Ради любопытства Краснов взял лупу и попытался рассмотреть, что же видно в черном овале. Точки и черточки, которые он разглядел, не впечатляли. Он отложил снимок и позвонил Петрову:— Сергей Ильич, есть фотоинформация. Экспедиция вышла в район и разворачивает работу.— Хорошо. Владимиру Васильевичу докладывал? Нет? Тогда я доложу ему сам.Краснов был опытным аппаратчиком. Он мог бы и сам доложить президенту о начале работ в зоне операции «Портфель», но понимал, что, передав это право Петрову, не ослабил, а укрепил свое положение.Искусство аппаратных игр включает в себя умение подыгрывать начальникам.
Генерал Травин вошел в кабинет Барышева к окончанию рабочего дня.— Вот, взгляните, Алексей Федорович. Забавный сюжет. — Сказал и положил на стол узкий листок бумаги с цифрами, отпечатанными компьютером. — Господин Назаров сообщил реквизиты банка, куда ему должны перевести деньги.— И куда?— В банк Сакура. Токио.— Он звонил?— Звонил, но не он.— Кто же? — Барышев встал и убрал со стола в карман пачку сигарет.— Доверитель.— Определили, откуда звонок?— Лучше сядьте, Алексей Федорович.— Ладно, говори. Устою.— Звонили из Израильского посольства. Помощник военного атташе.— Какая связь? И не тяни, ты же уже все выяснил.— Звонивший сразу представился. И предугадал мой вопрос. Объяснил, что господин Назаров взял кредит на означенную сумму у гражданина Израиля Моше Берковича. Адрес в Тель-Авиве есть. Беркович тоже существует.Барышев устало опустился в кресло, вынул из кармана сигареты и положил перед собой на стол.— Вопрос номер один. Как думаешь — это Моссад?— Моссад? Вполне возможно. Только вот Назаров, как он у них оказался? Здесь он на контакты не выходил. В Средней Азии это еще менее вероятно. Своих людей хан Ширали держит под строгим контролем.— И все же это Моссад. Изящный почерк. Надо выяснить.— Может, не стоит? Они чинить нам препятствий не будут. Объективно наши интересы совпадают.— Могли бы намекнуть.— Я этот звонок и воспринимаю как намек.— Хорошо, я должен срочно доложить Петрову. Бумажку возьму. Долг придется оплатить. Назаров нашел хороших гарантов.
— Андрей, — Тюлеген выглядел озабоченно. — Тебе не следует приходить ко мне так часто. Это бросается в глаза. Надо найти другое место.— Мы можем встречаться на половине дороги. У черной могилы.— Там нельзя, — сказал Тюлеген. — Это нехорошо.— Почему?— Там нельзя говорить о делах, надо только тихо сидеть и думать.— Ты, наверное, знал того, кто там похоронен?— Да, это папа моего отца. Ата Алтынбай.— Прости, — Андрей протянул Тюлегену руку. — Я не знал. Он был богатый?— Откуда? Он был фронтовик и всю жизнь после войны провел в степи.— Но, если сосчитать камни…— Так захотели родственники. Дедушка много трудился, его все уважали. Камни тоже собирали все. Хотели, чтобы ему было приятно.— Я тоже положил камень…— Спасибо. Если ты потребуешься срочно, я распалю у юрты дымный костер.— Договорились.
В последнее время Андрей работал с остервенением, которое стало раздражать даже рабочих. Для него единственным способом избавиться от давивших на него сомнений была работа. В гуле буровой машины, в подъеме и спуске бурового снаряда на глубину, он обретал лекарство от неуверенности, которая всегда порождает депрессию. И тем не менее, просыпаясь каждое утро, он задавался одним и тем же вопросом. Что делать дальше? Глубина скважины уже превысила сто метров, и следовало принимать окончательное решение. Андрей понимал, что реально оценить обстоятельства ему помимо всего мешал элементарный страх. Липкий, разъедавший волю как ржа. Раньше с ним такого не бывало. И все потому, что обстоятельства требовали тогда мгновенных решений и действия обгоняли испуг. А здесь, оказавшись один на один со злом и не имея возможности открыто бороться с ним, Андрей испытывал неодолимое угнетение стрессом.Эти же мысли не позволяли ему спокойно спать. Кроме того обострялось тоскливое чувство одиночества, и он начинал жалеть, что не завел семьи, не имеет собственного угла и детей. С возрастом ощущение собственной ненужности приходило все чаще. Он пожертвовал всем ради кажущейся свободы, ради профессии, которую любил. Казалось бы, поступал, всегда сообразуясь со своими желаниями, не ущемлял своих прав ненужными обязательствами, а простого уюта так и не познал. Знакомства с женщинами у него кончались всегда одинаково: какая дура станет связывать себя с человеком, которого неустроенная жизнь таскает по земле как шар перекати-поля и который не желает бросить якорь у благоустроенного цивилизацией берега! А сейчас, конечно, было уже поздно. Двадцать лет — ума нет, и не будет. Тридцать лет — жены нет, и не будет. А ему уже стукнуло сорок. В таком возрасте мысли о женитьбе кажутся не только несбыточными, но и пугающими. И казались бы, если бы не Альфия.Вспоминая ее, Андрей с удивлением открывал скрытые в нем способности по-юношески переживать ощущения, подаренные женщиной. Он вновь ощущал то пряный запах волос Альфии, то нежную упругость ее груди, то влажность отзывчивых губ, то будто слышал похожий на шелест тихий шепот: «еще», то глубокий стонущий вздох и чувствовал внезапную расслабленность двух тел, рука об руку совершивших тяжелое восхождение на вершину, с которой они увидели яркую вспышку бушующего света, ослепившую их и затопившую все вокруг ощущениями бурной радости.Он пламенел и полнился тихим блаженством, когда вдруг вспоминал странное сочетание девичьей целомудренности Альфии, ее внезапно прорывавшуюся стеснительность и неожиданно открывавшуюся жизненную мудрость в моменты, когда он того не мог ожидать. Она была полна душевной чистоты, и в то же время ее, как и его, сжигал огонь зрелых желаний, палящий и опьяняющий.Ему казалось смешным в его возрасте сказать себе: «я влюблен», и он этого не говорил. И скорее всего не потому, что не хотел признаваться себе в еще неизжитых слабостях юности, а из боязни обмануться, если что-то в их судьбах не свяжется, и он ее уже никогда не увидит.Ему уже мало было любить самому. Ему требовалось, чтобы и его любили, не изображали, что любят, а любили по-настоящему, беззаветно и строго.Ему нужна была женщина, близкая по духу и желаниям, словом, такая, которой бы он мог открыть себя так, как не открывал никому, никогда.Мысли, мысли, беспокойные и возбуждающие, несмотря на усталость, подолгу не давали Андрею заснуть, и он часами лежал на спине, глядя в потолок натянутого тента, пока сон, беспокойный, неглубокий, нервный, не брал свое.В этот раз, до изнеможения утомленный работой, которую начал в пять утра, Андрей в самое знойное время, около двух дня, ушел в палатку отдохнуть. Но только улегся, как за пологом раздался шум беспокойных голосов. Задремать под такой аккомпанемент не было никакой возможности. Андрей встал, выбрался из палатки и невольно зажмурился: яркое солнце било прямо в глаза.У грузовичка, привезшего продукты из ближайшего кишлака Актас, стояли и о чем-то спорили рабочие.— Что у вас? — спросил он бригадира.Тот отошел от споривших рабочих, приблизился к Андрею.— Они недовольны, начальник.— Их не накормили? — Андрей уже догадался, что могло нарушить покой рабочих и стать причиной скандала, но лучше было не показывать этого.— Накормили, начальник.— Тогда что?— Они не хотят разгружать машину.— Почему?— Там ящики, на которых нарисованы свиньи. Грузчики не желают прикасаться к такому грузу. Говорят, это грех.Андрей поправил на плечах куртку и подошел к рабочим. При виде его все умолкли.— Не надо волноваться, — сказал Андрей и хлопнул в ладоши, привлекая к себе внимание. Разговоры прекратились, но лица рабочих оставались сердитыми. — Вы правильно поступили, не пожелав разгружать эти ящики.Андрей был, с одной стороны, обрадован, с другой — взволнован: прибыл груз, о котором он договорился в Москве с генералом Травиным. И теперь предстояло сделать так, чтобы о свинине не пошли разговоры по лагерю.Он подошел к машине и сорвал с тары этикетку с задорным свиным рылом. Бросил ее под ноги и растоптал.— Никто не может заставить вас совершать грех. И не беспокойтесь, что вам еще раз придется столкнуться с этими ящиками. Я заказал эти консервы для собак чабана. Они дешевые. Вы ведь знаете: насчет того, что могут есть собаки, пророк не оставил распоряжений и запретов. Разве не так?Обстановка разрядилась. Люди перестали хмуриться.— Эти ящики я разгружу сам.Он перетаскал ящики в свою палатку и вернулся на буровую. Теперь нужно было закончить подготовку к тампонажу скважины. Чтобы надежно закупорить ее ствол и не дать радиоактивным газам взрыва вырваться наружу.Приказав рабочим приготовить цементный раствор, Андрей выбрал обсадную трубу, которая подходила по диаметру для того, чтобы заклинить скважину где-нибудь на глубине ста — ста десяти метров. Во время работы к ним подошли Иргаш и его верный спутник Кашкарбай.— Для чего это нужно? — спросил Иргаш и подозрительно осмотрел трубу.— Эфенди, этим мы заткнем скважину, если она не приведет нас в нужное место. Движение воздуха, которое может образоваться в подземелье, нельзя считать полезным для того предмета, который мы ищем.— Как же можно заткнуть трубой скважину? — Иргаш все еще не скрывал подозрения. — Она просто пролетит внутрь до дна.— Нет, эфенди. На большую глубину бурение ведется с уменьшением диаметра скважины. Эта труба плотно заклинится где-то на глубине ста метров и заткнет отверстие как большая пробка.— А если мы пробурим проход в нужном месте?— Тогда затыкать скважину не потребуется.Иргаш подумал. Кивнул:— Хорошо, работайте.— Продолжайте, — угодливый Кашкарбай решил подбодрить рабочих. — Делайте все, как велит мастер.Последние метры скважины Андрей проходил с особой осторожностью. Алмазная коронка легко резала доломит, погружаясь в глубину скалы сантиметр за сантиметром. Когда до свода, по расчетам, оставалось с десяток сантиметров, Андрей приказал поднять снаряд.Рабочие выбили серый гладкий цилиндр керна. Андрей бросил на него быстрый взгляд и стал внимательно осматривать коронку. Разглядывая резцы, сокрушенно цокал языком.— Что? — спросил Кашкарбай, как всегда оказавшийся рядом.Андрей удрученно покочал головой:— Попали на пласт железняка. Очень твердый камень.— А-а, — сказал Кашкарбай и сразу потерял интерес к происходившему. Проблемы твердости горных пород его мало интересовали.Оставшиеся сантиметры предстояло проходить с большими предосторожностями. Определить толщину породы, отделявшей забой скважины от пустого пространства каверны, не представлялось возможным. Значит, если поторопиться, то вполне могли возникнуть две неприятности. Во-первых, внутрь подземелья может рухнуть пробуренная порода. Если марка, поставленная геодезистами, точно совпадала с центром устройства, то удар придется по чемоданчику. Что тогда произойдет, можно только гадать. Вторым, не менее опасным следствием неосторожности мог стать обрыв снаряда. Пока коронка давит на забой, вся колонна труб имеет опору. Но, если колонковая скользнет в пустоту, вес свечи может разорвать какую-нибудь штангу в верхней части снаряда.Тогда последствия окажутся еще более опасными, чем падение керна. Огромное стальное копье ворвется в каверну, сокрушая все, что там есть.Когда рабочие опустили колонну в забой, Андрей подал команду:— Отдых!Рабочие безропотно разошлись. Одни отправились к цистерне попить, другие отошли в тень домика и улеглись на теплую землю.Как только на буровой никого не осталось, Андрей запустил станок.Осторожно, полагаясь только на собственное давление колонны и не увеличивая его механически, начал проходку. Чтобы видеть, как погружается снаряд, он на одной из штанг сделал белой краской отметки, через каждые два сантиметра.Когда колонна углубилась на пять сантиметров, с промывочной водой он запустил в скважину стеклянную крошку и сорвал керн с основания.Подумал и позвал рабочих.— Надо поднимать снаряд. Коронка не режет.Рабочие безропотно принялись за дело. Андрей свернул алмазную коронку. Вместо нее навернул на колонковую трубу стальную пробку с приваренным к ней карбидвольфрамовым сверлом.В последних сантиметрах породы он решил в центре забоя просверлить сквозное отверстие. Это позволяло решить сразу две проблемы: определить истинную толщину камня, отделявшего буровой снаряд от пустоты, а также значительно уменьшить размер осколков, в случае, если керн провалится вниз.Когда колонна ушла в скважину, Андрей объявил:— На сегодня все. Спасибо, свободны.Рабочие, за последние дни привыкшие к стилю работы мастера, собрали манатки и разошлись по палаткам.Последние сантиметры скального свода каверны он прошел сам. Потом сам же опустил в скважину световод и долго разглядывал внутреннюю полость камеры. Марка геодезистов точно обозначила центр испытательной закладки. Скважина попала в цель.— Что там? — спросил Кашкарбай заинтересованно.Больше всего Андрей боялся, что тот сам пожелает воспользоваться световодом и что-то увидит. Ответил угрюмо, почти зло:— Промахнулись. Будем бурить вторую скважину. Вот здесь.Андрей отошел на четыре шага к югу, поднял с земли булыжник и положил его в намеченной точке.— Это сильно затянет время, — сказал Кашкарбай недовольно. — Надо быстро.— Русские говорят так: быстро только кошки родятся, да и то слепые.Узбек что-то буркнул под нос, пнул банку со смазкой и недовольно отошел.Рабочие подняли световод, свернули и унесли в хозяйственную палатку.
Вечером Андрей пошел к Тюлегену. Его юрта стояла на пятачке возвышенности, хотя рядом была удобная, закрытая от всех ветров впадина.— Ты хреновый кочевник, — сказал Андрей. Он увидел, как Тюлеген лопатой отгребал от юрты песчаные наносы, образовавшиеся за ночь.— Точно, — согласился Тюлеген, но окончил неожиданным утверждением. — Зато хороший тактик. Ты посмотри, какой отсюда обстрел.Андрей не нашелся, что ответить: боевая целесообразность часто противоречит бытовой житейской мудрости.Лохматые, куцехвостые псы-волкодавы — Аяз и Буршак — Мороз и Град — завидели Андрея издалека и радостно бросились навстречу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44