В сноске они указали, что Пасха и предшествующий ему голый островок Сала-и-Гомес удивительно похожи на острова, о которых слышал капитан де Кадр.


Курс на ближайший тихоокеанский остров, по данным инков. Когда испанцы впервые одолели этот путь, они определили, что его протяженность примерно 600 лиг.
Действительно, задолго до плавания Роггевена старик Чепо сообщил испанцам точное навигационное описание пути до острова Пасхи из самой удобной гавани на побережье Южного Перу. Теперь нам известно: чтобы достичь на плоту ближайшего обитаемого острова, надо из Ило или Арики идти сперва на скалистый птичий базар Сала-и-Гомес. Оттуда прямой путь к острову Пасхи. Плавание с попутным пассатом вдоль южной внешней части Перуанского течения в самом деле, как утверждал старик-индеец, займет около трех месяцев.
В описании Чепо названы все основные приметы безлюдного Сала-и-Гомеса, над которым издалека видны стаи птиц. Когда идешь с востока, кажется, что из воды торчаn три горы. Уже у первых европейских мореплавателей они считались характерными ориентирами; они настолько бросаются в глаза, что даже на современных картах Сала-и-Гомес подчас обозначают ошибочно в виде трех раздельных островков. В шторм почти весь этот клочок суши исчезает под волнами, и лишь три скалы по-прежнему остаются надежным убежищем для многочисленных птиц. Если из Ило и Арики строго идти на первый обитаемый остров – Пасху, Сала-и-Гомес действительно останется слева. А следующий обитаемый остров за Пасхой – Мангарева.
Не менее интересно имя Кюэнтике, которым Чепо называет главного вождя острова Кюэн: первые испанцы, посетившие Пасху в 1770 году, записали, что вождь у пасхальцев называется теке-теке.(20) Итак, в Южном Пору индейцы точно знали направление и расстояние до острова Пасхи, помнили характерный вид единственного ориентира на этом пути. Такие же сведения Сармьенто услышал в 1000 миль к северу, в Кальяо. Отсюда видно, что древние перуанцы вполне могли определить позицию острова Пасхи с разных точек побережья.
Как известно, внутренние разногласия привели к тому, что экспедиция Менданьи изменила курс, рассчитанный Сармьенто по советам индейцев. Разберемся вкратце, что же произошло. В своем превосходном труде об этой экспедиции Амхерст и Томсон(21) сообщают, что, когда в Перу наладилось организованное управление, томящиеся от безделья испанские авантюристы стали особенно жадно прислушиваться к ходившим среди индейцев и моряков Кальяо рассказам о неведомых островах и даже целом континенте на западе. Кабацкие сплетни превратились в излюбленную тему дворцовых бесед, и Педро Сармъенто де Гамбоа «объявил во всеуслышание, что может определить местоположение островов, о которых местные ученые говорили, что они суть аванпосты южного материка, простирающегося от Огненной Земли на север до широты 15 градусов 5 минут, примерно в 600 лигах от Перу».
Эта последняя цифра верна с небольшой поправкой. Действительно, все считали, что надо идти примерно 600 лиг от Перу. И авторы справедливо напоминают, что провиант экспедиции Менданьи был взят с учетом пути от Кальяо до первого острова. Примечательно, что испанцы, которые двести лет спустя достигли острова Пасхи из Перу, так определяли его положение: «около 600 лиг от Кальяо и примерно столько же от чилийского побережья».(22) Шестьсот лиг – это немногим больше 2 тысяч морских миль, что как раз соответствует расстоянию до острова Пасхи.
Члены экспедиции Менданьи соглашались друг с другом еще в том, что ближайший остров должен лежать точно на западо-юго-западе от порта Кальяо. Достаточно сопоставить отчет Сармьенто с дневниками его противников (официального летописца экспедиции Катойры, руководителя экспедиции Менданьи, первого штурмана Гальего), а также с анонимной рукописью еще одного члена команды, чтобы убедиться – все явно считали, что искомая земля находилась к западо-юго-западу от Кальяо, ибо десять дней (у Гальего – двенадцать) корабли неуклонно следовали курсом(23), который должен был привести их к острову Пасхи. Однако в конце ноября, когда они достигли широты 15 градусов 45 минут, начались раздоры.
Сармьенто, хоть и слыл человеком вздорным, по праву считал себя компетентным в вопросе об островах. Он подчеркивает (Сармьенто пишет о себе в третьем лице), что это он представил правителю Перу «сведения о многочисленных островах и о континенте, находящихся на юге океана, и лично вызвался открыть их именем Его Величества. С этой целью он собрал сведения и изготовил карту… Предполагалось, что они будут следовать курсом запад-юго-запад до 23-го градуса, то есть до широты, определенной Педро Сармьенто…». Если бы намерение Сармьенто искать землю в 600 лигах, или в 2 тысячах морских миль, на западо-юго-западе от Кальяо осуществилось, они пришли бы почти к самому острову Пасхи. Правда, рассчитывая широту острова, он промахнулся на четыре градуса – простительная ошибка, если вспомнить, что первый штурман определил координаты хорошо знакомой гавани Кальяо в 12 градусов 30 минут, а на самом деле они равны 11 градусам 56 минутам.
Так или иначе, дойдя до 15 градуса 45 минуты южной широты, штурман внезапно свернул с прямого курса на остров Пасхи и повел корабли на запад. Сармьенто гневно пишет в своем отчете: «Педро Сармьенто со всей решительностью обратился к генералу (Менданье) по поводу этой перемены курса и при всех сказал ему, что с этим нельзя соглашаться, это нужно отменить, иначе он не совершит открытия и собьется с пути…».
Но молодой Менданья поддержал кормчего, и экспедиция двадцать дней шла примерно вдоль пятнадцатой параллели на запад. Всем было ясно, что штурман свернул с намеченного курса задолго до установленной Сармьенто отметки в 600 лиг, и, однако, никто не возражал. Причина заключалась в том, что Гальего, долго ходивший штурманом у берегов Перу и Чили, получил другую информацию в Кансильерии в Лиме.
Вот как Гальего обосновывал свои действия: «Я следовал вдоль этой широты, так как сеньор Президент сказал, что на пятнадцатом градусе южной широты в 600 лигах от Перу находится множество богатых островов». В итоге штурман повел суда в сердце Полинезии – ведь большая часть архипелага Туамоту, острова Общества, Самоа, Фиджи и другие обитаемые острова группируются в полосе между 10 и 20 градусами южной широты. Вместо того чтобы плыть на уединенный остров Пасхи, экспедиция шла теперь в самую гущу островов Туамоту.
Однако буквально на пороге архипелага, когда оставалось совсем немного до островов Пукапука и Рароиа, штурман опять внезапно повернул и лег на северо-западный курс. В итоге оба корабля прошли через «ворота» между Маркизами и Туамоту. Спустя три недели был замечен остров Нукуфетау в архипелаге Эллис, а на восьмидесятый день плавания экспедиция причалила к одному из Соломоновых островов в Меланезии. Испанцы потратили почти четыреста дней на то, чтобы пробиться обратно в Перу. Встречные ветры и характерные для Полинезии восточные течения вынудили их плыть севернее Гавайских островов.
Двадцать шесть лет спустя вторая экспедиция Менданьи снова вышла из Кальяо и достигла Маркизского архипелага. Так европейцы впервые открыли Полинезию.
Если бы штурман выполнил инструкции Сармьенто, у первой экспедиции Менданьи были бы все шансы открыть остров Пасхи; будь он более последовательным в своих решениях, они попали бы на Туамоту. Из-за колебаний кормчего суда экспедиции прошли мимо ближайших островов и попали в далекую Меланезию.
В принципе и Тупак Юпанки вполне мог дойти до Меланезии; это объяснило бы, откуда взялись чернокожие пленники, доставленные им в Перу. Но скорее можно полагать, что он шел на многочисленных плотах веерообразным строем и обнаружил ближайшие острова. Мы уже видели, что потомки подданных Тупака знали направление и расстояние до Пасхи от Ило и Арики так же хорошо, как от Кальяо; вряд ли можно сомневаться, что кормчие Тупака за два-три поколения до прихода испанцев были осведомлены не хуже.
Следующий за Пасхой обитаемый остров – Мангарева в южной оконечности архипелага Туамоту. Его жители подтверждают, что Тупак со своим флотом доходил сюда. Главные предания островитян посвящены приезду чужеземного короля Тупы. Первым эти рассказы опубликовал английский путешественник Крисчен,(24) который не знал истории инков: »…у мангаревцев есть предание о рыжеволосом вожде по имени Тупа, который пришел с востока на судах неполинезийского типа, напоминающих плот, – очевидно, тут отразилось воспоминание о каких-то перуанских бальсовых плотах».
Известный французский этнолог Риве,(25) цитирующий Крисчена, предположил, что мангаревцы сохранили память о визите Тупака Инки. Питер Бак(26) опубликовал затем дополнительные подробности из древней, так называемой Тирипонской рукописи.
Лет через двадцать после прибытия на остров европейцев Тирипоне, сын мангаревского вождя, сообщал: «Одним из видных посетителей Мангаревы был Тупа. Согласно основным историческим преданиям, он прибыл, когда правили братья короли Тавере и Тарой… Тупа прошел к Мангареве через юго-восточный пролив, названный потом Те-Ава-нуи-о-Тупа (большой пролив Тупы)». И дальше: «…мореплаватель Тупа… подошел к самой Мангареве и бросил якорь в большом проливе Тупы. Он ступил на берег маленького островка Те Кава».
В той же рукописи говорится, что Тупа, прежде чем возвращаться на родину, «поведал мангаревцам про обширную страну… где живет большой народ, управляемый могущественными королями».
Кава, островок в восточной части барьерного рифа, где сошел на берег Тупа, и большой пролив Тупы, где была стоянка его плотов, невольно заставляют вспомнить слова инков про Ава, или Ава-чумби, – один из двух островов, на которых побывал флот Тупака. Второй назывался Ни-на-чумби, то есть Огненный остров – меткое название для острова Пасхи, о котором все первые путешественники, от Роггевена и Гонсалеса до Бичи и других мореплавателей XIX века, писали, что обитатели острова, завидев корабль, разжигали но всему побережью множество костров, и к небу поднимались столбы дыма.(27) Некоторые исследователи предполагали, что название «Огненный остров» относится к островам Галапагос с их дремлющими вулканами. Но инки еще раньше знали Галапагос28, к тому же этот архипелаг был необитаем. «Чернокожих» вполне можно было найти среди мангаревцев; ведь открывший остров Бичи(29) обнаружил среди чрезвычайно пестрого по составу населения людей с такой же темной кожей, как у меланезийцев.
Кстати, темнокожие пленники – единственная примечательная добыча, которую могущественный Инка привез на родину с тихоокеанского острова. Наверно, он вернулся в Перу не менее разочарованный, чем жадный до золота Менданья. Возможно, он возвращался тоже северным маршрутом и там добыл металлический трон и другие сувениры, которые испанцы видели во времена внуков Тупака.
Отсутствие золота и других сокровищ на открытых островах плюс чрезвычайно трудный обратный путь в Перу – вот вероятные причины, из-за которых открытия Менданьи почти двести лет пребывали в забвении, пока во второй половине XVIII века их не повторили другие европейцы. Даже в этом испанские владыки Перу пошли по стопам своих предшественников – инков.

БАЛЬСОВЫЙ ПЛОТ И РОЛЬ ГУАР В АБОРИГЕННОМ
МОРЕХОДСТВЕ ЮЖНОЙ АМЕРИКИ
Главным аргументом против установленных Хейердалом в предыдущих главах связей Южной Америки с Полинезией (причем, что самое важное, в этих связях Южная Америка играла активную роль) было отсутствие у аборигенов таких мореходных судов, к каким привыкли в Старом Свете. Хейердалу пришлось организовать экспедицию «Кон-Тики», чтобы доказать, что бальсовый плот пригоден для преодоления больших расстояний в открытом море ничуть не меньше европейских судов.
Впоследствии оказалось, что этот отважный эксперимент произвел огромное впечатление на широкую публику, но не на ученых специалистов. Они укрылись за утверждением, что бальса недолго сохраняет плавучесть, но главное – из самой экспедиции они сделали на первый взгляд справедливый вывод, что с таким судном высадка на полинезийский остров всякий раз сопряжена с риском для жизни.
В этой главе Хейердал не только делает обзор всех известных преданий о бальсовом плоте, но и старается показать, что свежесрубленные бальсовые бревна долго сохраняют плавучесть. А в заключение он описывает эксперимент, доказавший, что бальсовый плот обладает превосходной маневренностью, если верно применять парус и изобретенные древними перуанцами гуары. «Кон-Тики» сел на риф лишь потому, что участники экспедиции не знали секрета инкских и доинкских мореплавателей.
Здесь вместе объединены статья Хейердала в «Саутвестерн джорнэл оф антрополоджи» (т. 11, Э 3, стр. 251-264, Университет Нью-Мексико, Альбукерке, 1955) и доклад, вошедший в «Записки XXXIII конгресса американистов» (Коста-Рика, 1958). При этом сделаны сокращения, которые не отразились на полноте материала.
Современные судостроители и этнологи мало знают и неверно судят о судоходстве аборигенов Перу и прилегающих областей северо-западной части Южной Америки. Причина ясна: местное судостроение основывалось на совсем иных принципах, чем те, которые мы унаследовали от наших предков.
В представлении европейца единственный тип мореходного судна – это наполненный воздухом водонепроницаемый корпус, достаточно высокий и большой, чтобы его не могли захлестнуть волны.
Для древних перуанцев размеры не играли такой роли; с их точки зрения, мореходным было судно, которое вообще не могло быть заполнено водой, ибо открытая конструкция не создавала вместилища, способного удержать воду. Они строили суда типа плотов, обладающие высокой, плавучестью, либо из бальсы и другой легкой древесины, либо из снопов камыша и тростника, связанных в виде лодки. Иногда делали понтоны из наполненных воздухом тюленьих шкур, на которые настилали своего рода палубу.
Человеку, не знакомому с мореходными качествами такого судна, оно может показаться примитивным, громоздким и ненадежным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42