Что естественно для советского командира дивизии — развернуть широкое наступление в районе Березовки или попытаться мясом продавить оборону под Коблево? Со своей дивизией я сделал бы первое. А с красной мотострелковой дивизией — второе, ибо первое требовало на порядок большего мастерства…
Я решил лететь в Березовку. Посмотреть своими глазами на местность, виденную до того лишь на картах и спутниковых фотографиях. Проверить, не возникнет ли здесь то самое “гладко было на бумаге”…
В районе Березовки долина Тилигула заболочена на ширину от трехсот до тысячи метров. По длине заросшая кустарником, камышами и вербами низина тянется в общей сложности на пятьдесят километров: от Донской Балки, где начинается Тилигульский Лиман до деревни с трогательным названием Сиротинка. Это место, казалось, самим Господом создано, чтобы держать здесь оборону. Семь автомобильных мостов и один железнодорожный уничтожались легко. “Коршунам” авиаподдержки для этого хватило одного рейда — три “Мэврика” понадобились только железнодорожному мосту в Березовке.
Все это время мы вели радиопереговоры с группой “Ингленд” и с двумя “Ястребами” воздушной разведки. От них мы узнали, что из Николаева уже выдвинулись первые части 150-й мотострелковой дивизии и 61-го отдельного полка морской пехоты. В Варваровке они разделились: танковый полк повернул на Березовку, полк морской пехоты и разведывательный батальон двинулись по дороге на Коблево. Я велел связаться с 5-й бригадой и штабом, “обрадовал” Казакова и Шлыкова. В этот же миг радист, поддерживавший связь с группой воздушной разведки, получил сигнал, что их атакуют советские истребители. Сигнал тут же прервался: разведчиков, по всей видимости, сбили.
Мы подлетали к Коминтерновскому, где, по расчетам, уже должен был находиться батальон морской пехоты. Впрочем, неприбытие на место грозило неприятностями скорее ему, чем нам: местные жители представляли собой куда меньшую опасность, чем атакующие советские штурмовики, которые прошли над нашей головой через несколько минут.
Налету подверглись позиции группы “Ингленд”, разворачивающейся по линии Степановка — Викторовка, и Одесский гражданский аэродром. Особого вреда там не наделали: все наши самолеты на тот момент были в воздухе, красные эскадрильи получили отпор и отступили с потерями. Я спешил в Одессу и приказал вылетать.
В штабе меня встретили три плохие новости, одна хорошая и одна неизвестно какая.
Собственно, первую плохую новость я уже знал: налет, в ходе которого было потеряно 4 “Харриера” и 2 F-15А.
Вторая плохая новость пришла из Крыма: налет на авиабазы морской авиации Ту-22М не удался. Из трех аэродромов — Прилуки, Полтава, Белая Церковь — только в первом удалось разрушить ВПП и разбросать мины. К двум другим штурмовые группы не смогли пробиться — их перехватили “МиГи” из Чугуево.
Третья плохая новость состояла в том, что во время авианалета был тяжело контужен полковник Казаков.
Хорошей новостью было то, что группы “Флинт” и “Дрейк-3 ” выполнили свои задания. Авиабазу в Червоноглинском взорвали, минирование авиабазы Одесса закончилось и сейчас всем заинтересованным лицам предлагалось зажать уши, открыть рты и отойти подальше от еще не выбитых стекол.
Взрыв действительно был грандиозным. Одновременно взлетели на воздух ангары самолетов, склад боеприпасов и топливный склад, ВПП и центр управления. “Гриб” видели в гражданском аэропорту, земля дрогнула, в радиусе трех километров вылетели стекла. Авиабаза восстановлению уже не подлежала, проще было построить новую.
“Неизвестно какая” новость заключалась в том, что в аэропорту сел гражданский самолет, угнанный каким-то террористом, который назвался господином Коккинаки…”
Арт Верещагин
“The Trigger: a Battle for Island of Crimea”

* * *
9 мая 1980 года, 1110, борт 4591 компании Аэрофлот, рейс Киев-Ереван
…Один из пассажиров, вернее, одна из пассажирок, женщина явно не на первом месяце беременности, нежно опекаемая своим мужем с самого начала полета, подозвала стюардессу. Легкий нерв ее голосе, заставил Наташу Смирнову, бортпроводницу, предположить, что эта дура ненормальная, вздумавшая летать на этаком-то сроке, нацелилась тут рожать. Наташе было не в новинку, но приятного мало: стоны, вопли, кровь, иногда дерьмо, белая скользкая пуповина, орущее синюшное создание… Не дай Бог, несчастный случай — тюрьма или крест на карьере. В лучшем случае — застрянешь на всю жизнь на внутренних линиях и мира не повидаешь…
Но все оказалось значительно хуже. Эта дура ненормальная вовсе не собиралась рожать. У нее под платьем был вовсе не беременный живот. У нее там была бомба.
Слегка расстегнув платье, она продемонстрировала Наташе жилет, надетый на голое тело и опутанный цветными проводами. Если этот жилет попытаются снять — с живой ли, с мертвой пассажирки — бомба взорвется. Если самолет не изменит курс и не полетит в Одессу, бомба взорвется. Если ее мужа сейчас же не пропустят в кабину — бомба взорвется.
Все это она объяснила очень тихо, почти на ухо, чтобы не создавать паники, и старушка в соседнем ряду подумала, что видать совсем у беременной дело плохо, ежели бортпроводница так побледнела. Да «мамочка» и сама была бледновата, но держалась молодчиком, не охала и не стонала. А мужик ее зачем-то вслед за стюардессой в кабину пошел. Не иначе за лекарствами. Не пришлось бы садиться где-то в Краснодаре или в Тбилиси… И то — почти на полсуток рейс задержали, пришлось в Борисполе на чемоданах ночевать… Совсем оголтелая молодежь пошла, на девятом месяце в самолет прется…
Ну, так и есть!
— Товарищи пассажиры! По техническим причинам рейс задерживается. Мы совершим временную посадку в Одессе…

* * *
— Это чтоб вам было понятно, — сказал муж «роженицы», рассовывая по карманам личное оружие пилота и штурмана. — Нам обоим с ней корячится «вышак». Поэтому мне начхать, разгерметизируется ли кабина от случайной пули, собьют ли нас белые или наши ракетчики, или мне придется взорвать бомбу. Двум смертям не бывать, одной не миновать — знаешь такую поговорку, Юрик? — обратился он к пилоту.
— Одесса посадки не дает, — шевельнул белыми губами пилот.
— Скажи, что летит хороший друг Остерманна. Спроси кого-нибудь из разведки или ОСВАГ.
— Нас собьют…
В разрыве облаков свистнул хищный силуэт “F-15”. Одна из стюардесс заплакала.
— Говорят, что посадки не дают… — голос пилота приобрел истерический оттенок.
— Ну-ка, дай сюда наушники, — угонщик протиснулся к микрофону. Через секунду он уже орал что-то по-английски невидимому и неведомому пилоту.
— Порядок, — сказал он, услышав ответ. — Велят следовать на посадку. За ним. — впереди снова замаячил истребитель. Еще два возникли сзади по бокам, готовые в любой момент выпустить в незваного гостя ракету.
— Все нормально, ребята, — голос террориста, несмотря на всю дикость обстановки, звучал успокаивающе. — Вы жить хотите. И мы жить хотим. Так что интересы у нас, можно сказать, общие…

* * *
То же время, Москва.
Без бороды Востоков узнавался с трудом. Стрижка «ебрик» (ежик+бобрик) и кепка-аэродром делали его еще менее узнаваемым.
Ковалев выдал ему лицензионную «Мальборо» и поднес огоньку. Закурил сам.
— Где Сергеев и Калинина?
— Не знаю, — спокойно ответил Востоков. — Спасибо, товарищ майор. Целые сутки без приличной сигареты. Редкостное дерьмо эта ваша «Прима».
— Востоков, — майор Ковалев слегка нервничал. — Не валяйте дурака. Хуже будет.
— Эдик, я отлично знаю, что может быть хуже, и насколько хуже — я тоже знаю. Я же не университетский диссидент, которых ваши коллеги гребут оптом… Предполагалось, что вы меня возьмете. Предполагалось, что будете спрашивать. Сергеев не посвятил меня в свои планы. Он ведь тоже профи.
— Ты, может, скажешь, что и бежать-то вовсе не собирался? — спросил Ковалев.
— Конечно. Я уже два дня знаю, что вы взяли Вилли. Стал бы я приходить сюда, если бы собирался бежать?
— А зачем бежал-то?
— Выигрывал время. У меня здесь есть одно важное дело, и пока я его не закончу, не побегу. Не бойтесь, Эдик, я уже никуда не побегу.
Все это он сказал с расстановкой, глядя Ковалеву в глаза. Майор переваривал информацию.
Ни слова лжи. Ни единого характерного признака, говорящего, что человек лжет. Скорее всего, это действительно правда. Сергеев не сказал, где он ТОЧНО находится. Но Востоков наверняка знал, что он собирается ДЕЛАТЬ.
— Пентотал, — приказал майор. — Пробу.
— И пусть лучше у вас не будет аллергии на этот препарат, — сказал он, наклоняясь к Востокову. — Для вас же лучше.
— Спешу вас обрадовать, Эдик. У меня ее нет.
— Что-то вы больно спокойны.
— Мне бояться уже нечего. И скрывать тоже. Но предназначаются ли эти сведения для ушей рядового состава? Неужели нельзя дотерпеть до нашей гостеприимной дачки?
— С хозяином побеседовать желаете, ваше благородие?
— Высокоблагородие, Эдуард, не забывайтесь… Да, желаю. Это — часть моего важного дела. Повторяю, скрывать мне уже нечего…
Дальнейший допрос показал: Востокову действительно нечего скрывать…
Он рассказал все: как им троим удалось бежать при помощи Сергеева, как он целые сутки кружил по Москве и путал следы, куда могут направляться и что делать Ниночка и полковник КГБ…
Он рассказал все, но когда на станции ПВО поступил приказ сбить самолет «Як-40», следующий в Одессу, было уже поздно… Да и не до этого.

* * *
9 мая 1980 года, район Коблево, 1900
Командир 84-й мотострелковой дивизии генерал-майор Шарламян и командир 150-й мотострелковой дивизии генерал-лейтенант Дударев друг друга не любили.
Их неприязнь возникла еще в академии Генштаба, где оба — тогда еще майор и подполковник — шли на отличие. Хороших мест по распределению, как водится, было меньше, чем желающих на них попасть. Оба интриговали, и оба в результате своих интриг получили желаемое, но с легкой поправкой: Шарламян, который хотел в Николаев, получил Херсон, а Дударев, желавший в Херсон, получил Николаев. Таким образом, оба считали, что конкурент вырвал себе самый смачный кусок, и обоим спесь не позволяла признать, что своими назначениями они недовольны.
Время шло, из подполковников оба выросли в генералы, а из командиров полка — в командиры дивизии, но осадок остался. Соперничество перешло в щеголяние машинами, дачами и женами, и, конечно же, в отчаянные попытки выслужиться раньше и лучше противника.
Увы, карьера в советской армии находилась не в прямой, а скорее в обратной зависимости от боеготовности вверенного соединения. Командир, серьезно занимавшийся подготовкой войск, получал нагоняй за перерасход патронов, снарядов и горючего, внешний вид солдат и неважно убранную территорию части. Плевать, что покрытый краской в семь слоев танк или БТР горит как свечка — зато вид на параде имеет молодцеватый. Плевать, что измотанный дурной работой солдатик не знает, с какого конца браться за пулемет — зато пуговицы и сапоги блестят. Плевать, что между старослужащими и “молодыми” нет никакой боевой спайки, а есть только взаимная ненависть — проверяющих интересует лишь вид “красного уголка”.
Объявленная готовность номер один в какой-то степени мобилизовала все три дивизии (и 169-ю, стоявшую в Скадовске — тоже), но повышенная мобилизация выразилась лишь в том, что перестали отпускать в увольнительные и начали отдавать под трибунал за “самоходы”, отчего психологический климат в дивизиях отнюдь не улучшился. Никто всерьез не ожидал от крымцев такой подлянки, какую они выкинули на Первое мая. Но даже после этого Шарламян и Дударев пребывали в расслабленном состоянии, поскольку их дивизиям отправиться в Крым не грозило. В ближайшее время, во всяком случае.
И тут беляки, суки такие, высадились…
Оба комдива узнали об этом из телефонного звонка — связист штаба фронта успел, прежде чем качинские коммандос захватили штаб. После короткой паники генералы сообразили, что никаких приказов не поступало. Где беляки, кроме Одессы, откуда они, сколько их — об этом ничего не было известно. Обезглавленный штаб фронта ничего сообщить не мог, командная цепочка была нарушена.
Помня, что инициатива наказуема, Шарламян и Дударев связались с Москвой, с Генштабом, и получили оттуда первый ясный приказ: привести дивизии в состояние боевой готовности и ждать дальнейших указаний.
Что, в общем, и так делалось.
Только в 10-15 Москва разобралась, где имение, а где наводнение. Обе дивизии получили приказ выступать. Такой же приказ — выдвигаться к Одессе — получила третья, скадовская дивизия (с некоторым запозданием — боялись, что высадка в Одессу — отвлекающий маневр, а настоящий десант пойдет на Скадовск).
Подполковник Сидиков успел сообщить, что силы беляков составляют что-то вроде батальона спецназа и батальон морской пехоты. На правду это не походило, разве что единственной целью десанта был захват штаба фронта, и тогда беляки уже далеко. Оба комдива (независимо друг от друга) решили следовать принципу “поспешай медленно”. Любую неудачу поставят в строку тебе, а соперник, учтя твой опыт, добьется успеха и сделает шаг вверх по лестнице — ну уж нет!
У Дударева был в запасе козырь — 61-й отдельный полк морской пехоты. Уже битые в тарханкутском десанте и крепко злые на белых, ребята рвались вперед, и Дударев полностью уступил их командиру честь быть первым.
Первыми они и влетели под удар вертолетов…

* * *
9 мая 1080 года, аэропорт Одесса, 1156
— Парень, который закрывал консервы, думал, что это плов… — Рахиль ковырнула пластиковой вилкой желтую массу слипшегося жирного риса, поддела чахлый кусок курятины и констатировала:
— Он ошибался…
— Скорее всего, никакой это был не парень, — заметила Рита О’Нил. — Муж моей сестры занимается поставкой продуктов на заводы пищевых концентратов… Он говорит, что главные технологи производства там почти сплошь женщины.
— Ворчишь, а ешь как через плечо кидаешь, — бросила Тамара.
— Конечно… — Левкович достала из коробки рациона пакетик чая, сняла со стопки бумажный стаканчик и пошла со всем этим добром к термосу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96