврежденного городского мяса в приемный покой Шведской больницы.
Вытащив из сердца осиновый кол, вы кидаете его в огонь, чтобы растопить изморозь на позвоночнике. Боже великий и милостивый! Вот это был испуг так испуг! Неудивительно, если утром все ваши волосы поседеют… Выходит, у вас есть ангел-хранитель: или мать, заметившая с небес, как вы давеча печально смотрели на ее письменный стол, или старая колдунья бабушка Мати, или Кью-Джо Хаффингтон, которая накоротке с высшими силами, или Ларри Даймонд, нахальный взломщик умов, вхожий в иные миры, или случайный ангел, побитый и покалеченный, играющий голкипером в команде бога. Так или иначе, малышка, вы спасены и можете продолжать.
Или не можете? Поглядев на пожарную лестницу, вы обнаруживаете, что она пуста: Андрэ куда-то исчез.
03:00
Проклятый воришка просто испарился! Насколько можно разглядеть в полумраке, все окна на седьмом этаже закрыты. Может, он залез внутрь, а потом закрыл за собой окно? Неужели Конго ван ден Босс так хорошо его выдрессировал? О способностях этого злодея ходят удивительные слухи.
Или Андрэ забрался на крышу и сейчас бешено танцует среди вентиляционных шахт, подражая Фреду Мати? Или опять сбежал? Эту возможность тоже нельзя отметать. Может, он услышал зов изогнутого горна, и вспомнил родину, и скачет косматым мячом по крышам ночного Сиэтла, ориентируясь по древним созвездиям, что указывают путь к дремучим лесам его детства?
За последние годы численность варварийских обезьян на мысе Гибралтар колебалась так сильно, что возникла легенда о существовании тайного подземного туннеля, соединяющего Гибралтар и северную Африку, – туннеля, известного только макакам. Другая легенда утверждает, что обезьяны – скрытые земноводные, которые безлунными ночами (сейчас как раз такая ночь) бросаются в море и запросто переплывают девятимильный пролив, разделяющий два континента. Интересно, знает ли Даймонд об этой легенде, добавил ли ее в свой Номмо-коктейль?
Медленно ползут минуты. Пульс стучит, как барабан. Мочевой пузырь ломит так, что ноги онемели, словно их перетянули эластичным бинтом. Вы озираетесь в поисках укромного местечка, чтобы присесть и пописать. Но вокруг все открыто; остается лишь ждать, задрав голову и потирая растянутую шею, которая благодаря обезьяне и мажорам превратилась в автобусную остановку на трассе Неспровоцированного Насилия.
Проходит еще несколько минут. Вы смотрите на «Ролекс». И осторожно, стараясь не расплескать скопившуюся внутри мочу, направляетесь в сторону ближайшей больницы. Сквозь кленовые ветки сверкает крупная звезда – похоже, та самая, которую помойный астроном пытался выдать за Сириус-А. Теперь она кажется еще больше и жарче. Можно представить, куда эта звезда заведет странствующую обезьяну!
Хлопает автомобильная дверь. Вы едва не выпрыгиваете из джинсов. У входа в больницу хрустит зажигание – заводят мотор. Вы совершаете одеревенелый пируэт и идете назад, к гостинице. Сзади слышно, как отъезжает «скорая помощь». Вы ускоряете шаг и переходите улицу – нельзя попадаться им на глаза! Добравшись до «линкольна», вы припадаете на колено. «Скорая помощь» не спеша проезжает мимо. Мигалки спят, как угомонившиеся пьяницы; сирены молчат, как гиены, уставшие выть.
На перекрестке с Мэдисон-стрит машина притормаживает, меняет передачу и едет дальше.
Вы переводите дух и поднимаетесь на ноги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47