Даже голова прояснилась.Посмотрев на часы, я обнаружил, что время близится к полуночи, хотя, с другой стороны, какая мне разница? До дороги доберусь не раньше половины первого. Я не имел ни малейшего представления о том, сколько времени ушло на поиски компаса и как долго я боролся со своими эсхатологическими настроениями. Я также не знал, с какой скоростью сейчас передвигаюсь, но меня это абсолютно не волновало. Единственное, о чем я заботился, так это о своих легких и мышцах — надолго ли их хватит. Вопрос стоял однозначно: выжить или погибнуть. Лицо лучника...В беспорядочной мешанине мыслей и ассоциаций я начал перебирать в памяти события последних трех недель.Интересно, как я выглядел в глазах всех этих людей, которые дали мне приют и с которыми" я так хорошо успел познакомиться?Писатель, чужак, посторонний... Человек совсем из другой среды, посвятивший себя какому-то совершенно непонятному делу, да еще столь крепкого здоровья. Положим, Тремьен мне доверял и постоянно держал при себе, пару раз я даже пришелся больше чем к месту, но ведь у кого-то я сидел как кость в горле.Я подумал о смерти Анжелы Брикел, о подстроенных ловушках на Гарри и на меня, и тут до меня дошло: все три эти-поколения были совершены с одной целью — сохранить в поместье привычный образ жизни. Задачей этих преступлений было не добиться чего-то, а что-то предотвратить.Шаг, еще один...Звездочки над головой в небе — то исчезающие, то появляющиеся вновь, — только благодаря им я находил возможность перемещаться в пространстве галактики. Ах вы мои лоцманы... приведите меня домой!Анжелу Брикел убили явно для того, чтобы заткнуть ей рот. Гарри должен был умереть в подтверждение собственной вины. Я же представлял опасность в том плане, что мог пролить свет на эти два преступления и сообщить свои соображения Дуну.Ожидали они от меня слишком многого. И из-за этих-то ожиданий я лежу полумертвый. Сплошные догадки, подумал я. Сплошные предположения. Никаких очевидных доказательств чьей-либо вины. Никаких заявлений и признаний, от которых можно оттолкнуться. Все писано вилами на воде.Лучником, несомненно, был человек, который уверенно знал, что я отправлюсь искать камеру Гарета. Кроме того, он должен был представлять себе путь к нашей стоянке. Вдобавок, этот некто наверняка был знаком с моими рекомендациями относительно изготовления лука и острых стрел, у него было время выжидать свою жертву, желая ей смерти, и в случае неудачи он терял все.Судя по тому, как слухи распространялись в Шеллертоне, практически каждый мог знать о потерянной камере. С другой стороны, наша экспедиция состоялась только вчера... Боже милостивый, неужели всего лишь вчера... и если... когда... я выберусь отсюда, я смогу выяснить, кто кому что говорил.Шаг, еще один...В легких скопилась жидкость, она булькала при каждом вдохе. С такими вещами люди живут долгие годы... астма, эмфизема, эмболия... Жидкость мешает дышать: кто-нибудь видел больного эмфиземой, бодро взбегающего по лестнице?Анжела Брикел была маленькой и невесомой: дунешь — и улетит.Мы же с Гарри — были мужчинами солидного телосложения, в рукопашной ни с тем ни с другим так запросто не сладишь. Почти вся конноспортивная братия видела, как я взял Нолана на захват. Поэтому-то Гарри и достался острый штырь в ногу, а не стрела в спину, и только провидение избавило его от смерти и до сих пор пока еще охраняло меня. После Гарри наступил мой черед. Ловушка опять не сработала.Повезло.И в том, что звезды по-прежнему светили над головой, тоже повезло.У меня больше не было желания увидеть лицо лучника.Внезапно на меня снизошло озарение. Несмотря на то что в груди у меня сидела сделанная его руками стрела — произведение искусства, — мне все-таки было жаль тех, кто знал и любил его: я должен буду вывести его на чистую воду. Тот, кто трижды покушался на человеческую жизнь ради решения своих личных проблем, лишен права на доверие окружающих. К убийствам привыкаешь — так, во всяком случае, мне говорили.Ночи и конца не было видно. Диск луны двигался по небосклону с чудовищной медлительностью.Шаг, еще шаг...Хватайся за ветки. Сохраняй дыхание.Полночь.Если я выберусь из этой переделки, то, боюсь, что нескоро меня снова потянет в лес. Я вернусь на теткин чердак и не буду слишком уж строг к своим героям, если им придется ползти на коленях.Совершенно непонятным образом в голове завертелись какие-то мысли о Бахромчатом, о тренировочном поле, о том, смогу ли я когда-нибудь вновь проехаться верхом, о Ронни Керзоне, о моем предполагаемом американском издателе, об отзыве Эрики Антон, но все эти реминисценции были так же далеки от моей действительности, как этот лес от Нью-Йорка.Шеллертонские сплетни. Поток массового сознания. На этот же раз... на этот раз...Я остановился.Я увидел лицо этого лучника.Дун смеялся бы надо мной со своими алиби, диаграммами, доказательствами виновности или ее противоположности, рыская в поисках отпечатков... Но ему пришлось бы иметь дело с самым изощренным умом из всех моих местных знакомых.Может, я ошибался. Но Дун все выяснит.Как черепаха, я продвигался вперед. В миле шестьдесят три тысячи триста шестьдесят дюймов. То есть примерно одна целая шесть десятых километра, или сто шестьдесят тысяч сантиметров.Но кому это может быть в данном случае интересно, кроме меня?Судя по всему, я прополз не менее восьми тысяч дюймов за час. А сколько времени я потерял отдыхая? Тем не менее я прошел шестьсот шестьдесят футов. Двести двадцать ярдов.Целый фарлонг! Блестяще. В моем состоянии фарлонг за час?! Рекордная скорость.«Мигай, мигай, моя звездочка!..»Никакому дураку не пришло бы в голову попытаться пройти по лесу целую милю со стрелой в груди. Позвольте вам представить мистера Джона Кендала, самонадеянного идиота.Поразительная самоуверенность, граничащая с легкомыслием.Час ночи.Луна сползала куда-то вниз и плясала уже над самыми верхушками деревьев, совсем неподалеку от меня.Вздор, не может такого быть. И все-таки так было. Я же видел ее.Свет. Внезапно до меня дошла ошеломляющая мысль: я видел свет. Он двигался вдоль дороги.Дорога, наконец-то дорога. Она оказалась рядом. Это был не мираж в заколдованном лесу. Все-таки я выбрался на нее. Я закричал бы от радости, если бы легким хватило кислорода.Выйдя на опушку, я бездыханно привалился к дереву, соображая, что делать дальше. Мне никак не верилось, что я наконец добрался до шоссе.Полнейшая темнота, ни одной машины. Так и стоять? Ковылять к шоссе, рискуя упасть в канаву? Попытаться остановить машину? Жутким своим видом напугать до смерти какого-нибудь мотоциклиста?Последние силы почти покинули меня. Скользя рукой по дереву, я плавно опустился на колени, опираясь головой и левым плечом о ствол. Если я все рассчитал более или менее правильно, «лендровер» должен был находиться дальше и чуть правее дороги, но попытка добраться до него была заведомо обречена на провал.Неожиданно по глазам ударил свет фар проезжавшей не так далеко от меня машины. Моя рука слабо упала в бесплодной попытке остановить автомобиль.К моему изумлению, машина начала тормозить.Противно заскрипели тормоза, автомобиль подал назад, к тому месту, где стоял я. «Лендровер». Как он мог здесь оказаться?Дверцы раскрылись. Все знакомые мне лица.Мэкки.Она бросилась ко мне, не переставая кричать:— Джон! Джон!Приблизившись, она, пораженная, замерла.— Боже милостивый!За ней поспешал Перкин: челюсть у него отвисла в безмолвном изумлении. Гарет пробормотал:— В чем дело?Увидев меня, он в ужасе опустился передо мной на колени.— Куда вы пропали? Мы обыскались вас. Да вас подстрелили! — голос его упал.Я промолчал — не было сил ответить.— Беги навстречу отцу! — приказала ему Мэкки, и он тут же рванул в темноту.— Прежде всего нужно вытащить стрелу, — сказал Перкин, пытаясь вытащить ее. Стрела в груди едва шевельнулась, однако тело мое содрогнулось, как от раскаленного железа.Я возопил... Однако с уст моих не сорвалось ни звука — это был стон души.— Не надо...Я попытался отстраниться от него, но стало только хуже. Вытянув руку, я ухватился за брюки Мэкки с такой силой, которой сам не ожидал в себе. Отчаяние придало мне силы.Надо мной склонилось ее испуганное и полное участия лицо.— Не трогайте... стрелу... — выговорил я через силу. — Не давайте ему...— Боже мой! — Она замерла от испуга. — Не прикасайся к ней, Перкин. Ты причиняешь ему жуткую боль.— Лучше ее вытащить, — упрямо заявил он. Дрожь его руки передавалась через древко стрелы моему телу и наводила на меня ужас.— Нет! Ни в коем случае! — Мэкки в панике отдернула его руку. — Оставь! Это убьет его. Дорогой, ты должен оставить его в покое.Не будь ее рядом, Перкин уже давно бы выдернул стрелу. Он наверняка знал, что это убьет меня. Ему не потребовалось бы много усилий, чтобы сделать это. Но вряд ли он подозревал о той ненависти, которая, таясь во мне, все же вывела меня на эту дорогу. Эта ненависть клокотала у меня в груди, и только силой воли я заставлял себя не клацать зубами. Пот по-прежнему крупными каплями струился по моему лицу.— Тремьен вот-вот подъедет с врачами. — Лицо Мэкки вновь наклонилось надо мной.Происшедшее до неузнаваемости изменило ее голос.На ответ у меня не хватило сил.Позади «лендровера» остановился автомобиль, из которого выскочил Гарет и с трудом выбрался Тремьен. Сминая все на своем пути, подобно танку, он двинулся ко мне, но не дойдя метра, замер как вкопанный.— Господи Иисусе! — вырвалось у него. — А я еще не поверил Гарету.Не теряя присутствия духа и со своей природной властностью, он взял командование на себя, но было видно, что это удавалось ему с трудом:— Не беспокойтесь, по радиотелефону я уже вызвал «скорую». Скоро за вами приедут.Я вновь промолчал. Тремьен торопливо вернулся к машине, и я услышал, как он повторяет вызов. Он тут же вернулся со словами ободрения.Тем не менее я заметил, что мой вид заставил содрогнуться и его.— Мы разыскиваем вас уже несколько часов, — проговорил он взволнованным голосом, давая мне понять, что моя персона не была забыта. — Мы даже звонили в полицию и в больницы, но там нам не дали никаких сведений относительно автокатастроф или чего-то подобного, поэтому-то мы и приехали сюда...— Благодаря вашей записке на пробковой доске, — добавила Мэкки. Ну конечно. На руке Перкина висела камера Гарета.— Мы нашли ваш след, — объявила Мэкки, заметив мой взгляд, брошенный на фотоаппарат. Подошел Гарет.— На дороге краска уже была смазана, — сообщил он. — Но мы не прекращали наших поисков. Я хорошо запомнил, где мы вчера были, где мы входили в лес. И Перкин нашел это место.— Перкин прошел весь ваш вчерашний путь с фонариком в руках, — сказала Мэкки, беря мужа под руку, — и он вернулся назад с камерой в руках бог знает через сколько времени и сказал, что вас он там не нашел. И мы не знали, что нам предпринять.— Но я не позволил им отправиться домой, — неожиданно вмешался Гарет, в голосе его звучали гордость и упрямство. Да возблагодарит его Господь за это, подумал я.— Что конкретно с вами случилось? — прямо спросил Тремьен. — Что все это значит?— Расскажу... потом, — пробормотал я едва ли не шепотом.— Не беспокойте его, — попросила Мэкки. — Ему трудно говорить.Они всячески подбадривали меня до того момента, как из Ридинга подошла «скорая». Тремьен и Мэкки сразу же пошли навстречу человеку в белом халате, видимо для того, чтобы вкратце объяснить ему случившееся. Гарет направился было за ними, но я прохрипел ему вслед:— Гарет. Он тут же остановился, подошел и наклонился ко мне.— Да? Что? Чем я могу помочь?— Побудь со мной.— Конечно, хорошо, — в его голосе прозвучало некоторое удивление. С встревоженным видом он сделал шаг в сторону.— Эй, Гарет, иди за нами, — в раздражении обратился к нему Перкин.— Нет, — прохрипел я. — Останься.После некоторого молчания Перкин повернулся к Гарету спиной, наклонился ко мне и с жутким спокойствием спросил:— Вы знаете, кто в вас стрелял?Казалось бы, естественный в данной ситуации вопрос. Но нет.Я промолчал. Впервые я прямо посмотрел в его залитые лунным светом глаза: вот он стоял передо мной, Перкин — сын, муж, мастер по дереву. Но как бы я ни вглядывался, душу в его глазах я увидеть не смог.Вот он, человек, который думал, что убил меня... лучник.— Так знаете или нет? — вновь спросил он.На лице его не отразилось никаких чувств, но я отдавал себе отчет в том, что от моего ответа зависит его судьба.После длительной паузы, в течение которой он сумел прочитать в моих глазах ответ на свой вопрос, я сказал:— Да.Я заметил, как внутри у него как бы что-то оборвалось. Однако он не рассыпался на части, не впал в ярость, даже не попытался вырвать у меня из груди стрелу или прикончить меня каким-нибудь иным способом. Он ничего не объяснял и не пытался оправдываться. Он выпрямился и уставился на приближающихся к нам Тремьена, Мэкки и врача. Сидевший в шаге от меня Гарет слышал весь наш разговор.— Я очень люблю Мэкки, — вдруг сказал Перкин. Этим он фактически сказал все.Я провел ночь в счастливом неведении относительно того, какую кропотливую работу проделали над моей грудью хирурги. Придя в сознание поздним утром, я с изумлением увидел вокруг себя массу трубок и приборов, о существовании которых даже не подозревал. Кажется, выживу: на лицах врачей я не увидел озабоченности.— У него лошадиное здоровье, — произнес кто-то из них. — Мы быстро поставим вас на ноги.Сестра сказала, что меня хотел видеть полицейский, но все посещения запрещены до завтрашнего дня.Назавтра, то есть в среду, я уже обходился без искусственного легкого, хотя дыхание и было прерывистым. Я сидел в постели с разведенными в стороны плечами и ел суп. По-прежнему увитый дренажными трубками, я что-то говорил, испытывая легкое недомогание. Врачи говорили, что дело идет на поправку.Против моего ожидания, первым пришел меня навестить не Дун, а Тремьен. Он пришел после полудня, бледный, усталый, постаревший.Он не интересовался моим самочувствием. Подойдя к окну послеоперационной палаты, в которой, кроме меня, никого не было, он какое-то время смотрел наружу, а потом повернулся и сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43