Дворянское собрание занял Ревком, потом в нем обосновался Губком. Председатель Губкома большевик Самуил Яковлевич Моисеев в дни первых майских торжеств под звуки духового оркестра переименовал Дворянскую в улицу Троцкого.Долго это название не просуществовало. Самуил Моисеев оказался крупным врагом народа. Его арестовали, изолировали от общества и тихо расстреляли. Улицу Троцкого нарекли именем Сталина и повысили в общественном статусе до проспекта. Новое название держалось сравнительно долго, но вечным не стало. Сталина удалили с пьедестала, Самуила Моисеева реабилитировали, а проспект переименовали в Революционный.Демократия, завезенная в Россию Горбачевым с Мальты или из Зимбабве, первым делом дала власть уголовному миру. Придонск по числу преступлений на душу населения, считая еще не родившихся и уже умерших, быстро догнал столицу страны. А по переименованиям улиц скорее всего обогнал ее. Пушкинекая стала вновь Скотопрогонной. Гоголевская — Тряпичной. Проспект Гагарина — Старогончарной. Первый губернатор новой власти — демократ Моисей Самойлович Яковлев — первым своим постановлением вернул Революционному проспекту название Дворянской улицы. Потрясенное этим актом общество потомственных дворян Придонска присвоило Моисею Самой-ловичу титул русского князя.Здание бывшего Обкома приватизировало Общество предпринимателей города и обратило в свой клуб. Оборудуя уютное гнездышко, клуб деловых людей н@ мелочился. Тротуар перед зданием — сорок метров длины — был затянут зеленым паласом, который на грязной ленте асфальта казался участком шикарной лужайки. По обеим сторонам паласа прохаживались вышибалы демократического покроя — в камуфляже, с резиновыми дубинками в руках, с наручниками на поясах. Из-под мягких полувоенных кепи с зелеными пластмассовыми козырьками на прохожих глядели сытые вывески церберов с наглыми тусклыми глазами.Случайные прохожие, оказавшись перед зеленым паласом, судорожно решали задачу: можно по нему идти или нет? Некоторые, стараясь держаться от греха подальше, к удовольствию наглых стражей, сворачивали с тротуара и обходили, с их точки зрения, опасное место по проезжей части.Поравнявшись с первым вышибалой, Рыжов сказал:— Вы бы, ребята, тут плакат повесили: «Не плювать. Обувь снимать».— Вали, вали, остряк, — зло огрызнулся страж паласа и поиграл дубинкой. — А то и зашибить могу.И тут же разинул рот, когда Рыжов направился к входу в святилище, а швейцар в красной ливрее, обшитой золотыми галунами, распахнул перед ним стеклянные двери.Деловая элита города — миллионеры и миллиардеры в исчислении на «зеленые», богачи свежего посола — собралась в главном зале. Над всем здесь витал призрак богатства, не скрываемого, подчеркиваемого. Длинный стол с полированной крышкой. У стола шикарные итальянские кресла на пяти лапках с колесиками — верти задом, катайся — одно удовольствие. На столе перед каждым креслом пластиковые папочки с чистой бумагой, шариковая ручка и две бутылочки — одна с кока-колой, другая с голландским пивом «Бавария». Пластиковые папочки трех цветов — белые, синие и красные — были разложены на столе так, что со стороны казались составными частями российского флага. Умный народ банкиры! Все-то обдумают! Вдоль стены напротив окон стояли стульчики подешевле — уже без колесиков (позвали сюда — не верти задом!) и с тонкими подлокотниками — для чинов сутью пожиже.Рыжов вошел в зал и сел на скромный стул у стеночки. Тарасов, занявший место председателя, это сразу заметил и замахал рукой:— Иван Васильевич! Что вы?! Так негоже. Вам здесь честь и место. Прошу за стол!Когда Рыжов входил в зал, никто на него внимания не обратил: мало ли в этом доме клерков, которые приходят и уходят и знать которых не обязательно! Но едва Тарасов назвал его имя, все сразу вскинули головы: кто это там такой, кому предложено занять место в синклите? Конечно, они понимали, что со стороны Тарасова приглашение гостя на почетное место не более чем жест символический, но увидеть и запомнить личность, коей оказывается почет, на будущее совсем не вредно.Рыжов, несколько растерявшись, встал, пересел на руководящее кресло с высокой спинкой и широкими подлокотниками, ощутив под собой мягкую приятность натуральной кожи. Он оказался лицом к лицу с Калиновской. Та сидела спиной к окну, и Рыжов не сразу ее узнал.— Здравствуйте, Иван Васильевич! Мы ведь знакомы? Рыжов едва не поперхнулся.— Ну как же! Я бы назвал наши отношения скорее дружбой.— Вы мне льстите! — Калиновская улыбалась вполне доброжелательно. — У вас утомленный вид. Может, стоит отдохнуть? Санаторий, дом отдыха? Я помогу…Рыжов ошарашенно огляделся. На их разговор мало кто обращал внимание: люди хорошо знакомы, говорят о личном…— Спасибо, я недавно с дачи…— Разве там отдых? Одни заботы. Если только сауна?— Еще грязи и купание, — парировал Рыжов.— Господа! — Тарасов поднял руку, призывая к тишине. Рыжов давно привык к этому обращению, но впервые почувствовал, насколько оно здесь оказалось к месту. За столом, объединенные одинаковым отношением к большим деньгам, сидели не товарищи, а господа — конкуренты и противники, готовые в любой момент вцепиться друг в друга. Впрочем, скорее всего они уже давно это сделали, но старательно сохраняют вид, что их объятия всего лишь проявление дружелюбия, а не способ задушить соперника на виду у всех.— Господа! Сегодня на нашей регулярной встрече я сделаю четыре сообщения. Все они крайне актуальны и, я уверен, касаются каждого присутствующего здесь. Вы разрешите?Несколько ленивых хлопков демократически дали Тарасову зеленый свет.— Господа, вы помните, сколько усилий приложила наша ассоциация для стимуляции следствия по делу Андрея Андреевича Порохова. Печально, но я вынужден сообщить, что следствие закрыто. Установлено, что убийца, уголовник Константин Бабич по кличке Рубец, действовал в одиночку. Сам он погиб при' неосторожном обращении со взрывчаткой в собственной машине. Поэтому, как говорили в старину, случай сей за неоткрытием виновных предать воле Божьей…Рыжов прикрыл глаза рукой. Так вот почему Тарасов напомнил ему цитату из Герцена. Кто-то из помощников банкира выловил ее в русском литературном наследии, и Тарасов проверял найденное на нем.Эрудицию в деловых кругах ценили, и слова Тарасова «дело же, почислив решенным, сдать в архив» заседавшие встретили одобрительными кивками.— Вторая информация столь же печальная. На днях на Черноморском шоссе погибла Ольга Дмитриевна Тимофеева. Причина гибели проста. Ее водитель не справился с управлением. Смерть всегда вызывает сожаление, но для нас она чревата неприятностями. Тимофеева под обещания льготной продажи автомобилей собрала у населения без малого триллион рублей. Этих денег на счетах ее фирмы не обнаружено.— Ай да баба!Легкий шумок прокатился по залу. Тарасов движением руки погасил его.— Представьте, господа, что будет вытворять пресса, когда ей об этом случае сообщит милиция. Я прошу всех, кто имеет влияние на местные издания, постараться убедить редакторов обойтись без большого шума. Он может нанести нашему бизнесу немалый вред.Рыжов поморщился. Калиновская сразу обратила на это внимание.— Вы переживаете, Иван Васильевич? Я вас так понимаю…— Господа! — Тарасов еще больше нахмурился. — Продолжается кровавое наступление на банкиров. Оно сопровождается безразличием со стороны общества и вынуждает нас принимать самостоятельные меры…Рыжов сжал зубы. В стране и в городе гремел выстрелами и взрывами черный фестиваль. Лилась кровь. Почти ежедневно кого-то из жителей города приходилось соскребать со стен и асфальта, укладывать в пластиковые мешки, а испуганные взаимной жестокостью хозяева больших денег считали, что некая темная сила изводит, выбивает только их, — и били тревогу, крича:«Спасите нас!», не задумываясь над тем, что следовало бы орать:«Спасите общество!»— Господа! Вы знаете, убит наш коллега Горохов… Улыбка в траурно-деловой момент была неуместной, но Калиновская не сдержалась и улыбнулась. Качнула головой и через стол шепнула Рыжову:— Смешно, верно?Рыжов сделал вид, что не расслышал, и отвечать не стал. Тарасов говорил складно и красиво. Не читал текст, как его читают великие государственные деятели России уже многие годы, а излагал волновавшие его мысли языком, который задевал всех сидевших в зале.— Чтобы раз и навсегда оборвать цепь террора, надо найти тех, кто заказал и совершил убийство нашего коллеги банкира. Найти и наказать по всей строгости закона.Рыжов прикрыл глаза рукой, чтобы не встречаться взглядом с Калиновской. Ему было не по себе, когда в присутствии типов, ворочавших миллионами, которым он бы не доверил и ста рублей из своей скудной зарплаты, произносились громкие, ничего, кроме угроз, не содержащие слова.— Мы решили стимулировать успех следствия и выделяем пятьдесят тысяч долларов на премию тем, кто отыщет преступников. В этой связи я и собираюсь представить вам Ивана Васильевича Рыжова. Он ас сыска не только в масштабе нашего города. Я взял на себя смелость и пригласил его взвалить на себя всю тяжесть работы по розыску убийц Горохова…Теперь на Рыжова смотрели все. Смотрели по-разному, но большинство без особого интереса, как на чистое витринное стекло, в котором при желании можно увидеть только свое отражение.— И, наконец, четвертая новость. Приятная. Мы можем поздравить госпожу Лайонеллу Львовну Калиновскую. На выборах в областную Думу по Соленоводскому избирательному округу она получила большинство голосов избирателей.Собравшиеся встретили сообщение веселым шумом и аплодисментами.— Вы не радуетесь, Иван Васильевич? Ай-ай! Я-то думала — у нас мир.— Я просто тихо скорблю, госпожа депутат.— Зря, Иван Васильевич. Я выиграла мандат в честной борьбе. В списке находились представители всех партий. Были «домушники», «жирные овцы», «комики», «дымократы». Все были. Все, кого тянет к власти. А прошла я. Представительница женщин. И, как видите, стала депутаткой.— Мне остается сожалеть о том, что у нас именуют демократией.Калиновская посмотрела на него и поморщилась.— Фу, какой вы, однако! Если честно, мне даже жаль вас, Рыжов. Вроде и неглупый человек, но так и не поняли происходящего. Не чем иным, как демократией, случившееся назвать нельзя. Избиратели, во всяком случае их большинство, захотели видеть меня своим представителем в органе власти. А вы живете в шорах тоталитарного режима, вам не нравится личность депутата, для вас я чем-то нехороша, и вы считаете, что я избрана незаконно.— Лайонелла Львовна! — Рыжов устало вздохнул. — Одного у вас не отнять — вы женщина умная. Боюсь обидеть и все же уточню: женщина ушлая. Поэтому ничем, кроме цинизма, ваши речи назвать не могу. Вы прекрасно знаете, что в ваших, так сказать, откровениях правды нет. Не было и свободного волеизъявления избирателей. Был подкуп, фальсификация результатов. Все это отвратительно, гнусно, а вы делаете вид, будто так и должно быть…Калиновская резким движением сломала пополам карандаш, который держала в руках. Лицо ее вдруг утратило обычную привлекательность, сделалось похожим на маску. Глаза помертвели, губы чуть приоткрылись, стали видны острые белые зубы. Голос зазвучал холодно, зло. Ее игра не привела ни к чему, и скрывать истинные чувства было незачем.— Хорошо, Рыжов. Свой выбор вы сделали. Я терпеливая, отрицать этого вы не можете.— Спасибо за баньку, — напомнил Рыжов с совершенно серьезным видом.— Это неприятный эпизод. Виновные мной уже наказаны.— За то, что не сумели поддать пару?— Считайте как хотите. Но скажу прямо: новой власти в области вы нужны не будете…Из бизнес-клуба Рыжов вышел на улицу почти одновременно с Калиновской. Он видел, как к подъезду подкатила ее машина. Дверцы на ходу распахнулись, и наружу, встречать хозяйку, выскочил квадратный мордоворот. Увидев Рыжова, он растерянно остановился. Трудно сказать, какие мысли родились в мускулистых мозгах труженика кулака и дубинки, но они заставили его замешкаться. Правда, тут же, заметив хозяйку, он воспрянул духом. Даже сострил, растянув толстые губы в улыбке:— Может, прокатимся с нами, Иван Васильевич? В баньку зайдем. Спинку потру.В этот момент кто-то из участников встречи щелкнул «пола-роидом». Полыхнула вспышка, зашипел механизм, выталкивая наружу готовое фото.— Вам, Лайонелла Львовна. — Фотограф широким жестом протянул снимок Калиновской.Она, даже не взглянув на то, что получилось, сказала:— Отдайте Ивану Васильевичу. На память. Когда госпожа садилась в машину, Рыжов приблизился к ней вплотную.— Вы интересовались моими источниками? — спросил он ехидно. — Разочарую вас. Это не Крыса. Фамилия Гуляев вам о чем-нибудь говорит?Калиновская зло захлопнула дверцу машины.— Поехали!КОКАИз первого же телефона-автомата Рыжов позвонил Катричу.— Салют, Артем. Счетчик я включил.— И как мадам?— Ты бы видел. Думаю, ответа долго ждать не придется.— Мне выезжать?— Немедленно. И сиди там безвылазно. Я освобожусь — приеду.— Думаете, реакция последует быстро?— Ты бы видел, как она среагировала на фамилию…Калиновская сумела позвонить чуть раньше Рыжова. Телефон у нее всегда был под рукой. Тонкими красивыми пальцами она отстукала нужный номер.— Это ты, Кока? Немедленно приезжай. Что значит занят? Бросай все. Или у тебя девка? Тогда гони. Нет, не на дачу. На городскую квартиру. И без раскачки. Жду.Николай Ильич Каргин, со школьных лет носивший ласковую кличку Кока, в команду телохранителей Калиновской попал случайно. Мадам, подбиравшая себе охранников, или, как она сама их называла, «берсальеров», увидела двадцатипятилетнего атлета в школе боевых единоборств. Каргин преподавал самбо. Хорошо сложенный, черноволосый, с пышным вьющимся чубом, интеллигентным лицом, умными проницательными глазами с дымчатой поволокой, он привлек внимание мадам, и она взяла его в штат «берсальеров».Честно говоря, никаких особых видов на атлета Каргина как на постельного мужчину Калиновская не имела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58