https://wodolei.ru/catalog/stalnye_vanny/180na80/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


Я убивал с методичностью бухгалтера. Не буду рассказывать технологию это угнетающе действует на впечатлительные натуры. Моя ярость делала меня и спокойным, и выдержанным. Я просто выполнял работу — сводил дебет с кредитом. Первых двух я списал в расход руками, ещё двух срезал ножом и диском, ещё двое получили от меня свистульки. Майор мне нужен был живым. И я его оберегал. От самого себя. Ему же казалось, что это он ведет охоту на меня. Игра, на счастье, закончилась рукопашным боем, в результате которого пострадали телячья шкура моей куртки и непосредственная шкура Китайца. Я попортил эту шкуру подвернувшимся ножом мясника. А что мне оставалось делать? Если в руках врага мелькал топор все того же мясника. Тут, как говорится, не до любезностей. Человек, похожий на представителей самой многочисленной нации на планете, плавал в луже собственной крови и требовал врача. Я развел руками — какой лекарь в пять утра? И поинтересовался, чей он выполнял приказ по убийству женщины. В ответ кровавый плевок. Моему врагу хотелось уйти в мир иной с героическим хибишом. Я предупредил, чтобы он не тешил себя иллюзиями; он будет жить до тех пор, пока не произнесет нужное мне имя. В противном случае короткая жизнь его будет мучительна до бесконечности. Как у жертв племен Амазонии. (Кстати, спецназ США вовсю использует опыт этих племен, для которых человек как пищевой продукт привычен, как для нас порция мороженого.) Мне не поверили. И зря. Пришлось доказывать свои слова действием. Каким? Этого я не могу сказать по этическим соображениям. Если я объясню, что я сделал, то любого законопослушного гражданина будет рвать даже при виде тефтели. Китаец на время потерял сознание, а когда очнулся, обнаружил, к своему ужасу, что ещё живет при демократическом режиме. Я повторил свой вопрос. Я иногда бываю очень терпеливым и милосердным. Это наконец понял мой враг и попросил, чтобы я выполнил последнюю его просьбу. Я обещал её выполнить, если он назовет имя того, кто приказал затемнить навсегда женщину. И он назвал имя: Ханин. Я знал это имя. И поэтому поверил. И выполнил просьбу убийцы моей любимой женщины. Я перерезал ему горло. Последнюю просьбу смертника надо выполнять с полной ответственностью. Что я и сделал. Моему врагу повезло кадильник встретил его на выходе из этой жизни. Что ж, у каждого свои маленькие радости.
* * *
Город просыпался, как человек после тяжелого, кошмарного сна. Холодный туман, похожий на саван, угнетал душу. Дома темнели кладбищенскими окнами. Я ехал на стареньком, разболтанном милицейском уазике, предварительно вырвав шепелявую рацию. Туман гасил все звуки, и казалось, что я тоже мертв, как и Лика. Я виноват в её смерти. И тут ничего не поделаешь. Если её душа, плутая в тумане, найдет меня… Пусть простит меня… Пусть простит…
Я бы помолился за её душу. Не умею. У меня своя молитва. Смысл её заключается в том, чтобы проанализировать все свои действия, даже несущественные, и понять, где тебя взяли на прихват. Вспоминай, Саша, вспоминай, сказал я себе. Вот ты приехал на скором поезде. Ты чист, как ангел-хранитель. Потом двое берут тебя под руки… Зачем все-таки Фроликову нужна была эта акция?.. В этом, кажется, разгадка?.. Полковник на генеральской должности зацепил меня. Но каким образом?.. От «хвоста» я освободился, это правда. И снова был чист. О Лике и генеральской квартире никто не знал, ни одна живая душа… Стоп! Если Фрол узнал о квартире, следовательно, он знает и о тереме-теремке?.. Тогда почему мы так легко добываем информацию? Или это ложная информация? Или Кроликов не знает о нашем маленьком теле-, видеоцентре. Почему не знает, если так легко вышел на генеральскую квартиру? Нет, я слишком устал, чтобы выцарапать из подсознания чужую секретку. Устал так, что кажется, я тоже мертв, как и Лика. Она лежит на заднем казенном сиденье, укутанная в полиэтиленовую оболочку. Лика как живая, лишь на виске синий развод смерти. Я знаю, её душа где-то рядом со мной. Слишком сильный туман, чтобы заметить душу любимого человека. Но она рядом, я это чувствую…
Что же потом? В нарушение всех инструкций я приехал в терем-теремок. Никитин вызвал специальную группу, занимающуюся именно сбором нечаянных покойников. Потом приказал Степе Рыдвану отогнать милицейский уазик на окраину столицы.
Я дождался похоронную бригаду. Это были молодые и весьма энергичные люди. Они хорошо знали свое дело. Они уверили, что все будет в порядке. (В порядке?) Я попрощался с Ликой. Лицо её было спокойным и тихим. Вероятно, я сентиментален. Для человека моей профессии это непозволительная роскошь. Не знаю. Я такой, какой есть. И все.
Я забылся в безжизненном сне, в темной, гнетуще-свинцовой пустоте. Затем увидел, как из мрака ко мне пробивается хрупкая фигурка Лики. И в её руках — моя куртка. Куртка? Она пыталась передать мою куртку. Куртка? Куртка?!
И тут я проснулся. Вернее, меня разбудили. Был уже полдень. В гости к нам пожаловал Орешко. Не к добру. Он размахивал газетой и культурно матерился:
— Саша, это твоя работа? «Директор-пингвин и дюжина трупов», прочитал название заметки. — Ты что, охренел на казенных харчах?
— Не может быть? — удивился я.
— Что не может быть?
— Заметка про пингвина.
— Я тебя не понимаю.
— Все закончилось в шесть утра, сейчас около двенадцати дня…
— Дня! — вскричал Орешко. — Какого дня?
— Что?!
— Да, товарищ, вы проспали сутки… Сутки!..
Я взревел: как сутки? А как же Сын? Золото? И прочие проблемы текущего дня? Меня успокоили — ничего не осветится без моего активного участия. При условии, что мой промысел будет не столь кровавым. Я пожал плечами — это зависит не от меня. Мои действия адекватны действиям врага. И только. Убивают детей, зверей и женщин ублюдочные беспредельщики. И поэтому закон должен действовать один: закон джунглей Амазонии. Для выродков.
— М-да, не быть мне генералом, — сказал на это Орешко. — Извини, Саша, ты сам во многом виноват… Откуда эта женщина?..
— Вопрос в другом, как меня удалось запасти Фроликову? — спросил я. — Я был чистый…
— А почему они не вышли на нас? — удивился Никитин. — Давно тут был бы круговорот…
— Вот и я не понимаю, — признался я.
Вдруг Орешко цапнул мою куртку и принялся её мять. Я насторожился… и как озарение — сценка из моего сна. Да-да! Куртка! В руках у Лики. Она пыталась…
— Куртка! — заорал я. — Ну, конечно! Я не был в куртке… когда сюда!.. Ну, конечно!.. Что там в куртке?!
— Ничего, — ответил Орешко.
— О Господи! — завопил я. — Это не та куртка! Я же поменял их… там… в Смородино… Что там могло быть?
— Самое простое, — пожал плечами Орешко. — Радиопеленг, дружище.
— Ааа! Сделали меня, ссунки! — страдал я. — Какой я мудак.
— Не смею спорить, — заметил Орешко.
— Фроликову не жить. Живьем освежую крольчонка!..
— Не торопись, — предупредили меня. И я вынужден был согласиться: вначале дело, а уж потом эмоциональные взбрыки.
Дело, пока я спал мертвым сном, развивалось следующим образом: Сын ГПЧ получил-таки свои 100 (сто) миллионов вечнозеленых долларов за 10 (десять) тонн цветняка. Не ахти какая сумма. Как говорят в южном городе Одессе, на семечки оно, конечно, хватит, а вот чтоб на фуникулере с дамой сердца в Стамбул махнуть! Хотя если цвет провернуть в банковских хранилищах Урдюпинска, то можно приобрести несколько островов в безбрежном океане.
Проблема с золотом тоже практически решена по обоюдному согласию сторон. МВД (Ханин) обеспечивает охрану контейнера. ГБ (Фроликов) — самолет военно-транспортной авиации и вынужденную посадку в центре Европы. Должно быть, эта посадка очень огорчит столичного банкира с птичьей фамилией. И обрадует американизированного нового русского. Кстати, где-то там, в Альпийских горах, швейцарские банки; они тоже будут рады золотому запасу, владелец которого сможет взять хороший кредит для строительства, например, памятников Ленину на океанских островах.
— И какие наши действия? — поинтересовался я.
— Никаких, — ответил полковник Орешко. — Будем отслеживать ситуацию.
— Не понял, — сказал я.
— Ты хочешь войны? — спросил Орешко.
— А зачем тогда все надо было?
— Саша, я не ожидал, что все будет так высоко, — признался мой приятель. — Жара, Алекс, жара.
— Но почему? — не понимал я.
— Потому! — с тихой яростью проговорил Орешко. — Потому, что груз будут охранять пятьдесят головорезов из ОМОНа…
— Ну и что?
— Тебе этого мало?
— Что еще?
— Саша, бойню я тебе не дам устроить, — предупредил полковник. Хватит универсамного побоища…
— Ты, командир, чего-то недоговариваешь, — ляпнул я.
— Иди ты… — взревел Орешко. — Я тебе говорю: будем отслеживать ситуацию…
— Я не лягавый, чтобы трусить по следу, — поднялся я. — Какие проблемы?.. Не хотите, как хотите…
— Прекрати, Алекс, — сказал Никитин. — Чего звонить?
И тут, надо признаться, я психанул. Не выдержал всей галиматьи. Я заорал, что мне все осточертело, что пусть все они сидят в этой конуре и ведут наблюдения за парадняком жизни. А с меня хватит. Я сам по себе. И никому не должен. И буду действовать так, как считаю нужным. Словом, позволил себе сучий балаган. Что никак не украсило моей автобиографии. Меня попытались урезонить, но я уже был на выходе. В расстроенных чувствах. Обидно, когда тебя держат за баландера. Пока я дрых без задних ног, произошли неизвестные мне события. О которых мне не хотят говорить. Ну и пусть. Я — никто. Меня нет. Ни для кого. И если это так, я свободен. От всех обязательств. И все довольны. Даже я. Лишь один вопрос возникает: за что погибла Лика? За что? За что погибли Хлебов и Николай Григорьевич? За что погибают те, о которых я не знаю? Мною попользовались и выплюнули, как жвачку выплевывают дети. И черт со мной! Однако как быть с ними, кто положил свои жизни на алтарь Отчизны? Если выражаться высокопарным слогом. За что? Нет ответа.
Я сел в машину и вспомнил, что она уже мне не принадлежит. Операция закончилась — пора возвращать автостарушку государству. Ан нет! Пусть она ещё мне послужит. Пусть полковник Орешко спишет авто в утильсырье хозуправление поверит ему на слово.
Я проехал по дневному городу. После долгого дождя он казался размытым и сонным. Куда я направлялся? У меня не было выбора. Без друзей-товарищей. Без оружия. В чужом городе. (Шутка.)
Я покружил по сонливо-утомленным улицам — так, на всякий случай, — и спрятался в тень сталинского дома. Проверил окрестности: тихо, печально, буднично. Повторяюсь, но возникало такое впечатление, что именно я тот неуловимый ковбой, которого невозможно поймать по причине его ненужности никому. Обидно, что и говорить.
В генеральской квартире было сумрачно и грустно. Как все просто и страшно: ещё день назад живая Лика смеялась, лепетала милую чушь, готовила сургучный кофе… И вот её нет. Нет! Остался лишь слабый запах духов и горького кофе. В её гибели виноват я. Я потерял нюх, интуиция моя сдохла на нарах, глаза ослепли и руки превратились в грабли. Радиопеленг! Действительно, наука, сучья гарандесса, шагнула за горизонты от человека бытового. Теперь я знаю, зачем был нужен Фроликову. В качестве наживы. Для Орешко. Два полковника на генеральских должностях, и между ними я, крепкий зек со стажем. Идет война между двумя управлениями. Каждый хочет загенералить первым и получить хорошие дивиденды. Власть — всласть и медная копеечка веселят и бодрят душу.
Хотя полковник Орешко делает вид, что выполняет роль благородного бойца за идею. И тем не менее не идет вхлест с врагами. И это тоже понятно. Служивый человечек на казенных харчах имеет право только отслеживать ситуацию. И после доложить руководству о неутешительных итогах своей пассивной, извините, деятельности.
Я же свободен. И буду делать то, что считаю нужным. И что же буду делать? Ааа, ничего. Пусть провалятся к черту все, кто тухлятиной пахнет. Надоели жадная шушера и дешевая падаль. Тогда почему я нахожу «стечкина» и начинаю его разбирать? С любовью и нежностью. Отличная пушка, чтобы делать дыры во лбах мимикрирующей сволочи. Нет, меня могут остановить только пули в живот. Все-таки что-то надо делать. Что?
Мои размышления прерываются зуммером спутниковой трубки. Кому я нужен? Я слышу тяжелый, с придыханием голос Никитина:
— Алекс, Алекс, это я… На нас наехала свора…
— Что? — кричу я. — Сейчас буду…
— Нет-нет, мы отбились, Саша… Степу зашмолили… Резо тяжелый… И у меня царапина…
— Кто был?
— Не знаю, Саша… Не знаю… кажется, лягаши…
— Когда Сын улетает?
— Сегодня… Но надо все проверить, Саша… Проверить…
— Я все понял… Ты держись, Никитин…
— Еще, Алекс… Возьми лежку восьмую… Помнишь, я тебе говорил?..
— Да-да…
— Саша, сделай их, сук!.. Сделай…
Так. Ситуация упрощается. Люблю время действий и внятных врагов. Полковник на генеральской должности Фроликов идет ва-банк. Ему надо отправить аэроплан с золотыми брикетами и неутомимым комбинатором современности Виктором. Вероятно, Кроликову помогают милицейские чины, как нынешние, так и бывалые. Мне же никто не помогает. Полковник на генеральской должности Орешко отстранился по непонятной мне причине. И потому я волен в своих действиях. Меня может остановить только пуля. Со смещенным центром тяжести. Это я снова шучу. Нервничаю и шучу столь удачно.
Я собрал пистолет «стечкина» — хороший, надежный друг, но против лома?.. И я отправился на поиски склада оружия, о котором мне поведал в свободную минуту Никитин. Лежка — это такие мини-тайники. Они необходимы для пополнения боезапаса. Они необходимы людям с повышенным чувством справедливости, м-да.
Я проехал на двадцать шестой километр одного из скоростных шоссе. И, выбравшись из машины, прошел в лесную чащу. Подышать свежим еловым воздухом. Обнаружил я то, что мне было необходимо как воздух, быстро. Могу рассказать подробнее, да боюсь смутить неокрепшие криминальные души. Зачем молодым идиотам давать в руки ядерное оружие? А если они при разборках друг с другом промахнутся? Жди неприятностей для всего мирового сообщества. Правда, в своей лежке атомной бомбы я не нашел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78


А-П

П-Я