Меньше всего на свете мне хотелось бы увидеть в твоих жарких глазах холодное презрение.
- Не отвлекайся.
- Хорошо, моя радость. Возвращаюсь к своему чистосердечному признанию. Не знаю, как участь, а душу оно мне облегчает, точно. Стало быть, я подумал об убийстве. Сначала вроде бы не всерьез, но нет-нет да и ловлю себя на мысли о том, как его осуществить. Еще когда Мефодий упомянул Великовича, я подумал о Генрихе. Только он один из всех моих знакомых общается с Лёничем. Однако с другой стороны, видятся они только у себя в институте, в гости друг к другу не ходят, а мне нужно было как-то заманить Мефодия в дом, куда я мог бы наведаться сам. Здесь очень кстати оказалось бы какое-нибудь торжество, куда Генрих позвал бы всех-всех-всех. И тогда я вспомнил один разговор. Генрих обмолвился, что они стоят в очереди на квартиру уже лет тринадцать. Это показалось мне странным. Семья у Генриха многодетная, таким обычно дают квартиру куда быстрее.
Вот тогда и родился мой план. Первым делом я нанял старичка профессионального гримера на пенсии, который живет здесь, в этом доме. Он здорово поработал над моей внешностью - я сам себя не узнал в зеркале. В новом обличье я отправился в отдел учета и распределения жилплощади того района, где прописаны Луцы, и там при помощи кнута и пряника заставил дамочку-секретаря снять дело Генриха с полки и стряхнуть с него пыль. Как я и предполагал, долгое ожидание квартиры объяснялось весьма прозаически: другие очередники совали дамочке коробки конфет с конвертами, начиненными долларами, а Генрих, святая простота, честно ждал своей очереди. Я вручил взяточнице мзду, пригрозил напустить на нее проверяющих, и она пообещала уладить дело с квартирой в течение двух недель.
- Значит, квартирой Генрих обязан тебе?
- Да. Только, пожалуйста, не проговорись ему об этом. У него хватит благородства отказаться.
- Не волнуйся, не проговорюсь.
- Да я не волнуюсь. Просто предупредил на всякий случай. Следующим шагом был выбор орудия убийства. Я сразу решил, что воспользуюсь ядом. Но, честное слово, я не знал, что жена Великовича - окулист.
- А почему ты выбрал атропин?
- Грэм Грин. "Ведомство страха". Там жена главного героя умирает от рака; герой не в силах выносить ее страданий и поэтому поит умирающую чаем с атропином. Я решил, что вряд ли такой сострадательный человек воспользовался бы негуманным ядом. При всей своей злости на Мефодия я не хотел, чтобы он умирал в мучениях. Кроме того, по замыслу, его смерть должны были списать на самоубийство, а самоубийца не станет выбирать яд, гарантирующий ему долгую агонию.
- На самоубийство? - переспросила я.
- Да, именно на самоубийство. И если бы не ваше вмешательство, в милиции обязательно пришли бы к такому выводу. Но вы вывезли тело, и все пошло наперекосяк. Нет, конечно, я сам дурак! Мог бы и догадаться, что вы непременно выкинете что-нибудь эдакое. Нормальные люди вызвали бы "скорую", и медики, возможно, даже не стали бы утруждать себя вскрытием. А если бы и стали - не беда. Дело передали бы в местное отделение, участковый милиционер быстро установил бы, что у покойного имелись основания покончить с собой, запросил бы поликлиники его района на предмет пропажи атропина, выяснил бы, что в одной из них ночью произошла кража, а накануне Мефодий ходил в обворованный кабинет жаловаться на боль в глазах...
- Мефодий ходил к глазному врачу? - перебила я Сержа.
- Нет, конечно, - устало ответил он. - К врачу ходил один тип из театрального училища, загримированный под Мефодия. Он получил баснословно высокий гонорар за свою в общем-то несложную роль: прийти в поликлинику, назваться Кириллом Подкопаевым, заплатить деньги, взять талончик к врачу и пожаловаться на быструю утомляемость и резь в глазах. Если бы врачу могли потом предъявить живого Подкопаева, он, возможно, и усомнился бы, тот ли человек к нему приходил, но милиция-то показала бы фотографии! А старичок гример - настоящий мастер своего дела.
- А кража? Ты лично постарался или опять наемников привлек?
- Лично. Специально выбрал глазную поликлинику на первом этаже. Тип из театрального училища назвал мне номер кабинета, куда его направили, я определил окно, ночью подцепил хиленькую решеточку машинным тросом с крюком, и готово дело. Там даже шкафчик стеклянный с медикаментами стоял открытый, но я все равно разбил дверцу, чтобы кражу заметили.
- Основательно ты подготовился.
- Вот именно! И вы все испортили! Знай я, что вы сами возьметесь за расследование, ни за что бы в убийцы не подался.
- И правильно. А уж травить Мефодия у Генриха - просто низость.
- Да, тут я, конечно, маху дал. Но кто же знал, что его Машенька должна была приехать туда с детьми на следующий день?
- Должен был знать, раз так тщательно готовился. Кстати, а если бы после всех твоих усилий Лёнич не принял бы приглашения? Или не рассказал бы о нем Мефодию?
- Такую возможность я предусмотрел. Раздобыл заранее телефон Великовичей и в пятницу в пять часов попросил одного случайного прохожего им позвонить. Если бы ответил женский или детский голос, прохожий позвал бы Кирилла. Но Мефодий снял трубку сам, и его вежливо попросили передать Великовичу, что Генрих сегодня в семь часов собирает однокурсников по такому-то адресу. Мефодий ответил, что Лёнич уже в курсе. Я знал, что он не сможет удержаться и приедет. Мефодий хорошо относился к Генриху и любил ходить в гости, а такая возможность предоставлялась ему нечасто.
- Жалко, что он приехал. Мне не хочется по ночам видеть страшные сны. Он мертв, ты - за решеткой.
- А решетка - это обязательно? - осторожно спросил Серж. - Я прекрасно ко всем вам отношусь, ласточка, но не уверен, что соглашусь ради вашего спокойствия повторить свой рассказ официальным лицам.
- А ты не боишься, что они обойдутся своими силами? Все-таки отпечатки пальцев у Лёнича и Леши ты оставил, и потом это вранье насчет времени звонка Мефодия... Ты же его перенес чуть ли не на месяц.
- А откуда вы узнали, когда он звонил на самом деле? - насторожился Серж.
Я прикусила язык. Черт! Чуть Агнюшку не заложила!
- Марку с Лешей сказал кто-то из ребят на похоронах, а ему, надо полагать, сам Мефодий. Почему ты не учел такую возможность? Ведь Мефодий мог рассказать о вашем разговоре не только случайному человеку, но и Лёничу, у которого жил. А Лёнич - следователю. Его-то наверняка вызовут на допрос.
- Да, это единственное тонкое место в моем плане. Но я неплохо изучил характер Мефодия за время совместного проживания и готов был поклясться, что он не станет распространяться о нашем конфликте. Если его кто-нибудь обижал, он обычно взрывался, орал на обидчика, а потом несколько дней отмалчивался, и из него клещами нельзя было вытянуть, на кого он дуется. В общем, я рискнул. Мне нельзя было допустить, чтобы у кого-нибудь зародилось хотя бы слабое подозрение о моей причастности к этой смерти. Ведь я собирался украсть программу... А если я не знал, что Мефодий живет у Великовичей, то связать меня с убийством невозможно. И я по-прежнему намерен отрицать, что он говорил мне об этом. По счастью, наш телефонный разговор проходил без свидетелей. А отпечатки пальцев... Что ж, я уже назвал версию, которой буду придерживаться.
- Значит, ты не отступишься? Зачем же тогда было утруждать себя признанием?
- Мне не хотелось бы навлекать на вас неприятности, и я надеялся на твою изобретательность, которая всегда становилась поистине дьявольской, если требовалось вытащить из какой-нибудь ямы Лешу, Генриха, Прошку или Марка.
- Иными словами, ты надеешься, что я заткну друзьям рот и подам следователю версию самоубийства таким образом, что у него не возникнет неприятных вопросов ни к нам, ни к тебе?
- Ну, если тебе угодно выразить мою мысль имено так...
- Хорошо, я тебе помогу. Но у меня два условия. Первое: ты никогда никому не проговоришься, что Мефодий был в пятницу тринадцатого у Генриха. И второе: когда дело будет закрыто, ты уедешь куда-нибудь подальше, лучше всего - в Америку. После всего случившегося мне будет неприятно тебя видеть или даже слышать о тебе.
Серж посмотрел на меня долгим изучающим взглядом:
- А говорила, что не осуждаешь...
- Не осуждать - это одно, а стать соучастницей - совсем другое. Это уже вопрос самоуважения. Не думаю, что мне будет легко себя простить, а поскольку виновник моего падения - ты, тебе лучше не попадаться мне на глаза.
- А ведь если бы Мефодия убил кто-нибудь из твоих друзей, тебе бы и в голову не пришло потребовать их изгнания.
- Не пришло бы. Но ты описал невозможную ситуацию.
Серж не нашелся с ответом и долго-долго молчал.
- Мне будет очень не хватать наших ребят. И в частности - тебя.
- Ничего, переживешь. У тебя есть программа Мефодия, она принесет тебе славу, деньги и новых друзей. Американцы любят славу и деньги.
Серж как-то странно рассмеялся:
- Ничего у меня нет. Мефодий меня перехитрил. Файлы на его дискете были зашифрованы, а когда я попытался найти шифр, вся информация стерлась подчистую.
Глава 19
Заключив с Архангельским договор, я ненадолго впала в прострацию. Нам предстояло провернуть столько дел и в такие сжатые сроки, что голова у меня пошла кругом. Подавив малодушное желание немедленно расторгнуть сделку и отправиться домой, в постель, я кратко изложила Сержу свой план и, отмахнувшись от его вопросов, побежала вниз - проинструктировать своих.
Они уже не сидели в "Запорожце", а бегали вокруг него рысцой. Все это время только железная воля Марка удерживала троих остальных от попыток вломиться в квартиру Архангельского и вырвать меня из лап убийцы. Но терпение Марка тоже небеспредельно. В ту минуту, когда я показалась ему на глаза, он уже собирался выкинуть белый флаг.
Увидев меня целой и невредимой, все четверо испытали колоссальное облегчение, но только Генрих и Леша остановились на этой радостной ноте. У Марка с Прошкой облегчение тут же сменилось раздражением.
- В чем дело? - свирепо поинтересовался Марк. - Вы что там, роман в стихах писали?
- Ты бы еще сказал, читали "Отче наш"! - фыркнул Прошка. - У этой сладкой парочки наверняка нашлись занятия поинтереснее. Что им четверо придурков, которые в предынфарктном состоянии бегают под окнами?
Чтобы не ввязываться в склоку, я в буквальном смысле слова прикусила себе язык. И досчитала до десяти. А на счет десять резко выдохнула, рявкнув при этом:
- Молчать!
Как ни странно, мой вопль возымел действие. Все четверо уставились на меня с рвением хороших служебных собак, ждущих следующей команды хозяина.
- У нас нет ни минуты. Архангельский упорствует в своем нежелании садиться в тюрьму. Поэтому вопрос стоит следующим образом: хотите ли вы, чтобы справедливость восторжествовала ценой истрепанных на допросах нервов, Машенькиных треволнений и новой квартиры, исчезающей в туманной дали? Предупреждаю сразу: никаких гарантий означенного торжества справедливости у нас нет. Архангельский может выпутаться, а мы, напротив, влипнем окончательно.
- Но разве у нас есть варианты? - уныло спросил Прошка.
- Есть. Мы можем подать следователю готовую версию о самоубийстве в красивой подарочной упаковке. Но для этого ближайшие несколько часов придется вертеться как белкам в колесе.
К чести моих друзей они согласились на сделку с совестью далеко не сразу.
- Получается, что благодаря нам твой любимчик останется безнаказанным? вознегодовал Марк.
- Ну, не совсем, - ответила я, миролюбиво пропустив мимо ушей "любимчика". - Архангельский дал слово уехать в Америку.
- Хороша расплата!
- На мой взгляд, да. Изгнание во все времена считалось тяжелым бременем. А для Сержа, посвятившего жизнь завоеванию дружеских симпатий, оно будет особенно трудным. Только не говори мне, Марк, что предпочел бы отправить его в тюрьму, на перевоспитание к садистам, насильникам и прочим уркам. По-моему, расстрел и то гуманнее. Ни за что не поверю, будто ты настолько кровожаден, как бы плохо ни относился к Сержу.
- А если Архангельский нарушит слово? - спросил Прошка, поняв, что Марк не собирается отвечать. - Мы спасем его от ужасов зоны, а он наплюет на обещание и останется здесь. Или поживет немного в Америке, а потом вернется.
- Не наплюет, - уверенно ответила я. - У нас есть средство избавить его от искушения. Стоит нам рассказать однокашникам правду, и ссылка покажется ему раем. Нет, Серж не вернется, поверьте. Он предпочтет, чтобы на родине его вспоминали с любовью.
В конце концов здравый смысл и былая симпатия к Архангельскому (не у Марка) победили. Я объяснила, что нужно делать, отправила Марка и Генриха на переговоры с остальными участниками вечеринки, Лешу и Прошку за покупками, а сама поехала на Петровку.
Я позвонила Селезневу из автомата, расположенного недалеко от проходной, и попросила его выйти на пятнадцать минут. Он пообещал спуститься, как только освободится. Ждать пришлось довольно долго. Но и разговор занял больше времени, чем я предполагала.
Идальго сам предложил прогуляться по Бульварному кольцу, я его за язык не тянула. С ночи немного похолодало и газоны припорошило снегом, но дороги и тротуары по-прежнему были мокрыми - через каждые несколько шагов приходилось перепрыгивать лужи.
Поначалу я благоразумно воздержалась от упоминания сделки с Архангельским. Просто рассказала Дону о его признании и спросила напрямик, велики ли шансы правосудия одержать верх над преступником, если Серж откажется давать против себя показания. Селезнев подумал, уточнил кое-что и ответил однозначно: нет. Даже отпечатки пальцев, если они найдутся в квартирах Леши и Великовича - лишь слабые косвенные улики. Чтобы они стали сильными, нужно доказать, что программы Мефодия действительно существовали и имели ценность, а это невозможно. Одним словом, дело Архангельского, скорее всего, не дойдет даже до суда, а уж в суде-то хороший адвокат выиграет его за пять минут. А плохой - за полчаса.
Тогда я изложила ему свой план.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33