https://wodolei.ru/catalog/smesiteli/D-K/
холод, кровь, отчаяние, смерть, снег, секреты, пепел, сны, бои средневековых рыцарей, образ Прекрасной Дамы, пельмени с медной пуговицей, плач младенца, тюльпаны, шарик рулетки, бесконечные туннели-лабиринты, разноцветные «светлячки», детектор лжи, вопросы, безумные идеи, теории о происхождении человечества, звезды, алмаз Феникс, зомби на прогулке…
Помню, после душа я почувствовал неприятный озноб, точно в мою систему проник болезнетворный вирус, пожирающий живые клетки.
Помню мысль — заболеть ангиной, выкарабкавшись из смертельного подземельного капкана? Как глупо. Эх, Саша-Саша, на такое способен лишь ты, тяпа-растяпа… Тяпа-растяпа… Так меня называла мама… Мама?.. И я увидел её знакомый силуэт, но очень далеко… в глубине какого-то туннеля…
— Мама? — закричал я, и жесткая неведомая сила швырнула меня в воронку этого туннеля, и я помчался по желобу все быстрее и быстрее…
Меня швыряло из стороны в сторону; и та же дикая сила спиралью вкручивалась в мои кишки. И боль была такая, что я плакал, как младенец. И казалось, нет спасения от этой боли, разрывающей в клочья плоть. Потом она стала утихать. Впереди забрезжило, по-иному и не скажешь, световое пятно, которое все увеличивалось и увеличивалось… И в конце концов я оказался в свободном, светло-туманном пространстве. Потом силы земного притяжения опустили — мое тело? мою душу? — и мне почудилось, что я стою на поле, на родном картофельном поле. И впереди я увидел знакомого человека и прошептал:
— Мама! — И закричал: — Мама! — и понял, что живу, что лежу в собственной койке, а у светло-зимнего окна стоит… — Мама! — повторил я, хотя уже понимал, что ничего нельзя вернуть. Ничего.
На мой голос женщина оглянулась — и я узнал Нику. Ника?
— Ника? — удивился я, ощущая необыкновенную слабость во всем теле, будто из него выбрали весь воздух. — Ты почему здесь? Что ты… — И недоговорил, устал.
Девушка неожиданно исчезла — и я услышал её испуганно-радостный голос:
— Он говорит… говорит…
Хм! А почему бы мне не говорить? Что случилось?
И появился грубый и недовольно пыхтящий силой Никитин.
— Здорово, симулянт.
— Что? — прошептал я.
— Ничего-ничего, — забурчал мой друг. — А ну-ка, хлебни растворчику лечебного.
Несмотря на сопротивление, в мой организм был влит литр горько-полынной дряни. Потом за хорошее поведение я заработал несколько ложек малины-калины-рябины. И чаю.
Затем началась излишняя и утомительная кутерьма. Я только лежал и моргал, как кукла, в тщетной попытке разобраться в происходящих вокруг моего тела событиях.
Когда появился старичок в белом халате, который принялся меня обстукивать, общупывать, обсматривать, я понял, что, кажется, заболел. С этой мыслью я уснул. Без сновидений — был лишь удивительный, светлый покой, словно я, маленький, качался в гамаке, и день был летне-погожим, с мягкими красками родного отечества.
Потом я проснулся — и почувствовал нестерпимое желание прогуляться кое-куда. Выбирать не приходилось: или под себя, или на себя, или, проявив волю к победе, пробиться к цели. Цель — унитаз! Это была не эфемерная цель, как коммунизм, а вполне конкретная. Мой путь к нему, родному унитазу, был куда тяжелее, чем все прошлые блуждания по подземным и небесным туннелям. Меня шатало-болтало-мотало из стороны в сторону, будто я находился в эпицентре той самой океанской Спирали-волны, из которой частично и приключилась вся наша веселая жизнь.
Я победил природу. Никогда не думал, что человеку так мало нужно для счастья; помолиться, стоя над унитазным лепестком, — только и всего. От всей души.
Когда я возвращался, такой счастливый, то был пойман (хорошо, что без улик) вернувшимися из магазинов Никой и Никитиным. Они вкусно пахли морозцем, снегом, елкой, мандаринами, конфетами — словом, будущим Новым годом. Дед-Мороз и Снегурочка в ужасе завопили на меня и затащили снова в койку. Я было возмутился:
— Что вообще происходит? Какой день? Какой год? Какая страна?
— Сначала ам-ам, сказки потом, — и накормили лекарствами, манной кашей, мандаринами и чаем с малиной-калиной-рябиной.
От всего этого пот, как говорят в этих случаях, катил с меня градом. Уффф! Легче родиться заново, чем так болеть.
Да-да, я заболел самым банальным образом. Воспалением легких. В тяжелой, почти летальной форме. Обнаружил меня генерал Орешко, решивший лично поздравить товарища с успешным окончанием Акции. И себя с генеральским званием, заметил я. Он поднял всех. И медицину. И друзей. И близких, и родных. Екатерина Гурьяновна, к примеру, прознав про мою хворь, вытребовала из одесских катакомб банки с малиновым-калиновым-рябиновым вареньями.
— И сколько же я болтался, как тюльпан в проруби?
Трое суток, ответили мне. Боже мой, трое суток, ужаснулся я. Точно меня заклинило между небом и землей. Уж не знаю, хорошо, что меня обратно вынесло в нашу прекрасную и удивительную жизнь, или нет? Трудный вопрос. Однако делать, чувствую, нечего. Надо жить. Как говорится, не хочешь, заставим. Может быть, в этом и есть наше человеческое счастье: проснувшись поутру, помолиться над унитазным лепестком? На радость телу и душе. А?
* * *
Через несколько дней был праздник. У меня. Хотя я ещё и был слаб, но не терпелось скорее почувствовать себя человеком. Полноценным во всех отношениях.
Первыми пришли тетя Катя и Ника. Они сразу же занялись праздничным обедом. Так что я с ними толком и не пообщался. Хотя, черт побери, приятно, когда о тебе кто-то заботится. Уверен, малина-калина-рябина вытащили меня из аэродинамической трубы смерти. Затем притопали Никитин и Резо. Притащили елочку к Новому году и солено-маринованный арбуз к водочке. Наконец, прибыл сам генерал Орешко. Его надо было видеть. При полном параде. Грудь и живот колесом. А в руках — тортик, вафельный.
Мы его высмеяли, генерала, конечно, за такой помпезно-державный вид. Попроще надо быть, генерал, попроще. Быть вместе с народом. Орешко отбивался, как мог. Мол, приехал к нам с важного совещания. Ха-ха, совещания? И о чем совещались? Как окончательно одемократить народонаселение СССР? На что генерал Орешко отвечал с туманной неопределенностью:
— Дуралеи! Грядут большие перемены.
Конечно, мы, серпасто-молоткастые дуралеи, подозревать не подозревали, что через декаду атлантида СССР начнет разламываться на куски невнятно провинциальных, жалко дутых псевдогосударств. (Что называется, сон в руку. Но что такое гибель Помпеи по сравнению с гибелью великой Империи?) Разумеется, мы не знали, какие нас ждут перемены, и поэтому были счастливы, веселы и бодры. Как весь советский народ. (Шутка.)
Вскоре Никитин и Резо были вызваны на кухню в качестве рабочей силы по вскрытию банок и консервов, а мы с Орешко остались. Поговорить. У нас было о чем поговорить.
Ну, во-первых, в Центре случилась маленькая, но эффектная революция. Ученые выбрали новое руководство.
— И я даже знаю кого, — сбил я рассказ генерала. — Лившица Исаака Самуиловича.
— Да, — подтвердил Орешко. — Его, профессора.
— Значит, теория земного происхождения человечества победила, резюмировал я этот выбор ученого люда.
— Чего? — не понял генерал.
Я отмахнулся: это уже история; что там во-вторых?
Во-вторых, на пяти дискетах оказались новейшие программы по оболваниванию всего населения страны. С использованием для этой цели телевизионных ретрансляторов. Название программ — ОСТ, что значит: Общее Союзное Телевидение. (Народ-зомби?)
— Народ-зомби, — сбил я рассказ генерала. — Ну-ну.
— Да, — подтвердил Орешко. — Что-то близкое. И похожее.
— Сами они как зомби, — сказал я, имея в виду всю эту охреневшую власть. В зоне Кремля.
— Чего? — не понял генерал.
Я отмахнулся: да черт с ними, со всеми этими высокопоставленными шкурами; что там в-третьих?
В-третьих, вход в зону «Гелио» разблокировал господин Пулыжников, который затребовал за работу десять тысяч долларов, сукин он сын.
— И что? — поинтересовался я.
— Открыл так. Из любви к делу. И из уважения к твоему распластанному телу.
— Его сюда притащили?
— А как же. Пока не убедился, что ты — это ты. Да ещё и живой.
— Узнаю Булыжника. Пока руками сам не пощупает, — хмыкнул я. — Что ещё интересного?
Интересного оказалось много: в своем кабинете был обнаружен мертвым академик Ладынин. Сердце. По сведениям Орешко, академик никогда не посещал африканский континент, следовательно, он не имеет, не имел отношения к моему Латынину-Доспехову. Не имел, так не имел; тут ничего не поделаешь. Будем искать в другом месте. Это я пошутил. Хотя моя личная проблема остается, это правда. Что еще? Генерал Бобок подал в отставку. Его проводили на заслуженный отдых, подарив цветной телевизор отечественного производства, «Рубин». Повезло старикану, теперь все будет видеть только в радужном цвете. По этому поводу мы с Орешко зловредно посмеялись; потом мой друг передал мне бумажную четвертушку и удалился на кухню дегустировать приготовленные блюда. Не отвечая, между прочим, на мои недоуменные вопросы.
Он ушел, а я остался лежать в своем логове. С непонятной страничкой. Записка? От кого?
Да, это была записка. Прочитав её, я посидел в глубокой задумчивости. Затем совершил странное действо: понюхал записку и даже куснул кусочек. И расхохотался.
Боже, как я хохотал. Это был припадок. Это было безумие. Так не может смеяться человек. Так может смеяться только обезьяна, на которую свалился солено-маринованный кокос.
Понятно, что на мои столь жизнерадостные, квакающие звуки из кухни вывалилась группа товарищей. Они были уморительны в своем изумлении. Наверное, решили, что я снова заболел. На голову.
И это было недалеко от истины. Как тут не спятить, получив столь любезное и милое послание:
«Саша, здравствуй. Ты был прекрасен там, под землей. Я тебя обожаю. Но обстоятельства складываются так, что мне надо уехать. Из страны. Прости. Все вопросы к О.
P.S. Феникс улетает со мной. Это ведь подарок. Мне от тебя. Правда? Целую».
И подпись: «Аня (хакер)».
Ну, это чтобы я понял, от кого записка. От хакера, значит, мать его так.
Ай да Аня! Ай да девочка, сотканная из летнего дня! Ай да Аня, юноша с неверной сексуальной ориентацией и запахом удушливых духов. Ай да Аня, конспиратор-парижанка. Ай да Аня, любительница алмазных побрякушек. Ай да Аня, предавшая самую себя, сотканную из лета, цветов, неба и реки Смородинки. Эх, Аня-Аня.
Не будем, впрочем, строги: женщина — она всегда женщина. Хакер, одним словом.
Да, так меня могла сделать только очень умная и милая, и обаятельная, и привлекательная женщина. Хакер, одним словом.
Вот что больше всего меня рассмешило. Можно быть семи пядей во лбу, можно быть спецбойцом, можно быть ультрасовременным джентльменом, но когда нарываешься на даму, которая к тому же ещё и хакер!..
Ха-ха-хакер!
В конце концов я успокоился. А что, собственно, случилось? Ровным счетом ничего. Ничего. Анекдот. Мелкий факт из моей богатой биографии. Хотя генерал Орешко пытался объяснить мне какие-то несущественные подробности, мол, Аня — выдающийся компьютерщик и её место там, где она может себя полностью реализовать: в США. (Ха-ха, США!) Что я не должен обижаться на Аню: её конспирация была необходима в Акции. Что она, Аня, относится ко мне с определенными положительными чувствами. (Особенно к птичке Фениксу.)
Но все сказанное моим другом уже не имело никакого значения. Единственное, что было ценным для меня в этот морозный, зимний и долгожданный день, так это теплые, чудные волны запаха жареной пригоревшей родной картошечки из кухни. И этот вкусный домашний запах перебивал все запахи мира.
ВРЕМЯ СОБИРАТЬ ТРУПЫ
Считаю, мне повезло. Так повезти могло лишь пошлому дезертиру, решившему добровольно уйти из жизни. Кажется, и веревка крепка, и узел надежен, и долги остались на радость любимой жене, ан нет — трац!.. Крюк выдирается из потолка. Трац! Больно бьет везунчика по темечку. Трац! И его увозят в лечебницу для тех, кто не выдержал демократических экспериментов. Над собственной шкурой. И духом.
Мне повезло. Я увернулся от крюка. И дожил до весны. Что и говорить, зима была лютая на погоду и живодерские реформы. И поэтому угрюмый народец клял новую власть, которая, как и старая, кормила только обещаниями. Пустыми, как хлебные котлеты, продаваемые как мясные, первый сорт.
Я решил не испытывать судьбу и законсервировался, точно медведь в берлоге. Спал сутками, защищаясь от свирепой действительности.
Чур меня, чур от агрессивных лозунгов, взорвавших жилое здание по имени Союз Советских Социалистических Республик:
— Ура! Все свободны! Хавайте, господа, суверенитет! Хоть этим, хоть тем!..
— Да здравствует свобода! У входа!.. В демократический рай!
— Мы наш, мы старый мир разрушим. До основанья! А зачем?..
А затем, чтобы разорвать на куски живое тело страны. Демократия требует жертв. От всего народа.
Гибель Помпеи, повторю, ничто по сравнению с обвалом, случившимся на одной шестой части мировой суши. Последствия его никому не известны. Ново-старая власть бодрится, как гарандесса после группового изнасилования, делая вид, что все происходит так, как и должно происходить. И что интересно: все руины уже плотно облеплены непобедимой бюрократической стаей чинодралов с крысиными повадками. Запах крови, нефти, газа, леса, золота и прочих природных богатств прельщает крыс, это правда. От них нет спасения. Только термоядерные взрывы: одна бомба на один чиновный кабинет.
Словом, народ в революционном угаре получил то, что хотел: великую кучу «Г».
Я же в это время занимался исключительно собой. И своим здоровьем. Воспаление легких — это не тульский пряник в день именин. И посему, напомню, я спал, ел и снова ел, когда не спал. Питался какой-то пищей. Ее приносили мои друзья-приятели: от генерала Орешко до девочки Ники. Я их благодарил и тут же засыпал, жалея лишь об одном, что я не медведь с лапой во рту.
Да, жил растительно-животной жизнью. В этом было мое будущее. Хотя какое может быть будущее у потенциального покойника? Утешало только то, что я был не один. Нас были миллионы и миллионы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Помню, после душа я почувствовал неприятный озноб, точно в мою систему проник болезнетворный вирус, пожирающий живые клетки.
Помню мысль — заболеть ангиной, выкарабкавшись из смертельного подземельного капкана? Как глупо. Эх, Саша-Саша, на такое способен лишь ты, тяпа-растяпа… Тяпа-растяпа… Так меня называла мама… Мама?.. И я увидел её знакомый силуэт, но очень далеко… в глубине какого-то туннеля…
— Мама? — закричал я, и жесткая неведомая сила швырнула меня в воронку этого туннеля, и я помчался по желобу все быстрее и быстрее…
Меня швыряло из стороны в сторону; и та же дикая сила спиралью вкручивалась в мои кишки. И боль была такая, что я плакал, как младенец. И казалось, нет спасения от этой боли, разрывающей в клочья плоть. Потом она стала утихать. Впереди забрезжило, по-иному и не скажешь, световое пятно, которое все увеличивалось и увеличивалось… И в конце концов я оказался в свободном, светло-туманном пространстве. Потом силы земного притяжения опустили — мое тело? мою душу? — и мне почудилось, что я стою на поле, на родном картофельном поле. И впереди я увидел знакомого человека и прошептал:
— Мама! — И закричал: — Мама! — и понял, что живу, что лежу в собственной койке, а у светло-зимнего окна стоит… — Мама! — повторил я, хотя уже понимал, что ничего нельзя вернуть. Ничего.
На мой голос женщина оглянулась — и я узнал Нику. Ника?
— Ника? — удивился я, ощущая необыкновенную слабость во всем теле, будто из него выбрали весь воздух. — Ты почему здесь? Что ты… — И недоговорил, устал.
Девушка неожиданно исчезла — и я услышал её испуганно-радостный голос:
— Он говорит… говорит…
Хм! А почему бы мне не говорить? Что случилось?
И появился грубый и недовольно пыхтящий силой Никитин.
— Здорово, симулянт.
— Что? — прошептал я.
— Ничего-ничего, — забурчал мой друг. — А ну-ка, хлебни растворчику лечебного.
Несмотря на сопротивление, в мой организм был влит литр горько-полынной дряни. Потом за хорошее поведение я заработал несколько ложек малины-калины-рябины. И чаю.
Затем началась излишняя и утомительная кутерьма. Я только лежал и моргал, как кукла, в тщетной попытке разобраться в происходящих вокруг моего тела событиях.
Когда появился старичок в белом халате, который принялся меня обстукивать, общупывать, обсматривать, я понял, что, кажется, заболел. С этой мыслью я уснул. Без сновидений — был лишь удивительный, светлый покой, словно я, маленький, качался в гамаке, и день был летне-погожим, с мягкими красками родного отечества.
Потом я проснулся — и почувствовал нестерпимое желание прогуляться кое-куда. Выбирать не приходилось: или под себя, или на себя, или, проявив волю к победе, пробиться к цели. Цель — унитаз! Это была не эфемерная цель, как коммунизм, а вполне конкретная. Мой путь к нему, родному унитазу, был куда тяжелее, чем все прошлые блуждания по подземным и небесным туннелям. Меня шатало-болтало-мотало из стороны в сторону, будто я находился в эпицентре той самой океанской Спирали-волны, из которой частично и приключилась вся наша веселая жизнь.
Я победил природу. Никогда не думал, что человеку так мало нужно для счастья; помолиться, стоя над унитазным лепестком, — только и всего. От всей души.
Когда я возвращался, такой счастливый, то был пойман (хорошо, что без улик) вернувшимися из магазинов Никой и Никитиным. Они вкусно пахли морозцем, снегом, елкой, мандаринами, конфетами — словом, будущим Новым годом. Дед-Мороз и Снегурочка в ужасе завопили на меня и затащили снова в койку. Я было возмутился:
— Что вообще происходит? Какой день? Какой год? Какая страна?
— Сначала ам-ам, сказки потом, — и накормили лекарствами, манной кашей, мандаринами и чаем с малиной-калиной-рябиной.
От всего этого пот, как говорят в этих случаях, катил с меня градом. Уффф! Легче родиться заново, чем так болеть.
Да-да, я заболел самым банальным образом. Воспалением легких. В тяжелой, почти летальной форме. Обнаружил меня генерал Орешко, решивший лично поздравить товарища с успешным окончанием Акции. И себя с генеральским званием, заметил я. Он поднял всех. И медицину. И друзей. И близких, и родных. Екатерина Гурьяновна, к примеру, прознав про мою хворь, вытребовала из одесских катакомб банки с малиновым-калиновым-рябиновым вареньями.
— И сколько же я болтался, как тюльпан в проруби?
Трое суток, ответили мне. Боже мой, трое суток, ужаснулся я. Точно меня заклинило между небом и землей. Уж не знаю, хорошо, что меня обратно вынесло в нашу прекрасную и удивительную жизнь, или нет? Трудный вопрос. Однако делать, чувствую, нечего. Надо жить. Как говорится, не хочешь, заставим. Может быть, в этом и есть наше человеческое счастье: проснувшись поутру, помолиться над унитазным лепестком? На радость телу и душе. А?
* * *
Через несколько дней был праздник. У меня. Хотя я ещё и был слаб, но не терпелось скорее почувствовать себя человеком. Полноценным во всех отношениях.
Первыми пришли тетя Катя и Ника. Они сразу же занялись праздничным обедом. Так что я с ними толком и не пообщался. Хотя, черт побери, приятно, когда о тебе кто-то заботится. Уверен, малина-калина-рябина вытащили меня из аэродинамической трубы смерти. Затем притопали Никитин и Резо. Притащили елочку к Новому году и солено-маринованный арбуз к водочке. Наконец, прибыл сам генерал Орешко. Его надо было видеть. При полном параде. Грудь и живот колесом. А в руках — тортик, вафельный.
Мы его высмеяли, генерала, конечно, за такой помпезно-державный вид. Попроще надо быть, генерал, попроще. Быть вместе с народом. Орешко отбивался, как мог. Мол, приехал к нам с важного совещания. Ха-ха, совещания? И о чем совещались? Как окончательно одемократить народонаселение СССР? На что генерал Орешко отвечал с туманной неопределенностью:
— Дуралеи! Грядут большие перемены.
Конечно, мы, серпасто-молоткастые дуралеи, подозревать не подозревали, что через декаду атлантида СССР начнет разламываться на куски невнятно провинциальных, жалко дутых псевдогосударств. (Что называется, сон в руку. Но что такое гибель Помпеи по сравнению с гибелью великой Империи?) Разумеется, мы не знали, какие нас ждут перемены, и поэтому были счастливы, веселы и бодры. Как весь советский народ. (Шутка.)
Вскоре Никитин и Резо были вызваны на кухню в качестве рабочей силы по вскрытию банок и консервов, а мы с Орешко остались. Поговорить. У нас было о чем поговорить.
Ну, во-первых, в Центре случилась маленькая, но эффектная революция. Ученые выбрали новое руководство.
— И я даже знаю кого, — сбил я рассказ генерала. — Лившица Исаака Самуиловича.
— Да, — подтвердил Орешко. — Его, профессора.
— Значит, теория земного происхождения человечества победила, резюмировал я этот выбор ученого люда.
— Чего? — не понял генерал.
Я отмахнулся: это уже история; что там во-вторых?
Во-вторых, на пяти дискетах оказались новейшие программы по оболваниванию всего населения страны. С использованием для этой цели телевизионных ретрансляторов. Название программ — ОСТ, что значит: Общее Союзное Телевидение. (Народ-зомби?)
— Народ-зомби, — сбил я рассказ генерала. — Ну-ну.
— Да, — подтвердил Орешко. — Что-то близкое. И похожее.
— Сами они как зомби, — сказал я, имея в виду всю эту охреневшую власть. В зоне Кремля.
— Чего? — не понял генерал.
Я отмахнулся: да черт с ними, со всеми этими высокопоставленными шкурами; что там в-третьих?
В-третьих, вход в зону «Гелио» разблокировал господин Пулыжников, который затребовал за работу десять тысяч долларов, сукин он сын.
— И что? — поинтересовался я.
— Открыл так. Из любви к делу. И из уважения к твоему распластанному телу.
— Его сюда притащили?
— А как же. Пока не убедился, что ты — это ты. Да ещё и живой.
— Узнаю Булыжника. Пока руками сам не пощупает, — хмыкнул я. — Что ещё интересного?
Интересного оказалось много: в своем кабинете был обнаружен мертвым академик Ладынин. Сердце. По сведениям Орешко, академик никогда не посещал африканский континент, следовательно, он не имеет, не имел отношения к моему Латынину-Доспехову. Не имел, так не имел; тут ничего не поделаешь. Будем искать в другом месте. Это я пошутил. Хотя моя личная проблема остается, это правда. Что еще? Генерал Бобок подал в отставку. Его проводили на заслуженный отдых, подарив цветной телевизор отечественного производства, «Рубин». Повезло старикану, теперь все будет видеть только в радужном цвете. По этому поводу мы с Орешко зловредно посмеялись; потом мой друг передал мне бумажную четвертушку и удалился на кухню дегустировать приготовленные блюда. Не отвечая, между прочим, на мои недоуменные вопросы.
Он ушел, а я остался лежать в своем логове. С непонятной страничкой. Записка? От кого?
Да, это была записка. Прочитав её, я посидел в глубокой задумчивости. Затем совершил странное действо: понюхал записку и даже куснул кусочек. И расхохотался.
Боже, как я хохотал. Это был припадок. Это было безумие. Так не может смеяться человек. Так может смеяться только обезьяна, на которую свалился солено-маринованный кокос.
Понятно, что на мои столь жизнерадостные, квакающие звуки из кухни вывалилась группа товарищей. Они были уморительны в своем изумлении. Наверное, решили, что я снова заболел. На голову.
И это было недалеко от истины. Как тут не спятить, получив столь любезное и милое послание:
«Саша, здравствуй. Ты был прекрасен там, под землей. Я тебя обожаю. Но обстоятельства складываются так, что мне надо уехать. Из страны. Прости. Все вопросы к О.
P.S. Феникс улетает со мной. Это ведь подарок. Мне от тебя. Правда? Целую».
И подпись: «Аня (хакер)».
Ну, это чтобы я понял, от кого записка. От хакера, значит, мать его так.
Ай да Аня! Ай да девочка, сотканная из летнего дня! Ай да Аня, юноша с неверной сексуальной ориентацией и запахом удушливых духов. Ай да Аня, конспиратор-парижанка. Ай да Аня, любительница алмазных побрякушек. Ай да Аня, предавшая самую себя, сотканную из лета, цветов, неба и реки Смородинки. Эх, Аня-Аня.
Не будем, впрочем, строги: женщина — она всегда женщина. Хакер, одним словом.
Да, так меня могла сделать только очень умная и милая, и обаятельная, и привлекательная женщина. Хакер, одним словом.
Вот что больше всего меня рассмешило. Можно быть семи пядей во лбу, можно быть спецбойцом, можно быть ультрасовременным джентльменом, но когда нарываешься на даму, которая к тому же ещё и хакер!..
Ха-ха-хакер!
В конце концов я успокоился. А что, собственно, случилось? Ровным счетом ничего. Ничего. Анекдот. Мелкий факт из моей богатой биографии. Хотя генерал Орешко пытался объяснить мне какие-то несущественные подробности, мол, Аня — выдающийся компьютерщик и её место там, где она может себя полностью реализовать: в США. (Ха-ха, США!) Что я не должен обижаться на Аню: её конспирация была необходима в Акции. Что она, Аня, относится ко мне с определенными положительными чувствами. (Особенно к птичке Фениксу.)
Но все сказанное моим другом уже не имело никакого значения. Единственное, что было ценным для меня в этот морозный, зимний и долгожданный день, так это теплые, чудные волны запаха жареной пригоревшей родной картошечки из кухни. И этот вкусный домашний запах перебивал все запахи мира.
ВРЕМЯ СОБИРАТЬ ТРУПЫ
Считаю, мне повезло. Так повезти могло лишь пошлому дезертиру, решившему добровольно уйти из жизни. Кажется, и веревка крепка, и узел надежен, и долги остались на радость любимой жене, ан нет — трац!.. Крюк выдирается из потолка. Трац! Больно бьет везунчика по темечку. Трац! И его увозят в лечебницу для тех, кто не выдержал демократических экспериментов. Над собственной шкурой. И духом.
Мне повезло. Я увернулся от крюка. И дожил до весны. Что и говорить, зима была лютая на погоду и живодерские реформы. И поэтому угрюмый народец клял новую власть, которая, как и старая, кормила только обещаниями. Пустыми, как хлебные котлеты, продаваемые как мясные, первый сорт.
Я решил не испытывать судьбу и законсервировался, точно медведь в берлоге. Спал сутками, защищаясь от свирепой действительности.
Чур меня, чур от агрессивных лозунгов, взорвавших жилое здание по имени Союз Советских Социалистических Республик:
— Ура! Все свободны! Хавайте, господа, суверенитет! Хоть этим, хоть тем!..
— Да здравствует свобода! У входа!.. В демократический рай!
— Мы наш, мы старый мир разрушим. До основанья! А зачем?..
А затем, чтобы разорвать на куски живое тело страны. Демократия требует жертв. От всего народа.
Гибель Помпеи, повторю, ничто по сравнению с обвалом, случившимся на одной шестой части мировой суши. Последствия его никому не известны. Ново-старая власть бодрится, как гарандесса после группового изнасилования, делая вид, что все происходит так, как и должно происходить. И что интересно: все руины уже плотно облеплены непобедимой бюрократической стаей чинодралов с крысиными повадками. Запах крови, нефти, газа, леса, золота и прочих природных богатств прельщает крыс, это правда. От них нет спасения. Только термоядерные взрывы: одна бомба на один чиновный кабинет.
Словом, народ в революционном угаре получил то, что хотел: великую кучу «Г».
Я же в это время занимался исключительно собой. И своим здоровьем. Воспаление легких — это не тульский пряник в день именин. И посему, напомню, я спал, ел и снова ел, когда не спал. Питался какой-то пищей. Ее приносили мои друзья-приятели: от генерала Орешко до девочки Ники. Я их благодарил и тут же засыпал, жалея лишь об одном, что я не медведь с лапой во рту.
Да, жил растительно-животной жизнью. В этом было мое будущее. Хотя какое может быть будущее у потенциального покойника? Утешало только то, что я был не один. Нас были миллионы и миллионы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78