Совсем стемнело. И мы уже потеряли надежду увидеть церковь внутри или хо
тя бы крикнуть кого-нибудь, кто мог бы рассказать о ней. Но тут на тропинке
показался старичок, этакий сухонький, седенький, озирающийся на палочку
. Про таких говорят обыкновенно: божий одуванчик.
Ц Вы попросите отца Иосифа, Ц посоветовал нам старичок. Ц Отец Иосиф
Ц душевный человек, он вам откроет.
Пройдя в указанную мне дверь, я некоторое время шарил в темноте коридора
руками и наконец нашарил дверную ручку.
В теплой, хорошо обставленной комнате сидели отец Иосиф (нетрудно догада
ться по бороде) и еще один мужчина с пышными усами под Александра Второго (
освободителя). Они мирно ужинали, попивая домашнее красное винцо. Слышат
ь не захотели, чтобы не выпил с ними и я, хоть было некогда и неизвестно еще,
что за компания. Тут вышла и матушка с чаркой на подносе по древнему русск
ому обычаю. Некоторое время спустя отец Иосиф повел ценя показывать церк
овь.
Оказывается, это самый большой и пышный памятник русским войскам на Шипк
е. Построен он по инициативе Ольги Николаевны Скобелевой Ц матери полко
водца, а также друга болгар графа Игнатьева на сбор пожертвований. В 1881 год
у был конкурс на лучший проект. Верх получил проект академика Томишко. По
д общим руководством профессора Померанцева строил церковь архитектор
Смирнов. Закончили строительство в 1902 году. Иконостас липовый, изумитель
ной резьбы, с позолотой. Есть несколько замечательных икон старинного ру
сского письма. Но самое главное, конечно, тридцать две мраморные доски с и
менами павших сынов России. На колокольне 17 колоколов Ц прекрасный мали
новый звон. Как бы симфоническая музыка разносится на всю Казанлыкскую д
олину, особенно зимой в тихом морозном воздухе.

ЭТЮД ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ


Он позвонил ко мне в гостиницу в десятом часу утра.
Ц Можно ли к вам сейчас? Мне очень нужно с вами повидаться. Ц И как бы боя
сь, что я откажу, торопливо добавил: Ц Я звоню от портье, я уже в гостинице.
Я могу подняться?
Ц Но кто вы?
Ц Я русский человек, переводчик. Ц И опять торопливо: Ц Не сомневайтес
ь. Меня знают ваши друзья, болгарские писатели. Ц Он стал называть имена.
Ц Я перевожу их на русский язык. Они меня хорошо знают.
Я разрешил ему подняться ко мне в номер.
Пока он поднимался, у меня было время посоображать, кто он и зачем. Ясно, чт
о русский эмигрант. Мне никогда не приходилось иметь дела с эмигрантами.
Но все же я никогда не обобщал их в своем сознании, не сводил к некоему общ
ему представлению, которое могло бы укорениться благодаря слухам, газет
ам и собственным измышлениям. Как-никак, эмигрантами же были Шаляпин, Рах
манинов, Бунин, Куприн, великая балерина Павлова.
Говорят, некоторые, особенно из молодых, позволяют себе либо хулиганские
, либо провокационные выходки по отношению к советским людям, приезжающи
м за границу. Но хулиганы попадаются у нас и дома. Кроме того, этого уж ника
к не может быть в Болгарии на исходе 1962 года.
Зачем он идет? Я твердо знаю: каким бы ни был эмигрант: политическим, отъяв
ленным, лояльным, нищим или миллионером, Ц ни одному из них не уйти от тос
ки по родине, по России. Это так же закономерно, как закономерно то, что вся
кому человеку не уйти от собственной смерти.
Значит, идет, наверно, поговорить с человеком «оттуда», облегчить душу, по
расспрашивать. Зачем же еще?
Вошел высокий человек в легком поношенном пальто, поношенном берете, в п
оношенных туфлях. Немного нужно было иметь наблюдательности, чтобы поня
ть, что и сам он сильно изношен в житейских бурях, хотя черты былой красоты
и былого благородства, в виде обломочков и крупиц, проглядывают сквозь т
еперешний прямо-таки болезненный облик.
Ц Вы знаете, я прочитал в газете… Очень, очень рад. Вы знаете, я сам в некот
ором роде… имею отношение… перевожу. И оригинальное тоже! У меня до освоб
ождения Болгарии вышло даже два сборника стихотворений… Вы знаете, я уже
двадцать пять лет не разговаривал с русским человеком.
«Зачем же он врет, Ц подумалось мне, несмотря на мою врожденную непоправ
имую, вредящую мне доверчивость. Ц Не может быть, чтобы литератор, живя в
Софии, при малейшем желании не встречался бы с людьми, приехавшими из Рос
сии. Столько делегаций, столько туристских, столько индивидуальных писа
тельских поездок!»
Да и в разговоре (а говорил он много и быстро) сквозило что-то заученное, го
товое на данный случай, используемое не в первый раз.
Потом, когда я поинтересовался, мне рассказали, что у этого человека была
слишком уж тяжелая жизнь, со всевозможными, в том числе и фашистскими, лаг
ерями. Но главное в том, что он в результате сломался. И не только сломался,
его измочалило, не оставив живого места, не оставив той сердцевинки, кото
рая все же может поддержать в критический момент, и вдруг снова встанет
Ц выпрямится человек. К тому же, как мне потом уж рассказали, депрессиров
ан алкоголем.
Но во время встречи с ним я ничего этого не знал, старался быть как можно в
нимательнее, вежливее во всяком случае. Не придал я значения и тому, что он
предложил по рюмочке коньячку. Через десять минут принесли коньяк и мас
лины.
Опять-таки впоследствии прояснилось, что ему было нужно. Он хотел, чтобы я
помог ему напечататься в каком-нибудь московском журнале. Ему хотелось
знать, понравятся ли его стихи у нас в Москве и, может быть (но это уж в самой
глубокой затаенности), могут ли они прокормить его, если бы он вздумал вер
нуться.
Узнал я впоследствии и то, что он не пропускает ни одного приезжего из Мос
квы писателя, чтобы получить эту вот своего рода консультацию.
Ну так бы и сказал. И поговорили бы по-мужски, тем более, что как-никак оба р
усские.
Но он все время юлил (привык юлить в изгнанническом унижении), грубую, отвр
атительную лесть мешал с грубым же бахвальством. И все это торопливо, боя
сь, что я прерву и, может быть, выгоню (привык, наверно, к тому, что и выгоняли).

И это все бы ничего. Я завел речь о нем, желая рассказать о его главном козы
ре.
Чтобы расположить меня к себе как можно более, чтобы доказать мне, что он в
сущности мой (то есть советский) единомышленник (а он знал обо мне только
то, что я приехал из Москвы, не более), этот человек вдруг начал ругать все р
усское, все, что так или иначе связано с Россией.
Я не знаю, с кем из москвичей он встречался до меня, на ком он мог выработат
ь и проверить свою тактику. Но во мне вдруг вспыхнуло острое чувство прот
иворечия:
Ц Ну что же Россия… бездарные и продажные генералы. Офицеры Ц без чести
и совести…
Ц Позвольте, неужели так уж все бездарные и продажные? К тому же без чест
и и совести? Не будем брать ну там Суворова, Кутузова, Нахимова, Макарова, К
орнилова. Это Ц хрестоматия. А храбрость Багратиона, а мужество и удаль Д
ениса Давыдова, а Тушин в описании Льва Толстого, да и сам Лев Толстой Ц о
фицер Севастопольской кампании. Вы живете в Болгарии, наверно, вы знаете,
что здесь существует парк Скобелева. Вы знаете, что, когда Скобелев вел во
йска на приступ, у него вражескими пулями перешибло саблю. Притом он всег
да на белом коне… А морские офицеры «Варяга». Говорят, они вели себя мужес
твенно и подавали пример… Напротив, мне казалось, да и из литературы изве
стно, что существовали понятия о чести, может быть, слишком даже жестокие
…
Собеседник глядел на меня, явно ничего не понимая. Видно, слишком уж непри
вычно и неожиданно было ему слышать такой отпор его огульному охаиванию
России. Но он решил не сдаваться:
Ц Ну да, конечно, но общее гниение культуры в конце XIX, в начале XX…
Ц Позвольте, позвольте… Это кого же вы хотите записать в «гниющие»… Впр
очем, давайте по областям. Музыка: Чайковский, Бородин, Мусоргский, Римски
й-Корсаков, Скрябин, Рубинштейн, Рахманинов; живопись: Репин, Суриков, Вас
нецов, Серов, Кустодиев, Поленов, Коровин, Левитан, Врубель, Рерих, Грабарь,
Нестеров; театральная исполнительская деятельность: Собинов, Держинск
ая, Нежданова, Шаляпин, Станиславский, Немирович-Данченко; литература: До
стоевский, Тургенев, Салтыков-Щедрин, Толстой, Чехов, Горький, Куприн, Бун
ин, Александр Блок. Мне сдается, напротив, что русская культура этого врем
ени вела за собой и оплодотворяла всю мировую культуру: возьмите влияние
Толстого, или Чехова, или Достоевского, Станиславский дал миру современ
ный новый театр.
По мере того как я говорил, глаза моего гостя становились все шире. Потом в
них мелькнул ужас:
Ц Вы меня разыгрываете. Вы меня провоцируете, Ц закричал он.
Ц Почему же? Разве я говорю неправду? Тогда опровергните меня. Вычеркнит
е эти имена из русской мировой культуры. Если расцветают гении, что же тог
да гниет? Они-то ведь и есть сама культура!
Ц Нет-нет, этого не может быть, Ц испуганно твердил собеседник. Ц Я не в
ерю своим ушам.
Ц То есть чтобы человек приехал из Москвы и не ругал русского? По крайней
мере не поддакивал, когда его ругают? А почему я должен быть несправедлив
ым? Вы говорите, что было сплошное мракобесие. А я возражаю, хотя бы в том пу
нкте, что не сплошное. Хотя бы в том, что не сплошное, могу я возражать?! Болг
арию освободили от пятисотлетнего турецкого ига Ц это тоже, по-вашему, м
ракобесие? Купец Третьяков галерею основал… Лучший в мире балет… Да что
я вам говорю, неужели вы всего этого без меня не знали?
Но бедняга совсем был сбит с толку, да и коньяк начал делать свое извечное
дело.
Ц Нет-нет, Ц твердил мой собеседник. Ц Что-то тут не так. Не может быть.
Потом он поднял глаза, в которых появилось осмысленное и чуткое, и вдруг с
казал:
Ц Какая грусть. Встретились два русских человека, разговаривают более
двух часов и не верят ни одному слову друг у друга.
На другой день портье передал мне конверт. Там была фотография моего вче
рашнего посетителя. Он был сфотографирован в рост все в том же берете на б
ерегу моря. На обороте карточки стихи:

И мысль одну я с радостью при
емлю,
Одну лишь мысль, волнующую грудь,
Что на твою потерянную землю
Сумею я ступить когда-нибудь.

Я еще раз вспомнил наш разговор. Конечно, я горячился. И во мне кричало чув
ство противоречия, может быть, слишком раздраженное. Но где он взял, кто да
л ему повод каждого приезжающего из Москвы считать ненавидящим свое же с
обственное, свое же родное наследие? Как тут было не горячиться.

ЭТЮД МУЗЫКАЛЬНЫЙ
(Заключительный)

Тут я должен резко, извинительно оговориться: об этом мне не хотелось бы г
оворить, рассказывая о Болгарии, о Софии, о первой встрече со старинным бо
лгарским другом.
Правда, что мы пришли в ночной бар, и, как говорится, из песни слова не выкин
ешь. Но разве можно сказать, что ночной бар в Софии (он называется «Астория
») так уж характерен для ночных баров вообще, чтобы его описывать как обра
зец? Напротив, сдается мне (и думается, я не обижу этим жителей Софии), что во
все это скромненький барчик по сравнению с подобными учреждениями, нахо
дящимися в Марселе, Париже, Сан-Франциско, иди даже Будапеште и Варшаве.
Что касается Варшавы, то мне вспоминается один вечер (ну, или одна ночь), пр
оведенная отнюдь не в баре, а в каком-то огромном, помещении, где собрался
бал-маскарад артистической молодежи польской столицы. «Артистической
» здесь нужно понимать не в узком смысле слова: дескать, молодые артисты, а
в широком старинном смысле, когда все еще помнили, что «арт» по-французск
и означает искусство вообще.
Пожалуй, на упомянутом бале-маскараде больше всего было художников-жив
описцев, а потом уж музыкантов, актеров, литераторов. Я никогда не видел та
кого большого собрания столь разнообразных, столь оригинальных костюм
ов. Выдумка и вкус подали здесь друг другу руки, а задор молодости скрепил
их союз.
Вот настоящий пират. Рыжие космы из-под красной косынки, рыжая щетина на щ
еках и на подбородке. Татуировка на руках и груди Ц остальное скрыто мор
ской полосатой рубашкой. Настоящий старинный пистолет; настоящий стари
нный кинжал; медная мерочка на цепочке Ц отмерять порох Ц болтается пр
ивязанная к поясу; кошелек со звякающими там монетами Ц наверно, гульде
ны или пиастры. Подробностями достигается достоверность.
А вот здоровенный угрюмый детина, одетый единственно в медвежью шкуру с
доисторической палицей, которую держит на плече. Только сейчас вышел из
своей пещеры.
А вот настоящий Иисус Христос. А вот настоящие три мушкетера. Шпаги при ни
х. Остальные при появлении мушкетеров ведут себя прилично, не задираются
.
Раненый партизан. Наполеон. Рыцарь в железных доспехах. Дама XVIII века, порто
вая проститутка (нигде на ней не написано, но никто не ошибется в определе
нии ее костюма), монахи и монашки, Гомер, гладиаторы, Клеопатра, карманный
воришка, крупный бандит и жулик, ангел с мечом и крыльями в ослепительно б
елых одеждах… Впрочем, всего не перечислишь, потому что собралось челове
к пятьсот или шестьсот. Столько же было и костюмов.
Сначала были игры, представления вроде нашего студенческого капустник
а, присуждение премий за самые остроумные и удачные костюмы. В соседних з
алах стояли столы, где можно было немного выпить, закусить, взять кофе.
Но вот в главном зале раздались столь характерные для середины XX века, скр
ежещущие, взвизгивающие и откровенно визжащие звуки, и начался шабаш.
Да, я и тогда не мог найти и теперь не могу подобрать никакого другого слов
а, чтобы точнее определить начавшееся. Именно шабаш! Подозреваю даже, что
патриархальным, старомодным обитательницам Лысой горы следовало бы в п
лане обмена опытом бывать иногда там, где происходит нечто подобное.
Были внутренние лестницы на антресоли, так что, если подняться повыше, вз
гляд охватывал целый зал, от конца до конца, ну и те шестьсот и пятьсот чел
овек, находившихся в зале.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17