И никто не знал, сколько кто получит, но все надеялись быть в числе награжденных.
– Ну и что? – спросил Храдецки так равнодушно, как будто речь шла о перегоревшей лампочке на лестнице.
– Я так занят... – В тон ему ответил, а вернее, не ответил, а пожаловался на свою судьбу Силванус.
– Я понимаю, – подхватил Храдецки.
– Ты не поймешь до конца. Их столько! Они прилетают и прилетают. Все хотят увидеть нашу страну, но главное – столицу. Все они бизнесмены. Из Парижа. Молодые и энергичные парни. Я их встречаю, размещаю и организую им развлечения. Но как они развлекаются – я не контролирую... Я только оформляю им документы на приобретение оружия. Может быть, оно им понадобится?
– Тяжелая у вас работа! – сказал полковник.
– Хлопотная.
– Сколько их прилетело?
– Я встретил пятьдесят человек.
Пятьдесят агентов французской секретной службы! Это сила, это возможность контрудара, если их энергия будет направлена на одну, заранее им известную цель. Методы Релинга более или менее известны, а кто руководит этими "призраками"?
– ...Майор Поль Дюрок, – вторгся в мысли Храдецки Силванус.
– Тот, кто в Шопроне?
– Не знаю...
Храдецки встал с кресла, собираясь уходить.
– Вы прекрасный начальник, Бела! Служить под вашим руководством...
– Я уже на пенсии. С двенадцати часов сегодняшнего дня.
– Жаль.
– Надеюсь, немцы и французы не доберутся до моей деревни. А после того, как вы отстоите свободу Венгрии, я угощу вас отличным ужином.
– Филе "Поль Дюрок"?
– Мы не увидимся больше?
– Будапешт стал городом вредным для моего здоровья.
* * *
16 МАЯ, ПЛОЩАДЬ ГЕРОЕВ, БУДАПЕШТ
Им повезло с погодой. Обычно в мае в Венгрии каждый день идут дожди, но этот день обещал быть солнечным. Полковник Золтан Храдецки стоял на наскоро сколоченной трибуне рядом с Кушиным и Кираем. Когда их плечи соприкасались, он чувствовал тепло их разгоряченных тел. Людские потоки текли из узких улиц на площадь, как реки в море. Большая часть столицы бастовала. Не только рабочие и мелкие лавочники, но и хитрые банкиры на всякий случай прикрыли свою деятельность. Работал только городской транспорт. Он доставлял демонстрантов с окраин в центр. Парадная полицейская форма полковника бросалась всем в глаза. Храдецки чувствовал себя неуютно под взглядами тысяч разъяренных и ненавидящих эту форму людей. Но Кушин сказал, что это политически необходимо, и полковник подчинился. Он понял, что простым людям важно ощутить причастность к властным структурам, что их протест освящен законностью. Кушин был прирожденным политиком, а в политике все средства хороши. Невольно пальцы Храдецки тянулись к позолоченным аксельбантам, пытаясь прикрыть их блеск, когда бесцветная масса в серых пиджаках и куртках потоком, словно лава из вулкана, выливалась на площадь.
В жизни полковника Золтана Храдецки насту пил решающий момент. Если власть объявит демонстрацию незаконной, и полиция, подчиняясь приказам, начнет производить аресты – он конченый человек. Но он устал от двойной игры. Серые люди в серых пиджаках – его товарищи. Он встал на их сторону и будет охранять их права.
То, что полицейские, окружившие демонстрантов, чувствовали себя неуверенно, и казалось, не знали вообще, что им делать, – не удивляло полковника. Его испугало вторжение в толпу десятка молодых людей, на опытный взгляд офицера полиции, не имеющих никакого отношения к демонстрантам. Они появлялись, словно ниоткуда, и исчезали в людской массе. Его профессиональный глаз легко выхватывал из толпы их лица. Сигнал тревоги был принят, но он не знал, какими действиями, словами или поступками на него ответить.
Были ли это люди Поля Дюрока или просто праздношатающаяся молодежь? Кто знает?
– Вам нельзя идти впереди, – сказал Кирай Кушину. – Один удар, одна пуля – и все.
– Молчи. Это моя идея, моя страна, моя демонстрация. Я вывел людей на площадь, я подставил их под дула автоматов, и теперь ты предлагаешь мне спрятаться за их спинами? Время вождей-трусов кончилось.
– Тогда пошли, – сказал Кирай просто и спокойно.
Веры в победу в его голосе не было, но не было и обреченности. Он, как солдат, выполнял свой долг на поле сражения. Храдецки решал для себя сейчас главную задачу жизни. За кого он? Против кого? Ведь все они его соотечественники Он понимал, что "испытание на прочность?" правительства, провозглашенное Кушиным, игра, бессмысленная и жестокая, подобная сценам из американских фильмов, когда два автомобиля сталкиваются лоб в лоб – чей мотор мощнее, или кому, по сюжету, отдано право победить.
Кушин посмотрел на часы и глубоко вдохнул воздух, словно собираясь нырнуть в глубину.
– Время, Кирай...
Оскар кивнул и, казалось, небрежно махнул кому-то рукой. Но по этому знаку выключилась телефонная сеть Будапешта. Работники, сочувствующие оппозиции в этот день, как по заказу, были на дежурстве.
Подошвы тысяч башмаков, туфель, сапог касались асфальта и камней будапештских мостовых, и этот шум все нарастал, и вот больше ста тысяч человек заполнили Площадь Героев. И опять в воздух взметнулись национальные флаги и мощный хор пением национального гимна потряс древние стены будапештских зданий.
Колонна демонстрантов двигалась к парламенту. Впереди шел Кушин, рядом с ним самые его близкие помощники. Те, кто всю долгую тревожную зиму скрывались в подполье. Теперь майское солнце светило им в глаза. Исчез страх... Голубые мундиры полицейских их уже не пугали. Полиция смешалась с толпой, и повязки с цветами национального флага, раздаваемые девушками-патриотками, красовались теперь у них на рукавах. Транспарант с надписью "За Венгрию! За любимую нашу Родину!" несли ветераны полиции и бывшие работники службы безопасности.
Шеренга за шеренгой граждане Будапешта втягивались в уличное шествие. К организованным оппозицией колоннам стихийно присоединялось все большее число просто прохожих и жителей близлежащих кварталов. Матери с детскими колясками, чиновники и бизнесмены в строгих костюмах, рабочие в неизменных своих кепках, молодежь в ярких рубашках – соседи по дому, товарищи по работе, сослуживцы или просто незнакомые люди брались за руки и заряжались друг от друга энергией. Бесчисленные оркестры, играя на ходу, еще больше взбадривали демонстрантов. От радостного возбуждения кружились головы, сердца бились в унисон.
Шагая рядом с Кушиным и Кираем, Храдецки глядел на их просветленные лица, без тени былой озабоченности или озлобленности, и постепенно начинал смотреть на все происходящее вокруг их глазами. Тревожные предчувствия его таяли, уступая место ощущению восторженного полета.
* * *
КОМАНДНЫЙ ПУНКТ ПО РУКОВОДСТВУ СПЕЦИАЛЬНОЙ ОПЕРАЦИЕЙ
Неподалеку находился еще один наблюдатель, который разглядывал толпу. На него это зрелище производило совсем иное впечатление.
Майор Поль Дюрок прижался лбом к оконному стеклу на третьем этаже конторского здания, фасад которого выходил на Радиальный проспект. Он "позаимствовал" это помещение у одной скромной французской фирмы и разместил здесь свой штаб.
Штабных работников было немного – один радист и один помощник, отвечающий на телефонные звонки и передающий приказы. Этого было достаточно, чтобы постоянно держать под контролем французских агентов и руководство венгерских сил безопасности. Если ему понадобятся еще люди, он сможет их тотчас же вызвать по телефону или по рации. Шеф разведки в Париже дал ему понять, что правительство Венгрии будет неуклонно следовать его указаниям. Выпустив из рук руль, генералы теперь были готовы схватиться за любую соломинку, чтобы волна событий не смыла их.
Он, конечно, предпочел бы нанести удар первым, арестовав Кушина и других лидеров до того, как они возглавят марш протеста. К сожалению, некомпетентность и неповоротливость венгерских властей помешала этому. Нельзя надеть наручники на тех, кого невозможно обнаружить. Оппозиция словно владела шапкой-невидимкой.
Поль Дюрок смотрел на демонстрантов. Количество ничего не значит! У него хватит сил разогнать эту демонстрацию и, что еще важнее, уничтожить ее мозговой центр. Но силой действуют только дураки. Умные используют быстроту и внезапность, не оставляя противнику никаких шансов защититься и ответить ударом на удар. Но перед ним была поставлена еще более масштабная задача. Указание, полученное им в Париже, было однозначно. Ему было поручено раз и навсегда навести порядок на улицах Будапешта. Его начальство желало раздавить оппозицию, превратить ее в пыль, размазать по стенке.
"Что ж, – подумал он, – сделать это достаточно просто". Кушин со своими товарищами сам добровольно плывет в сеть, заняв место в первом ряду демонстрации. Наконец-то он не прячется, не маневрирует, а идет в лобовую атаку. Это, разумеется, мужественный, но весьма непродуманный шаг.
С годами Дюрок приучил себя планировать неожиданности. Поэтому он расположил в подъезде дома пятерых вооруженных автоматами людей под началом Мишеля Вомера с целью обезопасить командный пункт от непрошенных гостей, если дела пойдут не так, как хотелось бы.
Он еще плотнее прижался к стеклу, чтобы лучше разглядеть все детали происходящего за окном действа. Голова колонны, где как раз находился Кушин, стала пересекать тесное пространство площади Кодали. Старинные дома, окружающие площадь, образовывали своими фасадами геометрически правильный крут. Поэтому площадь и получила название "Круг" Кодали. Узенькие переулки, как ручьи, стекающие к "Кругу", представляли собой сплошную массу магазинчиков, лавчонок и крохотных отелей. В этих переулках затерялось некоторое количество мужчин, чей внешний вид и поведение, как надеялся Дюрок, никак не могли привлечь чье-либо внимание. Эти люди ни от кого не прятались, но их трудно было выделить из толпы.
Позади них, уже вне поля зрения Дюрока, находились грузовики, набитые полицейскими из спецподразделений по охране общественного порядка и военные бронемашины. Когда король, ферзь и тяжелые фигуры попадут в руки Дюрока, подчиненные ему венгры двинутся и начнут давить вражеские пешки. Без своих лидеров толпа превратится в стадо испуганных овец и побежит, куда ее направят, рассыпаясь и тая на ходу.
Люди за окном вообще не представлялись ему людьми, личностями. Они были лишь материалом, с которым ему и его подручным предстояло в скором времени работать.
Голова колонны уже находилась в центре "Круга". Дюрок отдал приказание радисту.
– Передай, чтобы начинали первую фазу.
* * *
"КРУГ" КОДАЛИ
Храдецки от неожиданности чертыхнулся, когда увидел, что люди, которые с самого начала показались ему подозрительными, проявили себя приступив к активным действиям. Полицейские дубинки внезапно вынырнули из-под ветровок и курток и оказались у них в руках. От тридцати до сорока мужчин мгновенно образовали три монолитные группы и, легко разрезая толпу, двинулись вперед. Остальные, вооруженные короткоствольными гранатометами, без какого-либо дополнительного приказа открыли стрельбу из переулков по главной магистрали, ведущей на площадь. Они отсекали головные ряды от остальной демонстрации.
Храдецки громко закричал, предупреждая товарищей об опасности, но было уже поздно.
Гранаты со слезоточивым газом летели в толпу, взрываясь над головами людей и окутывая их белым, удушающим дымом. Паника распространилась мгновенно. Демонстранты падали на мостовую, пытаясь вырваться из ядовитой пелены, но дым опускался ниже, к самой земле, и тогда люди, задыхаясь, кашляя и корчась, начинали ползти по площади, словно призрачные мертвецы с кладбища в фильме ужасов. Слезы потоками лились из уже ничего не видящих глаз.
Отравленная дымовая завеса отделила Кушина, Кирая и Храдецкого вместе с несколькими сотнями демонстрантов от остальных. Они оказались в изоляции от остальной массы.
Дубинки поднимались и опускались, дробя на осколки группу знаменосцев. Люди бросали флаги, прикрывая руками разбитые головы и окровавленные лица. Венгерские и французские проклятия, крики боли и ярости, многократно умноженные эхом, отраженным от каменных стен зданий, слились в одну отвратительную в своей дисгармоничности симфонию.
Часть французов смогла пробиться к Кушину.
Двое телохранителей из команды Кирая стали на их пути, но тотчас же под ударами рухнули на булыжную мостовую.
"Негодяи! Негодяи!" – мысленно повторял про себя Храдецки, уклоняясь от дубинок, извиваясь ужом, то нагибаясь низко к земле, то выпрямляясь на мгновение. Ему удалось перехватить руку с занесенной дубинкой, вывернуть ее, ударить противника коленом и, наконец, сбить его с ног. Когда француз ударился головой о камни, Храдецки с размаху пнул его ботинком и оглянулся в поисках очередного противника.
"Круг" Кодали превратился в поле битвы. Площадь была усеяна телами. Кто-то шевелился, другие были недвижимы. Тупорылые чепельские грузовики, битком набитые спецназовцами, начали выезжать из переулков.
Светлая шевелюра Кушина изредка мелькала в самой гуще схватки. Жестокая бойня происходила вокруг него. Вцепившись друг в друга, люди падали на мостовую и, катаясь по земле, продолжали бороться. Храдецки видел, как Кирай метался из стороны в сторону, заслоняя собой своего Старика от сыпавшихся отовсюду ударов.
На пути полковника оказался француз-тяжеловес. Зубы оскалены, уже окропленная чьей-то кровью дубинка поднята вверх. Храдецки, склонившись, поднырнул под нее, ударил агента головой в живот, потом кулаком в пах. Француз отпрянул, но устоял на ногах. Он и Храдецки закрутились на месте, ища, кто из них первым откроется для удара.
Дюрок с каменным выражением на лице наблюдал за развитием событий. Он не мог не оценить отвагу и ярость, с которой венгры отбивались от его людей. Но его раздражало то, что этим они ломали тщательно составленный им временной график. Между тем остальные демонстранты не побежали прочь, как он рассчитывал, а наоборот, отдельные, достаточно многочисленные группы, стали возвращаться на площадь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116