Он стоял, скрестив руки на груди, с видом человека, привыкшего повелевать. Рядом с ним остановился высокий, тонкий юноша, совершенный его двойник по чертам лица и одежде, за исключением одеяла — у юноши оно было ярко-красное. И на голове не было орлиного плюмажа.— Какие великолепные мужчины! — заметил профессор. — Ни один университет, каким только может похвастаться наш цивилизованный мир, не даст того, что простая пища, скромный образ жизни, даже сам воздух свободных прерий подарили этому гордому человеку и его сыну. Тони, мы обязательно должны заговорить с ним. Не знаю только, как представиться.— Обстоятельства подскажут, будь спокоен, — улыбнулась миссис Аллан. — Выйдите с Тони подышать. Вот увидишь, что-нибудь да произойдет.Так оно и случилось.Когда профессор и Тони вышли на платформу, они увидели толпу пассажиров, некоторые прохаживались туда-сюда.— Хоть бы они не стояли и не пялились так на индейцев! — с возмущением сказал Тони. — Индейцы на нас ведь не пялятся.— Ну еще бы, — сказал профессор, — индейцев с колыбели учат, что вежливые люди не пялятся, как ты выразился.Они завели короткую беседу о воспитании, и как раз в этот момент к величественному индейцу проворно подошел хорошо одетый господин и очень громко сказал:— С добрым утром, приятель! Я бы не прочь купить это украшение из орлиных перьев, что у тебя на голове. Продашь его? Вот доллар.Нортон Аллан сердито обернулся на него:— Зачем так повышать голос? Ведь вы обращаетесь не к глухому.— Ох! — Пассажир несколько смутился и понизил голос, но потом все равно громко и настойчиво повторил: — Вот два доллара за твои перья!Индеец даже не взглянул на него, характерным движением едва уловимо передернул плечами, поправил на себе одеяло, повернулся и медленно пошел прочь. В это время мимо проходил проводник, и недоумевающий пассажир кинулся к нему:— Вы подумайте, проводник, вон тот индеец не захотел взять у меня два доллара за цыплячье крылышко в его волосах.Проводник рассмеялся:— И не возьмет! Он не просто индеец, а Спящий Гром — вождь черноногих, живущих в окрестных прериях на территории в десять миль. У него самого три тысячи голов рогатого скота, восемьдесят лошадей и около двух тысяч акров земли под пастбищами. Ваши два доллара ему не нужны.— Ох! — снова выдохнул пассажир, на этот раз более смущенно, и, проявив мудрость, вернулся в вагон.Все это время молодой индеец в красном одеяле не сходил с места, лишь быстро перевел взгляд на Нортона, когда тот пытался урезонить шумливого пассажира.— А вот сын Спящего Грома, Северный Орел, — продолжал проводник доброжелательно, остановившись рядом с юношей.Нортон Аллан поспешил сделать шаг к нему, приподнял кепи и, застенчиво протянув ему руку, сказал:— Северный Орел, я очень рад пожать вам руку.Молодой индеец в ответ тоже протянул тонкие смуглые пальцы, мимолетная улыбка промелькнула на его лице, и он сказал:— Вы громко не говорите.И оба рассмеялись. Вскоре и профессор, который до этого был молчаливым, но заинтересованным наблюдателем всего происходящего, включился в разговор молодых, словно и ему самому было всего шестнадцать лет, когда все еще впереди.Для Нортона это был знаменательный день — он не только познакомился с индейским вождем по имени Спящий Гром, который немного говорил по-английски, но их дружеские отношения так укрепились, что в полдень Северный Орел подошел к профессору с просьбой отпустить с ним Нортона, чтобы они провели ночь в типи его отца и на следующее утро прискакали назад до отправления поезда.Спящий Гром стоял при этом рядом с сыном и согласно кивал, одобряя то, что говорил Северный Орел.Само собой, миссис Аллан высказалась за то, чтобы найти повод вежливо отказаться от приглашения. Она просто слышать не хотела о такой затее. Однако профессор занял прямо противоположную позицию.— Мы должны отпустить его. Конечно, пускай едет. Тони уже сам может за себя постоять. Не надо упускать такой счастливый случай. Он ведь уже почти мужчина. Пусть знакомится с жизнью, набирается опыта.— Но они выглядят так дико! — попыталась оправдаться бедная мать. — Они же дикари. Только представь себе, что Тони один отправится к этим черноногим! Нет, не хочу даже думать об этом!К счастью, проводник поезда услышал эти слова и, улыбаясь ее страхам, заметил довольно сухо:— Мадам, если бы ваш сын был в такой же безопасности и так же защищен от зла и соблазнов в городе Торонто, как в гостях у Северного Орла, в его прериях, я бы вас от души поздравил.Его заверение, судя по всему, тронуло обеспокоенную женщину. Она скорее сердцем, чем умом, почувствовала его правоту и тут же согласилась.Лицо Северного Орла преобразилось, когда он уловил, что она отпускает Тони.— Он будет в полной безопасности и приедет к поезду много заранее, — только и сказал он.И тогда заговорил Спящий Гром, впервые за все время. Он произнес одно лишь слово:— Безопасность. — Затем указал рукой в сторону прерии и повторил: — Безопасность.— Все в порядке, дружок, — сказал профессор твердо. — Тони будет в такой же безопасности, как в церкви.— Да, — согласилась миссис Аллан, — вождь отвечает за свои слова. Что же до юноши, верю, что он скорее умрет, чем позволит кому-нибудь хоть мизинцем тронуть Тони.Последующие события доказали, что она была права.Не прошло и часа, как они были готовы отправиться в путь. Северный Орел верхом без седла на крепкой индейской лошадке, Тони в мексиканском седле верхом на прекрасном низкорослом полудичке, который нырял по холмам не хуже игрушечного коня-качалки.В последнюю минуту кто-то из скотоводов задержал Спящего Грома, чтобы договориться с ним о покупке части его стада, поэтому молодые люди собрались ехать одни. Последним, с кем они попрощались, был проводник. Он строго наказал им приехать к поезду загодя и со всей серьезностью напутствовал Нортона:— Ничего не бойся, сынок. Индейцы только выглядят дикарями в этих перьях с раскрашенными лицами. Но они верные подданные английского короля Эдуарда. Полагаю, его величеству все равно, во что одеты его подданные, если они верны ему, — в оленьи шкуры или в черное сукно.Затем им долго махали шляпами и носовыми платками. Машинист паровоза, уловив настроение присутствующих, дал несколько громких гудков, и, запомнив напоследок улыбку отца и лицо матери, да еще красное одеяло Северного Орла где-то сбоку у его локтя, молодой Аллан поскакал по тропе, ведущей в глубь страны черноногих.Милю за милей они ехали молча. Дважды, не промолвив ни слова, Северный Орел указывал на что-то впереди — сначала на койота, затем на стайку антилоп да еще на группу всадников-индейцев на далеком горизонте, метеором пронесшихся в пестрых одеждах на быстрых лошадках.Казалось, удивительная интуиция подсказывает Северному Орлу, что именно может заинтересовать его белого сверстника — загадочность звериных следов, сами звери, их хитрые уловки, кактусы, огромные плантации диких, но съедобных и сладких грибов, барсучьи и сусликовые норы, все еще не стертые, уходящие вдаль, извивающиеся длинной цепочкой следы почти уже истребленных бизонов. Именно тут, когда он указал на эти следы, Северный Орел заговорил искренне и страстно, обнаружив такое ораторское искусство, какому Тони мог только позавидовать. Словно вдохновение охватило юного краснокожего, слова потоком лились из его уст, потом в голосе его зазвучала печаль, и он сделал заключение:— Все равно они уже никогда не вернутся, наши великаны бизоны, на которых охотились и мой отец, и мой дед. Они все ушли. Ушли далеко, в другие земли, потому что им не понравилось отношение бледнолицых. Иногда по ночам мне снится, что я слышу топот их тысяч копыт по бизоньей тропе, вижу их рога, задранные вверх, словно трава прерий на сильном западном ветру. Но сейчас от них остались одни привидения. Они уже никогда не придут. Я долго ждал, очень долго, много дней смотрел на их следы, смотрел и смотрел, но они не пришли. Никогда уже они не придут.Тони молчал. А что мог он сказать? Он только понимающе кивал головой и крепко прикусил нижнюю губу, будто ему приходилось что-то скрывать, но он сам не знал, что. И ему тоже пригрезились бегущие бизоны и так захотелось увидеть хоть одно из этих великолепных животных, проносящихся на фоне травы и неба. Но Северный Орел был прав — бизоны ушли навсегда.Только Тони почувствовал, что седло ему слегка натирает, как, указав рукой на юго-запад, молодой индеец сказал:— Там типи моего отца.И через каких-нибудь пять минут оба уже спешились и ступили на землю вождя. В дверях типи появилась женщина, а за нею трое детей. В нарядных национальных одеждах она была очень красива. Щеки ее были накрашены блестящей темно-красной краской, а пробор в волосах — ярко-оранжевой. Обратившись к ней, Северный Орел быстро-быстро заговорил на языке черноногих. Она, не задумываясь, ответила. И тогда юноша сказал просто:— Это моя мать. По-английски говорить она не умеет, но приветствует тебя и просит передать, что ее сердце для тебя открыто.Тони, приподняв кепи, пожал ей руку. Женщина бесшумно откинула шкуру, служившую дверью, и жестом пригласила его войти. На какой-то миг он подумал, что все это сон. Типи и снаружи было на редкость красиво — с расписными стенами, на которых было изображено много солнц и разных планет, а также лошадиные и волчьи головы, однако внутреннее убранство свидетельствовало о таком богатстве, что Тони просто онемел от изумления. Само типи было не менее тридцати футов в диаметре и стояло на чистой, сухой коричневой земле прерии, которая, в свою очередь, была застелена шкурами различных животных — светло-бурого медведя, лисицы, степного волка и барсука. С опорных шестов свисали костюмы из прекраснейшей оленьей кожи, кожаные ноговицы, рубашки, мокасины, и все это было расшито и украшено с настоящей роскошью. Еще там были кожаные ягдташи, кожаные кисеты, ружейные чехлы с вышивкой и кроличьи накидки. Не менее дюжины костюмов украшала бахрома из горностаевых хвостов на рукавах и на отворотах ноговиц. Сбоку на полу лежала стопка разноцветных шерстяных одеял, штук двадцать, не меньше, и целая гора пушистых звериных шкур; рядом была сложена пирамида из бизоньих рогов и свернутых лассо, знаменитых индейских лассо, свитых из травы и сухожилий, чтобы арканить рогатый скот и лошадей.Все имущество этого типи в Нью-Йорке стоило бы тысячи долларов. И в памяти Нортона на мгновение возник пассажир поезда, предлагавший жалкие два доллара Спящему Грому за его головной убор из орлиных перьев. Ничего удивительного, что проводник посмеялся над этим.Тут в типи вошел Северный Орел и спросил, не хочет ли Тони пойти посмотреть рогатый скот на ближайшем пастбище. Конечно, Тони изъявил желание. Ничего подобного он в жизни больше не видел. На пространстве в целую милю перед ним кишело море блестящих рогов и гремящих копыт. Казалось, вся эта пестрая масса уплывает прямо в небо. Это было целое богатство, такое вот стадо, и Нортон испытал странный восторг от неожиданной мысли, что он и его родители, путешествующие в дорогом пульмановском вагоне и живущие в большом городе, просто бедняки по сравнению с этим тонким юношей из племени черноногих, играющим роль хозяина с естественной мягкостью человека, совершенно свободного и неиспорченного.День выдался очень теплый, поэтому ужин приготовили на открытом воздухе. Северный Орел показал Тони, как разжигать огонь на степном ветру: под укрытием типи с подветренной стороны между двумя шестами под поперечиной, на которой висит над огнем чайник. Главной едой индейцев были вареная говядина, крепкий черный чай и пресная лепешка. Но ради гостя зажарили уйму вкуснейших грибов. Сами индейцы редко едят их, а Тони с легкостью проглотил несколько порций.После ужина Северный Орел опять пригласил Тони в типи и показал чудесные вышивки и орнаменты, сделанные на оленьих шкурах. Тони был в восторге и даже не поскупился ради этого часами драгоценного сна. И все-таки непривычно долгая прогулка верхом, свежий воздух и обильный ужин — все, вместе взятое, одолело его приподнятое настроение, и он рад был сразу после захода солнца одновременно со всеми «приготовиться ко сну».«Приготовиться ко сну» означало раздеться, завернуться в полосатое индейское одеяло и лечь на груду волчьих шкур, мягких, как пуховая перина, серебристых, как облака, поближе к незавешенной двери.Ночь серой вуалью окутала прерию, взошла поздняя луна и бледными лучами коснулась ровной пустынной поверхности земли. Через открытую дверь Тони наблюдал величественную пустынность и уединенность, разлившуюся над прерией. Все было прекрасно, и он почувствовал такую любовь к этому миру, словно тот принадлежал по рождению ему, а не спящему рядом с ним юноше из племени черноногих, унаследовавшему этот мир от своих предков. Потом из белой ночи донесся вой койота-скитальца и шум множества крыльев над головой. Постепенно перина из волчьих шкур согрела и убаюкала его, легкое дуновение ночного воздуха и тишина навеяли дремоту, и Тони заснул.Уже светало, когда что-то внезапно разбудило его. Он тут же встрепенулся, не понимая, однако, что заставило его замереть и онеметь. Он готов был закричать от страха, но еще не знал, из-за чего, и в следующий момент гибкое красное тело перегнулось через него, и его рука оказалась в чьих-то сильных пальцах, словно в тисках. Последовала короткая борьба, поток слов, непонятных ему, испуганный женский вскрик. Затем гибкое красное тело — тело Северного Орла, — выпрямилось. Тони, бледный, напуганный, недоумевающий, тоже попытался подняться. Молодой индеец припал рядом с ним к земле, что-то ужасное обкрутилось и извивалось вокруг его темной тонкой кисти и всей руки.Тони показалось, что он целую вечность не мог оторвать взгляда от этой ужасной картины, на самом же деле все было кончено в один миг: индеец задушил мерзкую гремучую змею и бросил ее к своим ногам. Минуту-другую никто не мог произнести ни слова, затем Северный Орел спокойно сказал:— Она свернулась в одном футе от твоей правой руки и уже подняла голову, готовая броситься.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21