Как сказал Рифт, она была неопытна, и не могла иметь понятия, во что ее может втянуть Стивен.
– Не беспокойтесь, – сказал Джим Рифту. – Я найду ее.
Добровольцев для спасательной операции Джиму долго искать не
пришлось. Мистер Сулу и лейтенант Ухура вместе с ремонтной бригадой, прибывшей в ангар, чтобы убрать отгораживающие шаттлы загородки, подготовили к вылету «Коперник». А вот кого оставить за командующего – было проблемой.
Со старшими офицерами у меня чем дальше, тем хуже, подумал Джим.
Гари в световых годах отсюда, в госпитале. Коммандер Спок в коме, Маккой должен позаботится о коммандере Споке. А этот мистер Скотт…
Джим отправился к каюте Скотта и остановился перед дверью. Он понятия не имел, что скажет инженеру.
Он постучал.
– Войдите.
Скотт поднял на него глаза от смятого, исчерканного листа бумаги на столе.
– Капитан Кирк! – Он встал.
– Вольно.
Скотт снова сел.
– У нас проблема, – сказал Джим.
– Да-а, кап’тан, что верно то верно.
– Мы должны пока позабыть наш конфликт. Это – серьезная ситуация, и мне нужно сотрудничество.
– Я сделал то, что сделал, – сказал Скотт. – И сказал что сказал. Я полагал, чт’ вы вели себя неблагоразумно, когда открыли корабль для существ, о к’торых мы ничего не знаем. Я и с’йчас так думаю. Капитан Пайк никогда бы не сделал такой вещи. Он вел себя… – Его голос угас.
– Более осторожно? – сказал Джим.
– Более благоразумно, сэр.
– Вам придется как-то уладить вашу проблему относительно моего
поведения, по крайней мере на время, – сказал Джим. – Мне нужно, чтобы вы приняли командование.
– Что!
– Я отправляюсь на мир-корабль.
– Но, капитан!…
– Не спорьте больше со мной, мистер Скотт! «Энтерпрайз» дрейфует в
сторону территории Империи. Если я не вернусь к тому времени, как мы достигнем границы, вы должны оставить корабль внутри территории, которую Звездный Флот полагает под своей юрисдикцией. Если Империя вышлет разведчиков, вы можете поднять щиты, но вам не позволено ни при каких обстоятельствах – даже перед лицом враждебной силы, – применять оружие. Сделать это на спорной территории означает совершить военное нападение. Вы понимаете?
– Я понимаю, капитан, но… – В его голосе послышалось сомнение.
– Вы можете выполнить этот приказ?
– Я не долж’н использовать оружие, капитан? Даже для самозащиты?
– Никакого оружия ни при каких обстоятельствах. Если на вас нападут, поднимайте щиты. Если будет опасность того, что щиты не выдержат – уходите.
– А если вы не вернетесь, кап’тан?
– Это не относится к вашим действиям. Вы сделаете, что я вас прошу?
Скотт немного подумал.
– Не м’гу обещать, капитан. У м’ня свое собственное суждение, своя совесть, перед которой я держу ответ.
У Джима больше не было времени на дискуссии. А настроение у него было паршивое.
– Надеюсь, ваша совесть не настолько горда, чтобы развязать войну.
Стивен провел «Дионис» внутрь мира-корабля, туда, где широкая,
иссушенная равнина встречалась с выветренными скальными выходами. Двигатели, вздохнув напоследок, умолкли. Афина нервно переступила.
Линди выглянула в порт.
– Как красиво!
Слоистые колонны, сложенные из эродированной осадочной породы,
поднимались из земли; в отдалении, низкие холмы отрогов поднимались к бесконечным горам.
Методический мозг Стивена начал анализировать картину, размышляя о
различных способах, согласно которым такой ландшафт мог возникнуть. Ему пришлось стряхнуть ход мыслей, который начал уже выстраивать масштабную модель существующего ландшафта, исходных данных и условий, в который на мире-корабле могло возникнуть подобное.
Он попытался разозлиться на себя за то, что снова съехал на вулканский
образ мыслей, полагавший красоту и радость ниже анализа и информации. Злость возникла и сразу же пропала, но ему удалось выбраться за пределы анализа. Только тогда он смог увидеть, какими глазами смотрит на мир-корабль Линди.
– Да, это прекрасно. – Он уравнял давление в шаттле с тем, что было снаружи. – Сейчас я открою люк.
– Ага. Я попытаюсь удержать ее от брыкания.
Двойные двери разъехались в стороны. Ветер чужого мира был сухим,
пыльным и сладким. Мир-корабль был залит ярким светом, но воздух из-за низкой гравитации казался холодным. Из-за высокого содержания кислорода у Стивена закружилась голова; – будто он выпил.
Линди подвела Афину к открытому люку. Экираптор дрожал от
возбуждения и страха. Линди положила одну руку ей на холку и легко вспрыгнула ей на спину. Она пропустила ноги под крылья Афины и коленями послала ее вперед. Афина колебалась, упершись в землю ногами, прядая ушами, и раздув ноздри. Она с шумом вдыхала незнакомый воздух.
Внезапно она сорвалась в галоп. Ее крылья расправились, перья зашелестели. Разреженный воздух приглушал топот копыт. Крылья ее поднялись, опали, и начали ровно подниматься и опускаться. Ее копыта все легче и легче ударяли в землю. Она подпрыгнула.
И взлетела.
Ветер отбросил волосы Линди ей за спину. Она ниже пригнулась к шее Афины, охваченная страхом, изумлением и радостью. Прохладный ветерок забрался ей под рубашку. Но ее сердце так колотилось, она была так возбуждена, что едва чувствовала холод. Афина раскинула крылья и начала парить. Она держала ноги поджатыми, будто брала высокий барьер, – самый широкий конкурный барьер в мире.
Афина опустила одно крыло, накренилась и повернула. Линди ахнула. Земля встала к ней боком. Далеко внизу она увидела глядящего на них Стивена. Афина пронеслась точно над ним. Он повернулся, следя за ними глазами, затем засмеялся, и бросился за ними, махнув рукой и что-то крича. За ним по пятам будто котенок, прыгал Илья.
Плечи и бока Афины покрылись потом, он обратился в пену там, где ведущая кромка крыла касалась бока, когда она опускала крылья. Она начала тяжело дышать. Взмахи крыльев замедлились, и она канула к земле, но в последний момент вскинула голову и снова попыталась подняться в небо. Линди понятия не имела, какой ей подать сигнал, чтобы она опустилась на землю. Она села прямее и поплотнее, – это был стандартный прием выездки, который заставлял лошадь замедлиться и сгруппироваться. Афина отреагировала. Она выставила крылья вперед под более острым углом. Скорость упала; они спускались. Афина снова забила крыльями, тормозя. Она коснулась земли копытами, – словно орел, протягивающий когти к добыче, – касаясь ее в галопе – полубег-полуполет. Линди снова придержала ее, перевела в кентер, заворачивая по широкой дуге вокруг корабля Стивена.
Кентер перешел в рысь. Афина, зашелестев крыльями, сложила их вдоль
боков, прикрыв ноги Линди теплом иссиня-черных перьев. Линди дышала еще тяжелее Афины. На глазах от ветра выступили слезы. Афина пробежала до Стивена, и остановилась.
Линди соскользнула со спины Афины. У нее тряслись колени и сама она вся дрожала. Она потрепала Афину по шее, зарывшись лицом в ее густую гриву. Она смеялась и плакала одновременно. Афина тыкалась носом ей в бок.
– Тебе понравилось, сладкая моя? – сказала Линди. – И мне тоже. О, мне тоже!
Стивен положил руку Линди на плечо. По контрасту с холодом ветра она показалась очень теплой.
– Сначала я не знал, оторветесь ли вы от земли, – Он, похоже, тоже запыхался. – А потом я не знал, вернетесь ли вы на землю.
Линди вытерла глаза рукавом.
– Вся эта выездка, дрессура… – сказала она. – А я так и не знаю, как подать сигнал «спускаемся с небес».
Стивен улыбнулся.
– Мне нужно ее отшагать, – сказала Линди. – У тебя есть старое одеяло?…
Он исчез внутри «Диониса». Линди начала прохаживаться с Афиной,
чтобы ее не прохватило и она не простыла. Вернувшийся Стивен протянул ей легкое одеяло, – похоже, оно было из белого шелка.
– Оно станет ужасно грязным, – сказала она.
– Ну и ладно. Оно не станет возражать.
Она подумала, что он шутит. Но одеяло будто само облегло Афину,
мягко обтекая ее бока. Линди с любопытством дотронулась до него. Оно явно испускало тепло.
– Что это?
– Шелк.
– Живой?
– В некотором роде. Нечто среднее между живым и неживым. Оно
умеет оборачивать тебя и следить, чтобы тебе было тепло. Похоже, что это доставляет ему радость, – если ты рискнешь использовать это слово для существа, не обладающего разумом. Несчастным его тоже можно сделать – если ты его не используешь, оно умирает.
Линди просунула руку под одеяло. Шкура Афины была сухой и теплой – не горячей, – там, где на нее лег шелк.
Линди отпустила ее. Афина, должно быть, истратила огромное количество энергии на полет, но сейчас она не выказывала признаков усталости. Спокойная и энергичная, она вышагивала длинными благодаря низкой гравитации шагами. И даже то и дело поднимала голову и смотрела в странное, со светлым рисунком, небо. Тогда ее крылья приподымались и шелестели под накинутым шелком.
Линди повернулась и крепко обняла Стивена.
Стивен обвил руки вокруг нее и теперь держал ее – осторожно, опасливо, – памятуя о своей немалой физической силе. Линди дотронулась до его щеки и провела кончиком пальца по взлетающему росчерку брови.
Он воспринимал ее разум, ее устремление, и, да, – ее красоту. Даже вулканцы не до конца вытравливали эстетическое восприятие из своих детей. Но больше Стивен ничего не чувствовал.
Он накрыл ее руку, касающуюся его щеки, своей. И отнял ее руки от себя.
– Линди, не надо, пожалуйста.
– Что-то не так?
Он отвернулся.
– Я не могу…
– Почему?
– Потому что я вулканец!
Врял ли человеку было бы под силу сдвинуть его с места. Линди дотронулась до его локтя и снова повернула лицом к себе.
– Но ты не такой… – сказала она.
Он сел на полоз «Диониса». Его плечи опустились.
– Я пытался, – сказал он. – Но меня растили вулканцем,
тренировали… – Он сложил ладони вместе, выгнув каждую чашкой. – Они учат отсекать все чувства. Помещать их в кокон, слой за слоем, – пока он не становится настолько толстым, что его нельзя пробить. Если ты восстаешь, задаешь вопросы, они становятся с тобой более терпеливыми. Немного времени – и…
– Так вот что с тобой случилось.
Он кивнул.
– Я постоянно пытаюсь пробить этот кокон, пробить насквозь,
надеясь… но я боюсь, что если мне это удастся, внутри не окажется… ничего. – Он открыл ладони и подбросил воздух, что был между них, к небу, – словно фокусник, выпускающий голубя. Но голубя не появилось. Не появилось ничего.
– Я никогда никого не любил, Линди. Кое-кто меня однажды любил, и я хотел… я притворился… Но она поняла. Она в конце концов узнала. Я не хочу ранить кого-то еще раз так, как я ранил ее. Я не хочу ранить тебя.
Вместо того, чтобы уйти, она обняла его и держала так, предлагая
утешение – возможно, нуждаясь в утешении сама. Стивен гладил ее волосы, зная, что жест этот пуст и отчаянно желая, чтобы он смог наконец дать какой-нибудь настоящий ответ.
Он открыл глаза. Зрение его было странно туманным, слух снижен; он, как мог, попытался рассмотреть незнакомое окружение. Плотный воздух имел неестественный запах. Он почувствовал тоску по горам и равнинам, и холодному ветру, ласкающему тело.
Он попытался сесть. Широкие ремни держали его, охватывая грудь и ноги. Он в ярости рванулся. Ремни порвались. Он знал, что никто из его народа не мог быть настолько жесток и безумен, чтобы пленить кого бы то ни было. Он явился на корабль пришельцев, поверив их жестам мира, а они попытались навредить ему.
Он оглядел помещение с углами. Ему казалось, будто он видит одновременно два изображения, – одно – хорошо известное, другое – полностью чуждое. Та часть его разума, которая идентифицировала видимое как чужое – велела бежать отсюда; та часть, что узнавала – помогала найти путь наружу.
Возле выхода, изучая некий странный объект, сидело какое-то существо. Оно было похоже на его народ, но имело на себе какую-то защитную одежду, будто собиралось выйти в космос без яхты. Если бы оно увидело его, ему, возможно, пришлось бы причинить ему ущерб, чтобы пройти, но он ни в коем случае не хотел опуститься до их варварских действий, – безотносительно того, что они сделали с ним.
Он осторожно двинулся к существу. Но его тело будто было ему чужим. Он споткнулся. Существо увидело его и вскочило.
– Спок! – сказало оно.
Оно так и не уловило момент, когда он дотронулся до места
соединения его шеи с плечом, – когда отключилось его сознание. Он подхватил его и положил на землю.
Осторожно, стараясь не быть замеченным, он пробирался по проходам с низким потолком. Он нашел знакомое, хотя и чуждое устройство, которое искал. Поменяв настройку, он ненадолго задумался над ним. Оно было довольно остроумным, но примитивным и грубовато выполненным, со всеми этими механическими частями и электрическими цепями. Он бы сделал его отвечающим на прикосновение разума.
Он встал на платформу и подождал, пока луч не растворил его.
Он материализовался внутри яхты. За прозрачными стенами ее сферы выгибался корпус «Энтерпрайза», парившего рядом, а легкий изгиб мира-корабля поблескивал и мерцал в большом отдалении. Парус яхты зарябил концентрическими кругами, которые пробежали от внешних его краев к центру и обратно к краю, создавая колебательные паттерны в местах пересечений.
Гибкие прозрачные хорды, которые составляли основу паруса, росли от внешней поверхности сферической рубки. Их основания, видимые изнутри, имели рисунок восьмиконечных звезд, мерцающих на концах, жемчужных – внутри, самый центр их отмечала сверкающая точка, в которой хорда собирала и концентрировала свет.
Хорды выгнулись и изменились, задавая настройку паруса. В какой-то момент парус задрожал и беспорядочно перекрутился, и яхта упала в сторону мира-корабля, схваченная его притяжением. Он щелкнул по основаниям хорд; они снова напряглись. Парус ухватился за силовой луч, распрямился, раздулся. Он действовал как тормоз, – парашют, использующий фотоны вместо воздуха, превращая падение шлюпки в стабильный, медленный спуск.
Он возвращался домой.
Шаттл «Коперник» уже преодолел полпути к миру-кораблю. Сулу сидел за управлением;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54