топай в штрафбат и искупай вину кровью…
Еще один любопытный фактик: в пятьдесят первом году счастливый отец семейства оставил молодую жену с ребенком на руках и… вернулся в СССР. Дальнейших сведений о нем нет… Еще бы они были!
Слова «Симферопольская Гимназия имени Александра II Освободителя» Резуну ничего не сказали. Иначе он задался бы вопросом: почему парнишка из такой небогатой семьи попал в такое престижное учебное заведение? И почему по окончании столь престижной гимназии юноша поступил в армию?
Так, карьера… На третий год службы, будучи уже младшим унтером, получил предложение идти в офицерское училище. В двадцать лет — победа на крымских соревнованиях по скалолазанию. В следующие два года — еще две. В двадцать три года был мобилизован в качестве офицера-стажера, участвовал в боевых действиях Турецкой Кампании. По окончании войны получил полноценный офицерский чин. Через год — повышение. В семьдесят шестом дали поручика.
Ого! За время службы его благородие четырежды проверялся ОСВАГ. Ну да, лучше перебдеть, чем недобдеть. А то окажется, что парень был завербован СМЕРШем еще в материнской утробе…
Психологический профиль… Глубоко копают. Личностный тест Айзенка, показатели интроверсии, показатели экстраверсии, показатели шизоидности, показатели истероидности, параноидности… Ладно, все равно я в этом ни хрена не понимаю. Хм, энергичен, но сдержан… Ровен в общении с подчиненными и товарищами по службе, близких контактов не поддерживает… Волк-одиночка… Отрицательные черты: скрытен, но бывает резок в высказываниях… Проявляет склонность к нарушению субординации…
Что, настолько, что самостийно решил связаться с Востоковым?
Увлечения: советская авторская песня… Однако! История, военная история, философия, психология… Альпинизм и скалолазание — это мы уже знаем. Пти-Дрю, где это? Мак-Кинли, Маттерхорн, Эйгер. Четыре гималайские экспедиции. Фильм «Волшебная линия». Видимо, после Канченджанги начальство решило, что мужик дозрел до роты. Звание штабс-капитана и рота. И в этом году, в феврале — капитанские погоны.
Резун швырнул папку на стол.
Это не легенда, это херня собачья. Таких легенд не бывает.
Стены кабинета молча с ним согласились.
— Здесь воняет, — сказал он.
В комнате действительно воняло — винным и табачным перегаром — но Владимир имел в виду не это. Он имел в виду дело. Дело, которое выглядит так, словно его специально склепали и подбросили в архив, чтобы поиздеваться над Володей Резуном. Дело, которое смердит дешевым шпионским романом, написанным, к тому же, юной барышней.
— Вы мне кого подсунули? — вслух спросил он. — Ладно, допустим на пять минут, что это правда. Я — Востоков, и веду какую-то игру с КГБ. В нужный момент нужный человек поддержит меня действиями своей группы, подстрахует… Тихо и чисто… Кого мне найти на эту работу? Кого задействовать? Уж конечно, профессионала, мать вашу. Спеца из качинских или из ОСВАГ. Который не запорет дело, не засыплется, не попадется… А если попадется — сумеет уничтожить все улики, а в случае необходимости — сможет покончить с собой… Почему же Востоков выбирает для этой миссии явного непрофессионала? Человека, который напартачил и наляпал — при всем старании не мог не напартачить! Человека, который, непонятно на что рассчитывая, сдался в плен, и теперь продолжает валять самого глупого дурака?
Или же дело обстоит совсем наоборот: Верещагин ДЕЙСТВИТЕЛЬНО профессионал. Настолько крутой, что умело сымитировал почерк любителя, как наемный убийца экстра-класса «косит» под уличного грабителя-мокрушника? Но тогда почему его досье сляпано как будто на вкус шестиклассника? Оно должно быть абсолютно серым, совершенно незаметным досье… Таким, какое положено заводить на «мертвую душу», агента в армии.
Стоп! Востоков все-таки не совсем идиот. Если бы он хотел иметь в своем распоряжении профессионала-разведчика, он бы его имел. Владимир пошарил в кармане, достал пачку сигар с мундштуками, закурил, встал у окна, прикоснувшись лбом к стеклу…
А поредело в наших рядах. Всего час назад тут был настоящий муравейник, полк готовился к выходу на мятежный Бахчисарай. Теперь замусоренная и пустая площадь Барона выглядела пугающе просторной, а фигурки спецназовцев на постах — жалкими и сиротливыми.
К черту. Думаем дальше. Востоков хотел непрофессионала. Он получил непрофессионала. Непрофессионал намусорил так, что в глазах рябит.
Значит, Востоков хотел, чтобы он намусорил.
Вы болван, Штюбинг!
Все сделано так, чтобы привлечь к этой акции внимание. И человек выбран под эту функцию. Подарок для прессы, готовый национальный герой либо же национальное пугало. Мертвый герой даже лучше чем живой: жрать не просит. На мертвое пугало можно повесить значительно больше собак, чем на живое.
Владимир любил моменты истины, когда разгадка белым магнием вспыхивает в мозгу.
Но сейчас он был ей не рад. Такая разгадка пахла переводом в армию и ссылкой в самый дальний и зачуханный гарнизон. Такая разгадка грозила оттяпать стоящим слишком близко людям не только пальцы, но и головы. В жопу такие разгадки.
Потому что если он, Володя Резун, придет с такой разгадкой к вышестоящему начальству, он получит офигенного пенделя под зад. Начальство в эту оперетту не поверит.
Последняя разгадка заставила его застонать и ударить кулаком в оконный переплет: на то и был расчет Востокова! Ах, как он, наверное, хихикал в свою бороду, составляя этот план! Сколько изящества в этой нарочитой грубости, как тонко это шито белыми нитками!
Он шагнул к столу, еще раз перелистал досье, остановил взгляд на фотографии последних лет… В прямом и даже несколько глуповатом взгляде — фотографируясь на документы, все выглядят глуповато, — ему почудилась насмешка.

* * *
Район Почтовой, тот же день, около полудня
Ужасно обидно умирать, когда уже видно, что ты победил.
Новак лежал, прижимая ладони к горящему животу. Бедром он чувствовал, какая мокрая под ним земля. Кровь уходит быстро. Слишком быстро. Хесс не успеет привести медика.
Ниже по склону кто-то метался в траве и стонал. Наверное, тот хитрый сукин сын, который успел-таки бросить гранату, уничтожившую почти все его отделение. Хесс так и не получит с Костюченка свои деньги.
Удивительно, какие глупости лезут в голову перед смертью. Он должен бы подумать о Магде… Они расстались не в добрых чувствах, и этого уже не поправишь.
Он обещал Чеславу роликовую доску… Хотел научить Стефана каратэ. Мальчишки вырастут без отца — паршиво…
Но если бы ты мог выбрать, спросил он себя, если бы можно было вернуться на сутки и выбрать — пойти ли за капитаном и сдохнуть здесь, на этом склоне, или остаться в вонючем лагере, и отправиться в другой вонючий лагерь куда-нибудь в Казахстан — что бы ты выбрал?
Он не успел ответить.

* * *
«Это не он», — сказала себе Тамара.
Она понимала, что его нет там, внизу, в этом свинцовом аду, она видела горящего «Бову» и фигурки, срезанные автоматными очередями, и твердила себе: «Это не он».
Выстрел за выстрелом в грязно-зеленую колонну: с каждым выстрелом уменьшается число врагов, увеличиваются шансы ребят внизу и лично его шансы.
Пилот — белая кость войны, он не сидит в окопе, не мерзнет в засаде и не обливается потом на марше, он (или она) делает чистую, как многим кажется, работу. Грохот взрывов, свист пуль, кровь, крики, рвущаяся ткань жизни — все это там, внизу, и даже белый хвост «Стрелы» кажется совсем неопасным, если, конечно, она летит не в тебя, и не твоя машина содрогнется конвульсивным лязгом и пойдет вниз, выходя из повиновения, не в твои ноздри шибанет запахом горелого пластика и краски, и не твой боезапас сдетонирует, когда машина грянется оземь… Но эта возможность — часть работы, и оставлять ее за кадром, в офсайде сознания — дело привычное.
Рахиль поднялась чуть повыше, осматривая поле сражения.
— Два десятка машин драпают! Третья, за мной!
Тамара бросила машину в погоню за уходящей группой, держа машину так. чтобы Рите было не очень трудно целиться.
Один раз было по-настоящему страшно: когда выпущенная «Стрела» поймала ловушку слишком близко от вертолета. Машина чуть не завалилась набок, Тамара ее еле удержала.
Колонна беглецов налетела на другую, неизвестно откуда взявшуюся крымскую часть. Всего где-то рота. Надо ребятам помочь. Свести численное превосходство советских десантников на нет. Чем их меньше — тем больше шансов у егерей. Пусть хоть у кого-то будет больше шансов.
Тамара сделала заход вдоль колонны, следом за Рахилью. Развернулась, пошла в обратную сторону.
"Ворон, ворон, что ты делаешь? " — вспомнилось, запелось: — «Рою ямку! — На что роешь ямку?»
Шарррах! Вертолет резко ухнул вниз. Томительно долгие доли секунды гравитации не было, машину начало крутить. Граната, поняла Тамара, с трудом удерживая управление. Все, полетали. Садимся. Вон на тот холмик, и дай Бог, чтобы повезло мордой к дороге — еще постреляем…
Сотрясение… Скольжение полозьев по траве… Уф-ф, остановились… Если бы не шлем, можно было бы утереть пот.
— Стреляй, Рита! Стреляй, Ритуля, милая!
Вертолет затрясло от выстрелов авиапушки. Тамара не сразу ухватила закрепленные под панелью «МАТ» и дополнительную к нему обойму: руки дрожали, и не только от стрельбы.
Бегут сюда. Ну уж нет. Второй раз ни за что вы меня не возьмете, лучше пулю в башку.
Она выпрыгнула из вертолета, перекатилась, сняла автомат с предохранителя. Не давать им поднять башки, чтобы Рита могла стрелять по колонне.
Очередь из «МАТ» опустошила магазин за секунду. Идиотка, у тебя что, патронный завод здесь? Режим «стрельба одиночными». Шлем высунулся — по шлему! А не высовывайся…
"Когда больше крыть нечем, пилот кроет «МАТом» — шутили в войсках.
Когда что-то внезапно и сильно изменилось, она не сразу поняла, в чем дело. Оглохла? Ее контузило?
Нет. Вертолет Рахили исправно шумел, садаясь у дороги. Она с ума сошла? Или ее подбили? Почему стихла стрельба?
Тамара со всей скоростью, на которую была способна, подползла к вертолету.
— Что случилось, Рита?
В глазах стрелка и подруги стоял туман усталости и облегчения.
— Они только что сдались. Наши передали по радио прекратить огонь.
О'Нил расстегнула подбородочный ремень и сбросила шлем. Каштановая коса вырвалась на свободу. Рита встала из кресла, шагнула на землю и обняла Тамару, смеясь и плача.
…Кровь и копоть — вот что такое война вблизи. С высоты птичьего полета все выглядит гораздо безобиднее. А внизу — кровь и копоть.
…Она не обращала внимания на приветственные крики, обращенные к ней. Она вырвалась из леса цепких мужских рук — ее собирались качать, надо же! — она пробиралась среди всей этой толпы, страдающей и ликующей, мимо медбратьев с раскладными носилками и раненых, уложенных рядком на земле, советские вместе с крымцами, мимо выстроенной в затылок колонны пленных и белобрысого унтера, переписывающего их пофамильно в блокнот, мимо горящих БМД, мимо похоронной команды, складывающей трупы в пластиковые мешки, мимо остывающих «Воевод», мимо грузовика «тойота», в который сносили трофейное оружие и боеприпасы, мимо седого полковника Кронина и троих пленных офицеров, мимо, мимо, мимо — пока ее не окликнули по имени.
Унтер Сандыбеков был знаком ей немного лучше, чем другие друзья Артема, и он узнал ее первым. Ей потребовалось некоторое время, чтобы распознать в мрачном, как февральская ночь, мужчине вечного зубоскала Шамиля.
— Тамара Андреевна! Госпожа поручик!
— Шэм…
Он подошел к ней, пряча глаза.
Сердце ахнуло и провалилось.
— Где Артем, Шамиль? Унтер, где твой командир?
— Мэм… — он осекся, сжал губы, хрустнул пальцами…
— Отвечай, отвечай же, Шамиль!
— Мэм… Он… Он попал в плен. Ничего страшного, мэм.
— Где? Когда?
— Сегодня ночью… На Роман-Кош…
Догадка отозвалась в ней такой болью, что ноги подкосились. Казалось, что ее крестец кто-то выжимает, скручивая, как мокрую простынь. Это было так скверно, что… что почти хорошо. И рыдание вызвало судорогу, отвратительно близкую к оргазму по силе, только шло это не снизу вверх, а сверху вниз, ледяным острием — от гортани к паху.
— Мэм! — утнер подхватил ее на руки, явно не зная, что делать. Но он быстро сориентировался, вдохнул поглубже и рявкнул во всю мощь унтерских легких:
— Медик!!!

* * *
Симферополь, 30 апреля, 1150-1315
Капитан Верещагин был очень далек от идеи насмехаться над ГРУ. Его бил озноб. Сидеть становилось неудобно, лежать — тоже: руку приковали довольно высоко от пола. Артем понимал, что все-таки свалится, но пока что он сидел, обхватив колени рукой и сохраняя остатки тепла между бедрами и грудью.
Он думал, почему же изменил свое решение и все-таки начал сопротивляться.
Они с Востоковым старательно обходили эту тему: что будет, если он провалит задание и попадется. Верещагин не собирался проваливать задание и попадаться. Тем более он не собирался попадаться, выполнив задание. Но ведь Востоков — профи. Он должен был понимать, что ни один из вариантов развития событий исключить нельзя. Он это понимал, и все же не затрагивал этой темы. И тогда Артем сам поднял вопрос…
«Пойте, капитан. Спасайте свою жизнь».
Он знал, почему Востоков обратился к нему, к непрофессионалу. Но был слишком глуп или слишком труслив, чтобы додумать это дело до точки. Предпочитал прятать голову в песок…
Спасайте свою жизнь, капитан, если сможете…
Пойте. Рассказывайте все, как на духу. Это не страшно.
Потому что вам никто не поверит.
Вернее, поверят. Но не сразу.
О, Господи!
Они все равно это сделают. Наркотики, боль, унижение — изо дня в день. Они это сделают просто для того, чтобы гарантировать успех. Он не вымолит пощады и не купит ее.
Ну и черт с ними. Артем лег на левый бок, лицом к стене, и попробовал заснуть. Удалось: сутки без сна — лучше всякого наркотика. Ему снилось, что он в палатке в одном из промежуточных лагерей на Эвересте, мокрый и замерзший после этого случая с Георгием, и тощее пламя еле-еле лижет донышко котелка, где они растапливают снег, чтобы напиться…
Он проснулся от боли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96