Пусть шеф лично убедится, с какими типами здесь на вахте имеют дело его подчиненные.— Что вам? — спросил начальник охраны, плотный грибок-боровичок с лицом профессионального поддавалы.— Хочу попасть на встречу с министром, — сказал Андрей, уже по виду начальника понявший, что его скорее удастся сблатовать на распитие пузырька, чем добиться разрешения на пропуск внутрь министерской святыни.— Исключено, — сказал боровичок и вздохнул. Должно быть, нелегкой была его служба.— Слушайте вы, стражи ворот, — Андрей вдруг почувствовал прилив буйных желаний и неукротимую злость. — Я сейчас отсюда уйду и из первого автомата позвоню вам, что в здании заложена бомба. Мешок гексогена. Уверен, вы забегаете как зайцы. Так какого ж… извините, вы ставите меня, живого, ниже телефонного звонка?— Я сейчас вызову милицию, — Боровичок знал, как вести разговоры с нахалами. — Ты этого добиваешься?— Ну, народ! — Андрей апеллировал к двум интеллигентного вида мужчинам, которые, решив свои дела в ведомстве, направлялись к выходу. — С ними как с людьми, а они…Два лощеных московских чиновника не обратили на реплику Андрея ровным счетом никакого внимания. Для того и существует охрана, чтобы не пущать и вести разговоры с народом на понятном ему языке базара.— Хорошо, — сказал Андрей громко. — Оставайтесь. Я все понял. Придется обратиться в прессу. И, скорее всего, в иностранную…Тут оба чиновника разом напряглись и навострили уши. В вестибюле прозвучало магическое слово «пресса», которое в министерстве у всех мгновенно вызывало стойкую аллергию, может быть, не касавшуюся только лифтеров и уборщиц. При слове «пресса» даже министр менялся в лице.Не так давно ушлые газетчики и телерепортеры устроили свистопляску вокруг Минатома в связи со сделкой, заключенной с иностранцами. Минатом подряжался ввозить в Россию отработанное ядерное топливо, регенерировать его и с выгодой продавать на международном рынке. Не вникая, а, может быть, попросту не желая вникать в суть дела, журналисты раздули скандал, напугали обывателей, заставили попотеть и оправдываться перед обществом не только министра, но и председателя правительства.Один из чиновников, на счастье Андрея, оказался помощником министра Катениным.Быстро попрощавшись с собеседником, он подошел к охране.— У вас с товарищем какие-то проблемы?Начальник охраны доложил, что человек с улицы домогается встречи министра, но о чем собирается говорить, сообщать не хочет.— Я помощник министра, — сказал Катенин, подойдя к Андрею, и с удивительной смелостью протянул ему руку. — Может быть, вы изложите вашу проблему мне? Мы пройдем в кабинет к офицеру безопасности, и вы там все расскажете.— Спасибо, господин Катенин. Но меня не устроят ни замы, ни помы, ни офицеры безопасности. Только министр. Лично. Вы можете позволить мне сказать ему всего два слова по телефону? И не по городскому, а по закрытой связи. Можете?
Виктор Альбертович Катенин окончил физико-технический институт с красным дипломом и после длительной и тщательной проверки на благонадежность попал в систему Минатома. Вскоре молодого специалиста приметил начальник технического комитета и взял к себе консультантом. Шеф обнаружил в Катенине способность быстро угадывать слабые места и выявлять технические недоработки в проектах, а затем с особой страстностью писать разгромные рецензии. Катенин дробил чужие работы с вдохновением, делая так, что любой маломальский просчет при желании мог стать похоронкой для блестящей идеи.Открыв это качество в Катенине, начальник стал передавать ему на экспертизу разработки, которые по каким-либо соображениям, далеко не всегда техническим, следовало завалить. Катенин упивался своей тайной властью, а число его недоброжелателей быстро множилось.И когда случилось, что при сокращении кадров Катенин остался за штатом, никто из тех, кому он попортил немало крови разгромными оценками их трудов, не взял его к себе. Кто-то из начальников предложил дипломированному специалисту должность техника, но Катенин пойти на нее не согласился.Ему помог счастливый случай. Министр Алексей Адамович Аркатов как-то со смехом рассказал жене о злоключениях Катенина, и та вдруг воспылала к нему сочувствием.Екатерина Васильевна Аркатова, доктор филологии, больше всего боялась, как бы ее муж не попал под влияние длинноногих секретарш, которые в изобилии водятся на этажах государственных учреждений и заселяют министерские приемные.Когда ее благоверного, мужчину в самом соку и при других несомненных достоинствах, назначили министром, она сразу попыталась взять подбор его помощников в свои руки.Поздним вечером первого дня, когда супруг впервые ощутил всю тяжесть груза, взваленного на его плечи, Екатерина Васильевна встретила его у двери и всплеснула руками:— Боже, на кого ты похож! И это за один день! Так тебя и на полгода не хватит!Она знала, как Аркатов дорожит своей внешностью, сколько внимания и сил уделяет ее поддержанию в форме.За вечерним чаем она спросила супруга:— Скажи, Леша, ты знаешь истинный смысл слова «канцелярия»?Понимая, что доктор филологии наверняка не имеет в виду банальных истин, Аркатов сразу предложил:— Рассказывай.— В древности римляне словом «кан» обозначали собаку. Целла — это клетка, келья, замкнутое пространство. Следовательно, канцелярия — всего лишь собака, запертая в прихожей хозяина, важного человека. Вера простых людей в доброту и справедливость начальства легко бы погибла, не будь канцелярий — злых и занудных собак за столами в приемных. Если хочешь работать спокойно, найди себе такого пса.Найти его Аркатову долго не удавалось, пока он не рассказал супруге историю Катенина. И та с женской проницательностью поняла, что наконец-то пес нашелся. Правда, Аркатов сперва посопротивлялся.— Кэт, — возразил он жене. — Он же невыносимый зануда и садист.— Леша, с тобой он будет держать себя как надо. А с другими… Пусть уж они сами налаживают с ним отношения.Обреченный на вылет из министерства, Катенин, к удивлению и ужасу всех его знавших, стал помощником добрейшего и умнейшего министра.Вступив в разговор с Андреем, Катенин больше всего желал сплавить типа, который действительно мог обратиться в прессу. Было у него что-то за душой, опасное для министерства или нет — дело другое. Но предупредить попытку стоило.— Вы чего-то не понимаете, господин Назаров. Я правильно вас назвал?В эту среду у Катенина горящих дел не было, и он решил просветить наивного провинциала, верившего в мудрость демократии и в то, что государственные учреждения призваны служить обществу и человеку. Поэтому говорил он ровным, полным доброжелательности голосом, зная наперед, что именно после такого проникновенного разговора по душам отказ особенно сильно ломает самого сильного человека.Резкий тон, суровая отповедь с первых слов готовят к неприятному, а доброта вселяет надежду, рождает ощущение того, что беседующий сочувствует и старается чем-то помочь.— Даже я не распоряжаюсь временем министра и не могу ему сказать о вашем желании произнести два слова. Вы понимаете? — Сказал Катенин и, сбавив голос, добавил: — Я понимаю, это бюрократия. Мне многое самому не нравится. Увы…Андрей почтительно склонил голову.— Вы мне очень популярно все объяснили, Виктор Альбертович. Очень. Я видел вашу контору снаружи. Впечатляет. Оказывается, изнутри она еще более могущественна. Сейчас я уйду. Не беспокойтесь, охрану вызывать не потребуется. Уйду и поеду в американское информационное агентство. Почему именно туда? Да по простой причине. Я думаю, там будет меньше бюрократии. А наши средства массовой информации, к сожалению, до вершины вашего бастиона доплюнуть не сумеют. Американцам я расскажу, что готовится второй Чернобыль. Это слово понятно без перевода, верно? Поэтому реакции долго ждать не придется. И знаете, что мне в этом деле будет интересней всего увидеть? Как вас повезут в Лефортово.— Вы… вы, — Катенин захлебывался от ярости. Старательный ученик, мальчик из семьи рафинированных интеллигентов-гуманитариев, он теоретически знал все слова русского бранного лексикона, но сам выговаривать их с нужной экспрессией и доходчивостью не умел. А если что-то и произносил, это звучало неуверенно и неумело. — Вы мне угрожаете?— Нет, прогнозирую.Упоминание о Чернобыле все же пробилось через охваченную жаром гнева подкорку Катенина и заставило его изменить тон. Понизив голос, он спросил:— О Чернобыле вы всерьез?— Все время, пока я торчу здесь, говорил о серьезном.Катенин не мог совладать с собой: в нем все так и кипело от ярости. С момента, как он стал помощником министра, никто с ним не говорил в таком тоне. И вот тип с улицы…В Конституции, наделившей нас равными правами, и чиновник за столом солидного офиса, канцелярист, «пес на привязи», и проситель, попавший в учреждение с улицы, в одинаковой степени граждане. Но жизнь никогда не ориентируется на такие мелочи, как равноправие. Любой мент может задержать на улице плохо выбритого человека, сочтя это признаком кавказской национальности, и потребовать предъявить документы. Чиновник, получающий денежное вознаграждение из налоговых отчислений населения, искренне уверен, что зарабатывает эти деньги сам. И потому любые проявления самостоятельности просителя, отсвет самоуважения в его глазах рождают в душе злобное желание оскорбить, унизить, поставить на подобающее место. Если приходишь просить, то должен гнуться. А поставить на место, значит показать, кто есть кто в этом мире, где вес человека и его значение зависят от его права что-то запрещать или разрешать.Тем не менее казалось, человек с улицы победил.— Хорошо, пройдемте со мной. Я помогу вам увидеть министра.Ворота-металлоискатель, когда Андрей проходил через них, даже не пикнули.Они двигались втроем: впереди Катенин, за ним Андрей, а замыкал шествие начальник охраны.
Электронные часы стояли на столе министра, но он, чтобы сделать свое заключение более осязаемым и убедительным, приподнял левую руку и бросил взгляд на дорогие наручные часы.— У меня только одна минута. Постарайтесь уложиться.Министр поднялся с места и стал собирать бумаги, лежавшие перед ним.Андрей понимающе качнул головой:— Благодарю вас, господин министр, за доброту и внимание. Я ухожу. Но предупреждаю, что потом, когда жареный петух клюнет ваше ведомство в задницу и вам месяцами придется заглаживать последствия по одной только причине, что у вас не нашлось времени выслушать меня, вы вспомните эти минуты. Прощайте!Андрей развернулся и по ковровой красной дорожке пошел к выходу.С министром уже давно никто не позволял себе говорить в таком тоне. Он привык, что даже ученые, обогретые заботами государства, чьи имена можно найти в любой энциклопедии, люди, украшенные государственными орденами, обремененные академическими степенями и лауреатскими званиями, никогда не становились в позу, если министр говорил, что в данные момент не располагает возможностью для встреч и бесед, и единственное, о чем просили, — зарезервировать для них десять-пятнадцать минут в удобное для министра время, в день, удобный для них обоих.Такое время, конечно же, находилось к взаимному удовлетворению сторон. Министр демонстрировал свою занятость государственными делами, от которых нельзя отщипнуть ни одной свободной минуты. Просители испытывали приятное ощущение собственной значимости, с которой пусть и не всегда охотно, но все же должен считаться высокопоставленный государственный муж.Сказать, что министр жил и работал в режиме спокойного плавания, было бы большим обманом. Ядерная отрасль индустрии во все времена оставалась беспокойным хозяйством. Ежедневно в центр приходили сообщения с мест о неполадках ядерных реакторов электростанций, кораблей и подводных лодок, о нештатных ситуациях с оружием, содержащим ядерные компоненты. Беспокоили финансовые и технические проблемы, внезапные отключения электроснабжения на закрытых объектах, на предприятиях, добывающих расщепляющиеся материалы, обогащающие их и готовящие к промышленному использованию. Такого рода события порождали нервотрепку, привлекали внимание правительства и прессы, провоцировали запросы международных организаций и требовали от министра быстрых и точных решений.И вдруг случайный гость с улицы, человек, которого в иные времена не пустили бы даже на высокие ступени здания Минатома, ведет себя с ним, членом правительства России, с недопустимым хамством, пытаясь навязать ему свои условия. Так и хотелось сказать: «Распустила вас демократия, уважаемый!», но что-то в тоне посетителя подсказывало, что им движет крайняя озабоченность и понять, в чем именно она заключается, просто необходимо.— Хорошо, я вас слушаю.— Не буду тянуть время. Начну с вопроса. Вам о чем-нибудь говорит название Ульген-Сай?Министр бросил на Андрея пристальный взгляд, молча взял со стола пачку сигарет, сунул одну в рот, щелкнул зажигалкой, выпустил клуб дыма.Андрей спокойно ждал ответа. Но дождался вопроса:— У вас есть какие-то сведения из этого района?— Есть. И не очень приятные.— Садитесь. — Министр жестом показал на кресло. Сам нажал на клавишу интерфона. — Виктор Альбертович, отмените сбор начальников управлений. У меня срочное дело.Слово Ульген-Сай, произнесенное Назаровым, заставило Аркатова на мгновение замереть в стойке охотника, услыхавшего шум приближения дичи.— Откуда вам известно это название?— Какая разница? — устало ответил Андрей. Его раздражало, что министр задает вопросы не по существу. Вместо того чтобы попытаться выяснить суть дела, он старается понять, каким образом человек приобрел свои географические познания.— Вы из нашей системы?— Что, похож на дурака? — Андрей сказал это нагло, не скрывая намерения задеть министра, обидеть его или хотя бы разозлить. И тот это понял. Но не вспыхнул раздражением, не завелся, а весело рассмеялся:— Кажется, я вас допек. Ладно, садитесь. Будем говорить.
Министр родился за четыре года до первого ядерного взрыва, произведенного на Семипалатинском полигоне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44