Если верить Кью-Джо, Пасха была древним языческим праздником, названным в честь саксонской богини Эостры – так на местном диалекте произносили имя Астарты, главной создательницы-разрушительницы, которую на протяжении десятков тысяч лет почитали все индоевропейские культуры. Мать-Природа в своем изначальном, нетронутом, цветущем и кровоточащем обличье. Старые ритуалы давно забыты – и слава богу. На ваш вкус они слишком варварские, если не сказать мерзкие. От них за милю тянет земледельческим атавизмом, запахом мокрой шерсти, родов, дыма, навоза и, конечно, пота. Лоханями вонючего пота: конского, мужского, трудового, неромантично-похотливого. Более того, даже тому, кого нельзя назвать марионеткой церкви – а вас, к вящему огорчению Белфорда, отнюдь нельзя ею назвать, – надо быть редким циником, чтобы поверить, будто раннехристианские политтехнологи узурпировали праздник Эостры, позарившись на его популярность среди крестьян и надеясь подкрепить сфабрикованное чудо.
Кому бы теория понравилась – так это Ларри Даймонду с его разговорами о разгроме стоматологии и сожжении африканских библиотек; тут они с Кью-Джо очень похожи. К чести последней, однако, следует добавить: она не из тех глупышек, которые на каждом углу орут, что если бога подвергнуть принудительной операции по изменению пола, то вокруг сразу потекут молочные реки и наступит общий лад. Поэтому у Кью-Джо так мало друзей среди собратьев по профессии – из-за неприятия идеи бога-женщины. Кью-Джо уверена, что божественная сила стоит выше пола, а те мужские или женские признаки, которыми она, несомненно, обладает, являются лишь двумя повернутыми к нашему миру гранями многомерной бесконечности, и любая попытка приписать богу пол – это глупое проявление шовинизма, стремящегося наложить ограничения на безграничное. Или что-то в этом роде.
В чем-то она, может, и права. Вы одного не в состоянии понять: зачем люди терзают себя вечными вопросами, на которые нет ответа? Разве что это их версия вашингтоновских зубов… У нормальной женщины в наши дни и без того хватает забот. Например, как избежать насилия или как расплатиться с кредитом. За прошедшие века концепции бога и божественных праздников постоянно менялись и развивались; сейчас они уже не имеют ничего общего со своими примитивными прототипами. Зато стремление к выживанию сохранилось в первозданном виде. Выживание – вот священная цель, в Пасху или в любой другой день. А следующий уровень – это выживание изящное, со вкусом, в окружении комфорта. Цель гораздо более достижимая сегодня, чем во времена Эостры, хотя все еще чертовски далекая и скользкая, если судить по событиям последних дней.
Кстати, раз уж мы в этой теме: Кью-Джо говорила, что если каждому из нас выпадет возможность задать богу один-единственный вопрос, то никто не спросит: «Ты мужчина или женщина?» или «Какого цвета у тебя кожа?», что свидетельствует о крайней незначительности факторов пола и расы. Скорее всего мы спросим бога: «Есть ли у меня шансы выйти отсюда живым?», «Что будет, когда не будет меня?», «Увижу ли я того-то или того-то?», «В чем смысл?», «Ты что, язык проглотил?» Такие вопросы мы редко задаем друг другу, ибо трезвым умом понимаем, что подобные упражнения бесплодны и ни один смертный, даже если на нем ряса, не может дать вразумительных ответов в условиях нехватки ключевой информации.
Ну ладно, день еще слишком молод для всей этой чепухи. Правда, вы чувствуете себя на удивление отдохнувшей, хотя спали в одежде, да еще слышали оглушительный голос, да еще среди ночи проснулись и какое-то время мастурбировали, чем последний раз занимались так давно, что даже микроклещи не помнят; обычно, насилуя себя, вы воображаете Гарри Гранта, но в эту ночь, когда белый пони доскакал до вершины холма, губы прошептали «Гарри», которое больше походило на «Ларри», о чем вы, впрочем, тут же забыли. Так или иначе, вы ощущаете прилив бодрости и сил и наивно верите, что во всеоружии готовы встретить любые сюрпризы нового дня.
Прошлепав на кухню, вы наливаете стакан томатного сока. В холодильнике – остатки яиц, купленных Белфорду. Будь у вас дети, эти яйца можно было бы пожертвовать для их праздничных забав. Может, Кью-Джо права насчет Пасхи? Что общего между ритуалом окрашивания и припрятывания символов материнства – и перипетиями драмы, окружающей распятие Христа? Разве что к Тайной Вечере подавались омлеты? Подумать только: самая известная трапеза в истории человечества, а никто понятия не имеет о содержании меню! Гурманы, наверное, с ума сходят от любопытства. Вам с братишкой однажды довелось искать пасхальные яйца в старой, просвистанной сквозняками квартире в центре города. Яйца подготовил Фред Мати – персонаж, мало похожий на пасхального кролика. Оба яйца он выкрасил в равномерно-густой экзистенциальный черный цвет.
5:50
Одно ясно и прозрачно, как вода в утренней ванне: у вас есть два варианта. Во-первых, можно покориться судьбе и стать безработной бомжихой или проституткой от замужества. А во-вторых, можно перейти в атаку. Последнее, судя по всему, означает игру на фьючерсах из расчета, что цены на нефть сначала поднимутся, а потом упадут; надо будет поставить заявку на Международной нефтяной бирже сразу после ее открытия в Лондоне – завтра в час ночи по сиэтлскому времени. У варианта с метанием нефтяных костей, в свою очередь, есть несколько путей развития. С помощью Ларри Даймонда можно, конечно, купить в долг. Но с вашим кредитом, который не толще позолоты на елочных шарах, электронные операции такого рода считаются риском, если не сказать – мошенничеством. Стоит где-то ошибиться, и загремишь в стальной отель. В вашем шатком положении допустимы лишь безупречно законные трансакции. Конечно, если человека загнать в угол…
Так или иначе, необходимо перебрать все потенциальные источники денег. Янтарная устрица шампуня садится на голову, и к тому времени, как намылена половина черных волос и треть седых, список источников готов.
1) Можно с убытком обналичить все оставшиеся инструменты на личном счету, что даст максимум десять тысяч. Ерунда. Мелочь. Карликовая сумма, по плотности не сравнимая с Сириусом-В.
2) Белфорд. Несмотря на глупое пристрастие к филантропии, любимый наверняка заначил кое-что под матрасом. Это очевидно. Он ведь собирается учиться на дурацкого социального работника, а пока учишься, надо на что-то жить. Тысяч сто – сто пятьдесят уж точно лежат у него на счету где-нибудь в тихом маленьком банке. Проблема в том, что Белфорд охотно согласится уступить часть этих денег оборванному лютеранскому миссионеру с дикими глазами, монотонно несущему слово Божие каким-нибудь равнодушным дикарям, скажем, в Тимбукту, а вот вам – дудки, не допросишься, хотя вы в отличие от миссионера гарантированно вернули бы ему всю сумму с процентами буквально через несколько месяцев.
3) Даймонд. Денежный рулон, которым он вчера размахивал, выглядел весьма внушительно. Правда, есть одна загвоздка. Даймонд, конечно, не склонен к показухе, однако толстый рулон вполне мог быть демонстрационным. Возможно, это все его сбережения до последнего цента. От таких отвязных типов чего угодно можно ожидать. Подобно Миликену и прочим сорванцам-восьмидесятникам, талантливым брокерам, которых капитализм наказал за то, что они были слишком хорошими капиталистами, Даймонд, наверное, припрятал в обеденной корзинке пригоршню-другую приличных камешков, перед тем как его вышибли с изумрудной шахты. Конечно, он почти десять лет не работал, разъезжает на ржавом мотороллере, одевается как пожилой рокер и живет в подвале под боулингом, но это еще не значит, что у него в жестянке от леденцов не хранится аппетитная пачка пятисотенных купюр. Вопрос только в том, согласится ли он иметь с вами дело? Трудно представить, чтобы старый пожарный конь не отозвался на последний удар набата. Правда, сейчас он с головой ушел в другие интересы, его волнуют странные вещи, свидетельствующие об утрате практической сметки, о метаниях нетвердого ума. Кто знает, вдруг он даже опасен? Он ведь такой… такой сексуально озабоченный! Причем отнюдь не в здравом и ответственном смысле. К тому же он либо притворяется, либо и вправду серьезно болен. Еще одно осложнение.
Надо признать: Белфорд – самый надежный вариант. Вы никогда еще не говорили с ним о ссуде, поэтому не уверены в отказе. К тому же есть способы смягчить его сердце. Например, беседа о будущем совместном житье, пусть даже без конкретных обещаний. Но чтобы наверняка открыть все шлюзы в бурлящей Белфордовой душе, надо доставить ему на блюдечке, живой и невредимой, драгоценную беглую макаку. Остановившись на этой мысли (и вымыв мочалкой из пупка комок свалявшихся ниток – неизбежный результат ночи, проведенной в одежде), вы принимаете решение: немедля отправиться в магазин и щедро инвестировать в эскимо банановых сортов.
Да, вы так и сделаете: до отказа набьете банановой вкуснятиной свою морозилку и морозилку своей подруги. А затем откроете в обеих квартирах фрамуги, запертые вчера после несанкционированных вторжений, и на каждом подоконнике разложите эскимо в качестве приманки. Вы также поместите желтые брикетики снаружи на карнизах, чтобы они блестели, как зубы заядлого курильщика; вы привяжете их к перилам балконов, чтобы они светили, как антикомариные фонарики на южном крыльце. Плавясь на солнце, эскимо пропитает банановым духом всю округу, как отрыжка исполинского Гарри Белафонте, и пресловутый маленький негодник, будучи не в силах противиться зовущей музыке запаха, неуклюжей вальсирующей походкой прибежит прямиком в вашу ловушку, причмокивая желтыми губами и встряхивая липким мехом.
Последним взмахом губки вы запечатываете адресованный самой себе промежный конверт. Затем, вытершись, попудрившись и помазавшись кремом, натягиваете золотистые трусики от «Кристиан Диор», а поверх надеваете средней длины шерстяную юбку от «Перри Эллис», белую шелковую блузку и темно-синий свитер от «Ральф Лорен». Вперед, за банановым эскимо! Вы бодро сбегаете по ступенькам – и в дверях сталкиваетесь с двумя очень серьезно настроенными офицерами полиции.
6:30
Первое, что приходит в голову: они пришли из-за Кью-Джо. Бедняжка попала в больницу, в морг, в тюрьму… Ладно, хватит прикидываться! Скажите правду, Гвендолин! Первое, что приходит в голову, – это что на «дискотеке» провели ревизию, и Познер сделал поспешные выводы: не дожидаясь ваших объяснений, он сообщил в комиссию по ценным бумагам и вызвал полицию. И лишь потом, когда страх отступил, вдоволь наигравшись с сердцем в веревочку, вы подумали о Кью-Джо. Справедливости ради заметим: вы не стали втихаря молиться, чтобы полиция пришла из-за нее.
Как выясняется, они пришли из-за Осторожного Насильника.
Осторожный Насильник, названый так из-за обыкновения пользоваться презервативом, за последние тридцать дней совершил двадцать нападений. Его темперамент столь горяч, что некоторые сиэтлцы склонны подозревать целую банду насильников (забыв, очевидно, собственную молодость). Пресловутые мажоры также находятся под подозрением, хотя круг жертв не ограничивается бездомными или нищими; тем не менее мажоров подозревают буквально все, за исключением мэра, членов муниципального совета и редакторов газет, словом, тех, кто играет в гольф с мажорскими отцами. Так или иначе, полицейские сообщают, что сегодня ночью Осторожный Насильник нанес новый удар. Это случилось уже под утро; жертвой стала работавшая в ночную смену медсестра. Она возвращалась домой на автобусе, а злодей подстерег ее на остановке. Насилию помешал случайный таксист, который бросился на своей машине в погоню; к нему присоединилась полиция, и преступника загнали в угол. Теперь он, судя по всему, прячется где-то в вашем районе.
– Мы советуем всем, кто здесь живет, особенно женщинам, не выходить на улицу и не отпирать дверей, пока мы не выкурим зверя, – говорит один из полицейских.
– Но сейчас белый день! – протестуете вы. – Я просто иду в магазин. Собираюсь заехать в супермаркет.
– И не думайте, – отвечает полицейский. – Преступник прячется где-то поблизости и очень опасен.
– Поверьте, мадам, это для вашего же блага, – добавляет его напарник. – К тому же он бросил свой мотороллер как раз на парковке у супермаркета!
6:33
Сердце спотыкается о веревочку, падает на асфальт и обдирает коленки.
– О боже… только не это! – шепчете вы.
– Что-то не так?
– В общем, да. Я знаю, кто это.
– Что, простите?
– Ну, насильник. Я знаю, кто он такой.
– Вы уверены? Откуда вы его знаете? Он здесь живет?
– Долго рассказывать. Но это скорее всего он, больше некому. Я смогу сказать наверняка, если увижу мотороллер.
– Сесил, – говорит старший полицейский, – вызови-ка Смоки, пусть отвезет вас к мотороллеру. А я пока найду коменданта, попрошу его предупредить остальных квартиросъемщиков.
– Владельцев, – поправляете вы.
– Что?
– Это наши собственные квартиры, мы их не снимаем.
– Хорошо, хорошо, – говорит Сесил. – Следуйте со мной.
6:39
Брошенный мотороллер, уже погруженный в полицейский фургон, оказывается новой сверкающей «хондой» шафранного цвета, к которому цвет вашего румянца подходит идеально, несмотря на отсутствие металлических блесток.
– Извините, ради бога, – говорите вы полицейским.
Не надо быть следователем, чтобы увидеть: вы скорее обрадованы, чем разочарованы; скорее смущены, чем обрадованы.
– Ничего страшного, мы все иногда ошибаемся. – Смоки достает ручку и блокнот. – Сообщите имя и адрес подозреваемого.
– Какого еще подозреваемого?
– Того парня, про кого вы думали, что он насильник.
– Но это же не он!
– Почему вы так уверены? А если он сменил мотороллер?
Рация в патрульной машине просыпается и в промежутке между трескучими разрядами кричит:
– Сорок седьмой, ответьте!
– Сорок седьмой слушает.
– Сорок седьмой, у нас сигнал: дикая обезьяна на свободе, мешает утренней службе в парке Киннеар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47