ванна 1 марка
– Знаю, согласна. Но до этого он долгое время только и делал, что говорил.
– Хорошо, говорил. О чем же? О женщинах. О любви. Господи, Джини, да это же избитый прием. О том, как жена его не понимает, не удовлетворяет…
– Он не о том говорил.
– А ты и рада была клюнуть на его удочку. Ты бы хоть капельку подумала, Джини. Ведь не ребенок уже. Весь этот разговор был насквозь провокационным.
– Нет, не был.
– Опомнись, Джини! – раздраженно повысил голос Паскаль. – Сколько можно говорить об одном и том же! Да он же плел тебе о своих любовных интрижках, ночных похождениях, о том, в конце концов, как засаживал то одной, то другой. Разве не так? Уж если ты не в состоянии разобраться, то я вижу его насквозь. Я-то знаю, почему мужики рассказывают бабам все эти байки. Сам тысячу раз… видел это и слышал. Это же элементарное приглашение в постель – сама прекрасно знаешь.
– Нет, все звучало не так. Это не было спланировано заранее. Он был честен со мной, и я ему поверила.
– Ну, ладно, ладно. – Паскаль поднял руки, показывая, что сдается. Поднявшись со стула, он пересек комнату несколько раз. Джини видела, как он пытается подавить в себе гнев и раздражение. Сев опять на стул, Паскаль напряженно посмотрел на нее.
– Ну хорошо. Попробуем разобраться еще раз. Мне это не доставляет ровным счетом никакого удовольствия. Тебе тоже. Но помучиться все равно придется. Ладно, первая часть твоей истории принимается. Ты провела с папашей вечер, наполненный эмоциями. Хоторн приходит к тебе на помощь. Везет тебя домой. Ставит для тебя Моцарта, Господи, спаси и помилуй. Просит у тебя разрешения зайти к тебе. Ты разрешаешь. Глупо, конечно, но что теперь делать! Он усаживается поудобнее и заводит с тобой пристойный, честный разговор – никаких грязных намеков, никаких скрытых предложений. И ты начинаешь испытывать к нему расположение. Прав я или нет?
– Не могу сказать, что начала испытывать к нему именно расположение, – задумчиво произнесла Джини. – Скорее я была восхищена им.
– Что?!
– Я была восхищена им. Как личностью. Это вовсе не означает, что он мне понравился, вызвал с моей стороны одобрение. Но то, что он был мне интересен, – бесспорно. Это очень сложный человек. Осторожен. Раним. Порой даже честен в ущерб собственным интересам.
– Да ты почти влюбилась! И в кого! Во всяком случае, выглядит это именно так… Боже мой, Джини, я ничего не понимаю! – Он разъяренно взмахнул рукой и поднялся со стула. – Нет, мне определенно нужно чего-нибудь выпить. Ты будешь?
– Нет. Я хочу лечь. У меня больше нет сил пережевывать все это снова и снова. И смысла в этом я не вижу.
– Смысл заключается в том, что ты отнеслась к этому человеку абсолютно иррационально, глупо, если угодно, чисто по-женски, – сверлил ее взглядом Паскаль. – Твое отношение к нему построено исключительно на инстинктах, интуиции.
– Ну и плевать. Все равно я права.
Наливая себе бренди, Паскаль оглянулся на нее.
– Надеюсь, ты даешь себе отчет в том, что такой подход к работе недопустим, – произнес он еще более сухо. – Это глупо, и я не намерен продолжать в том же духе.
– Отлично. Значит, у нас просто разный подход.
– К чему это упрямство, Джини? К чему? – Он сел рядом и взял ее за руки. – Милая, давай хотя бы в одном разберемся до конца. Ты могла думать все что угодно, пока он вел с тобой беседу, но ты же знаешь, что произошло потом.
– Не уверена. – Она посмотрела ему в глаза.
– Ну, ладно, – выдохнул он, пытаясь сдержаться. – Давай попробуем в последний раз. Когда он впервые прикоснулся к тебе: до телефонного звонка или после?
– После. Нет, до. Нет… Вообще-то я и раньше чувствовала, что нечто подобное вот-вот должно произойти. Он, ну… Он взял меня за руку. Он поцеловал мне руку.
– Раньше ты об этом не говорила.
– Значит, забыла. Он в самом деле поцеловал мне руку. И тогда я попросила его уйти – то ли перед этим поцелуем, то ли сразу после. Не помню уже. И как раз тогда раздался звонок. Кажется, это очень разозлило его. Во всяком случае, он выглядел злым.
– А как же, по-твоему, он должен был выглядеть? Триумфатором? Наверное, он же и подстроил все эти звонки. Послушай, Джини, да ты же сама все знаешь.
– Не знаю! И ты не знаешь.
– Спокойно. Все хорошо. Только успокойся. Значит, он взял трубку. А дальше что?
– Не могу сказать точно. Все произошло так быстро. Он начал говорить.
– Он целовал тебя?
– Да. Целовал.
Она впервые решилась на это признание. Лицо Паскаля стало мертвенно-бледным. Он развел руками. Жест получился нелепым, как никогда.
– Ты хочешь сказать, что позволила ему? Не понимаю…
– Нет. Говорю же тебе, ничего я ему не позволяла. Я велела ему остановиться. Но все произошло так быстро. И он оказался таким сильным, а мне было страшно. Сначала я сопротивлялась, но тут до меня дошло, что это, судя по всему, ему нравится. Возможно, мое сопротивление только ухудшало дело. Я дождалась удобного момента, чтобы ударить его. После моего удара он остановился.
Наступило молчание. Паскаль устало провел рукой по своему лицу.
– Джини, – начал он, – догадываешься ли ты, что сейчас со мной творится? Когда я думаю обо всем, что с тобой произошло? Мне очень больно, меня тошнит. Мне невыносимо плохо. Как же ты можешь говорить, что веришь этому человеку? Он рвет на тебе блузку, припирает тебя к столу. Он едва не изнасиловал тебя…
– Нет. Не совсем так. Очень похоже, но я не могу с уверенностью утверждать, что все было именно так.
Тягостное молчание вновь встало между ними стеной. Паскаль болезненно вздохнул.
– Какой же вывод я должен сделать? Значит, он не принуждал тебя к близости? Ты не оказывала сопротивления?
– Да нет же, Паскаль, я сопротивлялась. Зачем рубить с плеча?..
– Так он применял к тебе силу или нет?
– Применял.
– Очень хорошо. Так почему же теперь ты его выгораживаешь? Почему, Джини?
– Сама не знаю. Назовем это просто инстинктом. Знаешь, все то, что он говорил… И то, как он выглядел… Да и тот факт, что он все же остановился. И после…
Она оборвала фразу. Паскаль отстранился от нее. Его лицо стало холодным и чужим.
– Вот как? Значит, и потом что-то было? А ведь до этого ты мне ничего не говорила Значит, было еще кое-что?
– Нет, не было. Я совсем не о том. Он больше пальцем ко мне не притронулся. Я же сказала тебе, что он ушел почти в ту же минуту. Но он, знаешь… Он извинился.
– Вежливый поступок, что и говорить.
– Он сказал, что это… недоразумение. Он выглядел – нет, я не могу передать тебе, как он выглядел. Глядя на него, можно было подумать, что он только что лишился всего в своей жизни и полностью осознает свою потерю. Знаешь, Паскаль, это было ужасно.
– Вообще-то, мне глубоко плевать, как он выглядел, – холодно отрезал Паскаль. – Если в природе есть ад – а я надеюсь, что он все-таки существует, – то ему там самое место. И очень надеюсь, что этот тип угодит прямиком в пекло. Поделом ему. Так что, Джини, не говори мне, как он выглядел. Меня интересует только то, что он сказал тебе.
– Но ведь одно неотделимо от другого.
– Еще раз прошу, скажи, что он тебе наплел.
– Хорошо. Если тебе так угодно, то он оправдывался. Повторяю тебе еще раз. Он сказал, что все это произошло по недоразумению. Сказал, что неверно истолковал сигналы с моей стороны. Он имел в виду, что подумал, будто я сама хотела этого. Но ошибся. Вот и все.
Джини замерла, понурив голову. Наступившее молчание было пронизано болью. Она с содроганием ожидала новой вспышки гнева, но ничего подобного не случилось. Подняв голову, она увидела, что лицо Паскаля полностью изменилось. От ярости, тревоги и недоумения не осталось и следа. Паскаль протягивал ей руку.
– Иди ко мне, – позвал он.
Она поднялась и шагнула ему навстречу. Нежно обняв ее, он заглянул ей в лицо и расплылся в радостной улыбке.
– Каким же идиотом надо быть, чтобы так ошибиться, – пробормотал он. – Почему же ты мне сразу не сказала, Джини?
– Не знаю. Стыдно было. И еще я думала, что ты разозлишься.
– Господи, какая злость? Ты не представляешь, какой камень свалила с моей души. Разве ты не видишь, милая? Он просто врал. Какие еще сигналы? Не могла ты давать ему никаких сигналов. Я же знаю. Кто угодно, только не ты. Это исключено. Вот он и прибегнул ко всем этим мелким уловкам, дешевым оправданиям, которые у таких типов всегда наготове, чтобы выпутаться из щекотливой ситуации.
– Ты в самом деле так думаешь?
– Не думаю, дорогая, – знаю. Прости, я виноват перед тобой. Не следовало мне приставать к тебе со всеми этими бесконечными расспросами. Просто… Просто я никак не мог взять в толк, как ты можешь защищать его. А теперь понимаю. Все понимаю. Он хотел, чтобы ты почувствовала себя виноватой, и это ему вполне удалось. Ты измотана, сбита с толку, расстроена. Но ничего – наступит утро, и все для тебя станет ясным как день. Ты увидишь его в истинном обличье… Нет-нет, дорогая, не отворачивайся, не надо. Посмотри мне в глаза. Да, я ревновал тебя, был зол… А сейчас давай-ка ляжем, ладно? Ты слышишь меня? Дождь уже кончился. А завтра нам предстоит еще так много сделать. Все тревоги почти позади – я чувствую это. Еще денек-два, и мы сможем навсегда забыть обо всем этом. А потом…
– Паскаль…
– Ни слова больше! – Он прижал палец к ее губам. – Тебе нужно отдохнуть.
В постели, когда их обступила темнота, Паскаль обнял ее. Ни дождь, ни ветер не нарушали ночной тишины.
– Какая тихая ночь, – прошептал Паскаль.
– Я хочу тебя, – позвала его Джини.
– Ты уверена?
– Да.
Он мягко целовал ее и нежно гладил ее спину, шею, груди. Из всех любовных наслаждений это было самое медленное – и сладостное. Это чувство было сродни обещанию высшего блаженства. В конце концов, когда Паскаль уснул, она заплакала – и от переполнявшего ее счастья, и от наслаждения, но отчасти еще и потому, что наперекор всем утехам любви, столь медленным и сладким, наперекор взаимному доверию, вновь воцарившемуся в их отношениях, призрак Хоторна все равно напоминал о себе, и все доводы Паскаля, какими бы блестящими и разумными они ни казались, рассыпались в прах.
Проснувшись рано утром, Джини увидела Лондон преобразившимся. Паскаль все еще спал. Отдернув краешек занавески, она выглянула из окна спальни на просторную лужайку. Трава была белой от инея, зато с неба, на котором не осталось ни единого облачка, щедро лило свои лучи солнце. Джини осторожно приоткрыла окно. Свежий воздух был сух и обжигающе холоден. При вдохе казалось, что легкие мгновенно наполняются искорками льда.
Закрыв окно, Джини, стараясь не шуметь, выскользнула из комнаты. Была суббота. Сегодня утром им предстояло обосноваться в Сент-Джонс-Вуде, в снятом на время доме, с тем чтобы Паскаль задолго до полуночи успел установить свои фотокамеры. Налив себе кофе, она села за кухонный стол и принялась обдумывать этот план. Рассматривая его со всех возможных сторон, она в то же время спрашивала себя, достанет ли ей смелости объявить Паскалю, что наутро в ней ничего не изменилось: убежденность в собственной правоте не оставила ее. Сегодня она верила словам Хоторна не меньше, чем накануне ночью.
Незадолго до девяти Джини потихоньку вышла из дома. Она шла по узкой улочке, которая вела на вершину холма Холли-хилл, а уже оттуда крутые каменные ступеньки и тропинки, вымощенные брусчаткой, сбегали к Хай-стрит. Газетная лавка оказалась открытой. Джини купила сразу десять газет – все основные ежедневные издания – и пошла по улице обратно.
Ей не терпелось просмотреть газеты до того, как она вернется к Паскалю, и у вершины холма, как раз над старым Хэмпстедским кладбищем, для этого нашлось удобное местечко. Там, на крутой улочке, примостилась маленькая белая католическая церквушка. Неф, возведенный еще в XVIII веке, встретил Джини светом и теплом. Перед статуей Святой Девы Марии, потрескивая, горели свечи. Людей в храме не было. Пройдя поглубже в боковую часовенку, Джини села на молитвенную скамью и принялась перелистывать одну газету за другой. Она тщательно просмотрела все полосы, но лишь на одной обнаружила подробности гибели Джеймса Макмаллена.
Заметка занимала пять сантиметров одной колонки на пятой странице «Дейли мейл» и оказалась более содержательной, чем краткое сообщение в рубрике «Происшествия» во вчерашней «Стандард». Тем не менее несчастный случай – если эту смерть действительно можно было назвать случайной – практически не привлек внимания прессы. Кончина Макмаллена вполне заслуживала названия безвестной.
Его тело, опознанное позже, было обнаружено на железнодорожной ветке между Оксфордом и Лондоном, в пятнадцати километрах к востоку от Оксфорда. Обезображенный труп заметил в пятницу утром с моста над железной дорогой мужчина, гулявший с собакой. Свалиться с этого моста на рельсы было несложно. Смерть могла стать следствием несчастного случая или самоубийства. Именно это ныне и пыталось выяснить следствие. Родственники Макмаллена уже были оповещены. В заметке буквально одной строкой упоминалось, что отец покойного был искусствоведом, а сестру несколько лет назад можно было видеть на телеэкране в «мыльной опере», шедшей три раза в неделю. Джини сложила газету. Случайная смерть? Самоубийство? Макмаллен погиб всего через несколько часов после встречи с ними в Оксфорде. Был ли он похож на человека, готового покончить с собой? Нет, не был.
В раздумье она посидела еще немного, глядя на мерцавшие огоньки свечей. Ей вспомнилась одна примечательная деталь в поведении Макмаллена. Еще тогда, во время их встречи, эта деталь озадачила ее, а теперь всплыла в памяти с новой силой.
Когда разговор в его машине уже близился к концу и Макмаллен пытался поблагодарить их за работу, Паскаль сказал, что с благодарностью лучше подождать до тех пор, пока они не завершат статью. Тогда и можно будет обмениваться комплиментами.
«Ах, тогда… Когда все будет позади. Ну да, конечно», – ответил Макмаллен, и Джини сразу же подметила что-то странное в тоне, каким были произнесены эти слова. В то время она не придала этому особого значения, зато сейчас эта подробность оказывалась наполнена особым смыслом:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56