В отдаленном углу кладбища, окруженного пирамидальными тополями, могильщики выдолбили в сухой глине глубокую яму. Рядом, прислоненный к железной ограде чужой могилы, стоял сварной металлический крест с прямоугольной пластиной посередине — для фотографии. Все предельно просто, бесхитростно и, главное, — предельно дешево.Катрич с горечью подумал, что нынче от денег зависит все — и жизнь, и похороны. Впрочем, чему удивляться? Социальная лестница, на ступенях которой людям удается обосноваться в течение жизни, в России без труда позволяет угадать, где кого похоронят.Современный россиянин, проходя по Красной площади в Москве, не может объяснить, чем знамениты большинство людей, урны с прахом которых замурованы в Кремлевскую стену. Маршал Жуков, космонавт Гагарин, академик Королев — это еще понятно. Но спросите, чем был знаменит товарищ Андрей Андреев, Матвей Шкирятов, Михаил Шверник? Вряд ли их нужно знать и тем более вспоминать на сон грядущий.Самое удивительное, что многое зависит от момента, в который человеку сановному выпадает возможность умереть. Дал бы дуба палач Лаврентий Берия в сорок девятом году, при жизни вождя и учителя Иосифа Сталина, лежать бы ему под Кремлёвской стеной при мраморном памятнике. А вот задержался Лаврентий, пережил удобные сроки, и ищи теперь, где его прах рассыпан.Нет, человеку в чинах и при номенклатуре выгодней умирать пораньше, при отце своем и благодетеле, пока политические конкуренты его не схарчили. Где упокоится Горбачев, лучший немец Германии? А ведь мог бы нырнуть в Кремлевскую стену. Или тот же господин Ельцин? Темна вода в облацех! Ой, темна!Умирает человек просто и всегда не вовремя. В яму его так или иначе опустят, а вот пожить лишние годик-два было бы куда интересней. По самым скромным подсчетам это прибавило бы к выпитому еще две сотни поллитр.Баба Дуся, тетка Денисова, пригласила на панихиду попа. Он стоял над открытым гробом, какой-то помятый, нездоровый, со спутанной рыжей бородкой, которая делала его более похожим на завалящего дьявола, нежели на несущего благость ангела. Скорее всего батюшка до панихиды уже успел побывать на чьем-то венчании и долбанул^ стакан самогонной слезы. Заупокойные слова он бубнил под нос, звучали они невнятно и бесчувственно:— Упокой, Господи, душу раба твоего Виктора, на тя бо упование возложи, творца и зиждителя и Бога нашего…Потом, ломая каноны, вперед высунулся майор Карпухин. Глаза его блестели, щеки разрумянились. Где и когда он успел приложиться, Катрич не уследил.Раздвинув ноги, держа в руке форменную фуражку, Карпухин встал рядом с гробом и заговорил громко, как на разводе нарядов, высылаемых в город на патрулирование:— Спи спокойно, наш боевой товарищ! Мы, твои соратники в борьбе с организованной преступностью, найдем тех, кто поднял на тебя поганую руку. Найдем и покараем сурово…Карпухин ловким движением сдвинул обшлаг, бросил взгляд на часы и закончил речь неожиданным словом:— Аминь!Аминь так аминь. Дать бы сейчас в морду майору, подумал Катрич, но что это изменит? Жизненный путь Денисова окончен. Его смерть не задела чувств общества, не вызвала возмущения.Когда погиб Жора Марчук — крутой криминальный авторитет, — это событие не прозевали газеты Придонска. Московское телевидение и то отсняло сюжет.Когда был убит банкир Порохов, возмущением гудела вся интеллигенция демократических убеждений. О происшествии подробно писали газеты. Соболезнования прислали городская и областная власть. С заявлением выступила Ассоциация придонских банков. Похороны предпринимателя мог наблюдать весь город. Деньги — великая сила!Милиционер Денисов отдал жизнь не за свои миллионы, не за место, вокруг которого теснились криминальные конкуренты. Он погиб на боевом посту. Кому это интересно? Кого сегодня этим удивишь? В Чечне ежедневно гибнут по пять-шесть парней в солдатской форме, и пресса считает их не по фамилиям, а на штуки.Кто из граждан России когда-либо видел в прессе мартиролог Чечни? Появлялся ли он в газетах из номера в номер? Пусть не во всех, но хотя бы в той, что именуется «Красной звездой». Где, как не в ней, сообщать народу имена погибших? Сообщать день за днем?Нет, нельзя, у нас демократия. Паханы бдительно следят за тем, чтобы кровавая тень разборок — военных и криминальных — не падала на их государственные лица.Аминь так аминь. Да здравствует народный демократический выбор! Слава нашему дому России!В третьем часу Катрич вернулся в город и сразу поехал на Темрюкскую улицу, чтобы подключиться к Рыжову. КАЛИНОВСКАЯ Если постоянно дразнить пса, он становится свирепым и агрессивным.Человек, незлой от рождения, звереет, если его долго унижают. Натерпевшись несправедливости, он постепенно превращается в безжалостного тирана для тех, кто по положению зависит от него. Иногда он, утверждая себя, бьет собаку, иногда мучает жену и детей. И чем дольше это длится, тем ярче проступают в нем черты кровожадного хищника. Нет злей палача, чем тот, кто выбрался на эшафот из среды униженных.С первого дня новая жизнь начала вышибать покладистость и доброту из Лайонеллы Калиновской. В стенах заведения «Черные глаза» господствовала жестокая мораль паханата. Здесь к девочкам «кордебалета», как официально именовался коллектив дам, не танцевавших, но усердно оказывавших услуги, клиенты относились с тем же пренебрежением, с каким относятся к велосипедам или пылесосам, которые берутся напрокат.Лайонелла сразу ощутила себя вещью, которую можно не только купить, но и проиграть в карты, выкупить, чтобы перепродать за более высокую цену, не спрашивая ее согласия. Встать в позу, сказать «не хочу» у нее не было возможности. Девочек, отказывавшихся удовлетворять прихоти клиентов, ждала печальная участь. Это Лайонелле доверительно объяснила милейшая Мария Матвеевна.В первый же вечер новенькую представили Академику — Арнольду Эрастовичу Резнику, фактическому владельцу «Черных глаз» со всем их оборудованием, персоналом и живым товаром. Он взглянул на Лайонеллу и сразу положил на нее глаз.— Маша! — Так любовно, по-хозяйски именовал Резник трудолюбивую бандершу. — Новенькую сегодня на аукцион не выставлять. Завтра утром за ней заедут. Седов отвезет ко мне.Академик ангажировал Лайонеллу.Утром за ней заехал Игорь Седов — управитель хозяйства Резника, которого тот именовал «мажордомом».Трехэтажный кирпичный особняк с высокой остроконечной крышей, бассейном, сауной и подземным гаражом находился в дачном поселке Никандровка. Седов с гордостью, типичной для профессионального холуя, показывал Лайонелле хозяйское имение и готовил ее к предстоявшему исполнению обязанностей.— Не знаю, надолго ты окажешься здесь или нет, но я тебя проведу везде, где надо. — Седов двумя пальцами снял с носа каплю и вытер руку о брюки. Потом оглядел Лайонеллу безразличным взглядом, словно хотел показать— есть она тут или нет, ему все равно. — И учти, здесь ничто не должно пропадать…От обиды щеки Лайонсллы вспыхнули румянцем. Впервые за последние дни вялая покорность уступила место возмущению.— Да как вы… Как вы посмели! Такое!В серых холодных глазах Седова блеснула насмешка.— А вот и посмел. Тут уже не одна курва побывала, и каждая что-то старалась стащить. Знаю я вас! — Он с размаху шлепнул Лайонеллу по попе, туго обтянутой дорогим серебристым платьем, и добавил примирительно: — Не обижайся, я ведь не со зла. Ради дела. Пошли дальше.В просторном зале с ванной, утопленной до уровня пола, Седов сел на большой диван и похлопал ладонью по синей коже. Громко, словно давал пощечины:— Это станок. Ты прости, но я должен объяснить тебе и главную обязанность. Хозяйкой в коттедже является экономка Лия Евгеньевна, родственница шефа. Ты об этом, надеюсь, догадываешься. Тебя пригласили для других дел.— Я знаю, — сказала Лайонелла холодно, — и не с вами этот вопрос обсуждать. А объяснять мне ничего не надо.— Ты уверена? А я — нет. Потому как мне поручено объяснить тебе все, чтобы не возникло недоразумений. Я сперва расскажу, а ты уж потом сравнишь свои догадки с тем, что придется делать на практике. Ясно?«Гнусный, самоуверенный и наглый тип, — подумала Лайонелла, с ненавистью глядя на сытую физиономию Седова, на его брезгливо поджатые губы, на его глаза, в которых прятались похотливые огоньки. — Так бы и дала ему по морде…»Увы, интеллигентность, привитая прежним образом жизни, не позволяет образованному человеку вынимать кулаки из карманов. Только некультурная тетя Маня в овощном магазине может сунуть фигу под нос покупателю, который ей не понравился, или задрать юбку и показать зад своему директору, которого она решила унизить. Интеллигент, особенно гуманитарий, бунтует молча, страдальчески держа в кармане фигу, а если желает кому-то отомстить, то подстрекает на подлость другого. Как подстрекали московские инженеры человеческих душ Бориса Ельцина стрелять в парламент и учинить расправу над Чечней.— Когда гости разъедутся, — продолжал Седов, не обращая внимания на молнии, которые метали глаза Лайонеллы, — а может, и раньше, короче, когда хозяин захочет, ты вместе с ним придешь сюда, в диванную. На этом станке, — он снова щелкнул рукой по коже дивана, — вот здесь…— Не надо, я догадываюсь.— Да заткнись ты, дура! — Седов сорвался во второй раз. — Ни хрена ты не знаешь. Потому слушай. Здесь тебя уестествит не хозяин, он с этим делом не в ладу, а его шоферюга Матвей Собакин. Рыжий. Хозяин возвысил его до главного в таких делах. Шеф будет только следить за процессом… Ясно теперь?Она закрыла лицо ладонями. Щеки горели, словно по каждой нахлопали по десятку пощечин. Она сдерживалась, чтобы не зарыдать. От обиды, от унижения. Матвей Собакин был тем самым шофером, который вез их сюда, на дачу. Невысокий, метр пятьдесят восемь, не больше, с ногтями, под которыми навеки залег траур; от него пахло едким потом самца, находящегося в гоне. Собакин был полон цинизма и наглости. Провожая Лайонеллу к машине, он ущипнул ее за ягодицу и ощерился:— А ничего амортизаторы! Пойдет! Роскошь и помпезность интерьера произвели на Лайонеллу странное впечатление. Людское тщеславие не знает границ. Кобелек, проживающий в тихой городской квартире, не нуждается в том, чтобы метить границы своих владений. Здесь и так в каждом углу хранится его сигнальный запах, позволяющий любому другому псу понять: для посторонних собак квартира эта — закрытая территория. Тем не менее зов природы неодолим и стремление завоевать побольше пространства не оставляет даже домашних псов. Ежедневно выводя хозяев на прогулку, любой бобик на улице у каждого столбика или деревца задирает лапку, чтобы все остальные собаки знали — бобик тут был и отметился, пустив струю. Чтобы произвести впечатление на других своим ростом и силой, каждая шавка поднимает ногу повыше, стараясь увеличить свой рост — вот, мол, я какая огромная!Человек — тщеславней самого тщеславного песика. Он готов задрать ногу до самых небес, лишь бы его метка оказалась выше других.На отвесных утесах неприступных гор в самых глухих местах встречаются надписи, сделанные масляной краской: «Вася, Урюпинск». Или: «Борис Федоров из Мордовии». Это же надо — лезть на отвес, тащить с собой краску, чтобы на высоте поднять ножку и сделать свою отметку. Тем не менее лезут и делают!Формы проявления тщеславия в мире двуногих куда уродливее и бессмысленнее, нежели в мире животных.Один жрет железо, чтобы его фамилию мелким шрифтом вписали в книгу идиотских рекордов. Другой сидит голым задом на льдине по той же причине и ждет, пока она не растает. Некой Оксане, которой природа пожаловала огромные коровьи титьки и щепотку ума, за единственное ее богатство благодарные земляки присвоили звание «Бюст Украины-95». Москва не отстала и провела соревнование крепкоголовых мужиков. Они мускулистыми башками крушили кирпичи, сложенные стопками. «Мистер Кирпич-голова». Звучит!В среде богатых-свои параметры тщеславия. Коттедж-дворец. Уникальный сортир в этом дворце…«Сара, — возвратившись из гостей, сообщил Рабинович жене. — У Гуревичей теперь золотой унитаз. Обязательно зайди погляди». На другой день Сара пошла и вроде бы случайно заглянула к Гуревичам. Двери открыла хозяйка. Увидев гостью, закричала: «Мойша, Мойша, иди сюда! Здесь явилась жена хама, который вчера надул в твой саксофон!»Саксофонист Гуревич не был богачом и гордился совсем не золотым унитазом.Арнольд Эрастович Резник, адвокат, миллионер, импотент, был поистине человеком богатым, и в числе вещей, которыми он тешил свое самолюбие, имелось совсем немало бесполезных, но дорогих по цене и потому престижных предметов: их приобретали, чтобы было видно — хозяину просто-напросто некуда девать деньги.В дорогом английском костюме, сшитом в Лондоне на заказ, Арнольд Эрастович выглядел просто необъятно толстым. В голом виде это был кусок сала необыкновенной величины с волосатой грудью, на которой лежал подбородок круглого, как блин, лица. Волосы ниже живота уже не просматривались — их закрывал большой пласт жира, свисавший от пупка до колен.Удовлетворять свою похоть естественным способом Арнольд Эрастович, несмотря на нестарый возраст, уже не мог — ожирение заело. Но страсть лицезреть интимные сцены не оставляла его, и он нашел выход. В диванной комнате особняка умелые мастера вмонтировали голубую ванную с краями на уровне пола. Ее заполняли теплой водой, в которую Арнольд Эрастович погружался как тюлень, до самого подбородка. А рядом на синем кожаном ложе его верный слуга и половой робот Матвей Собакин демонстрировал свою неутомимость в сексуальной схватке с очередной профессионалкой из «Черных глаз».Арнольд Эрастович млел в теплой воде и ловил одному ему понятный кайф.Управительница дома Лия Евгеньевна была сестрой Академика по матери. Она оказалась женщиной тихой — «серая мышка» из дома-дворца. Она бесшумно появилась в дверях, прикрытых портьерой, когда Седов вел Лайонеллу по коридору второго этажа.Увидев управительницу, Седов подрастерял гонор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58