— Вернон был твоим братом, в нем текла та же кровь, что и в тебе, и все же ты не раскаиваешься в содеянном? Поистине ты достоин всего, что тебе предстоит.
— Он был бы жив, если бы послушался меня…
— Но брат не послушался, и тогда ты устроил буйство скота. Не десятка бычков, как со мной, нет — буйство целого стада. Вернон был затоптан насмерть, а ты вышел сухим из воды. Ты можешь обмануть живых, но не мертвых. На тебе лежит клеймо убийцы, и твой бегающий взгляд подтверждает это. Чтобы удержать ранчо и сохранить секрет, ты трижды обагрил руки кровью, но не сумел избежать расплаты. Дон Мигель…
— Дон Мигель ездил за медальоном, я должен был его остановить!..
Слова замерли на языке Меррика, когда в глубокой тени за спиной Тэры возникло из ниоткуда что-то белое и Ночной Всадник Шагнул вперед, чтобы занять место рядом с ней. Порыв ветра поднял полы его легкого белого плаща, словно крылья ангела мести.
— Попробуй остановить и меня, — раздался холодный, зловеще приглушенный голос из-под колпака. — Должно быть, ты не раз спрашивал себя, кто скрывается под белым одеянием призрака Пало-Дуро. Сейчас ты узнаешь это, Меррик. Я обещал Кармель вырвать у тебя правду, по не намерен останавливаться на этом. Ты умрешь от моей руки!
Одним движением колпак был сорван, и Меррик схватился за степу, чтобы удержаться на ногах.
— Узнаешь? — глухо спросил Стоун. — Молись, Меррик!
Удар за ударом обрушивались на хозяина ранчо, и он почувствовал себя совершенно сломленным. Ни тени облегчения не ощутил он от сознания, что Ночной Всадник все-таки оказался человеком. Наоборот, он уставился в лицо Стоуну, выпучив глаза.
Тэра встревоженно сдвинула брови, услышав знакомый щелчок взводимого курка. Пола белого плаща откинулась, и вороненое дуло тускло блеснуло в свете свечи.
— Нет, Стоун! Не убивай его! Ты не должен… не можешь…
— Вот как, не могу? — с холодной яростью переспросил тот, и в словах этих было нечто окончательное. — А по-моему, я и могу, и должен. Этот ублюдок убил моего отца и дедушку, пытался убить тебя. Он превратил жизнь моей матери в ад. И после всего этого я не должен убивать его? Правда, пуля между глаз — это слишком легкая смерть, но в данный момент у меня нет под рукой ничего другого!
— Твоя мать… — пробормотал Меррик, не веря своим ушам, — Кармель была твоей матерью?
Хозяин ранчо был теперь почти так же бледен, как загримированное лицо Тэры, дыхание со свистом вырывалось между его посиневших губ. В трансе он не сводил взгляда со Стоуна.
— Да, Меррик, я незаконнорожденный сын Вернона Рассела, — подтвердил тот, источая смертельный яд каждым своим словом. — Из-за тебя я не имел права на имя, которого заслуживал. Но не только этого ты лишил меня. Я прожил всю свою жизнь безотцовщиной, с позором неся клеймо ублюдка, и это одна из причин, но которой ты сейчас умрешь.
— Нет, Стоун, не делай этого!
Но Тэра сознавала, что не в силах ему воспрепятствовать. Еще секунда — и Стоун, в свою очередь, станет убийцей!
Оставалось одно-единственное, жестокое средство остановить его. Как ни желала девушка, чтобы прошлое покоилось в мире, наступило время принять решение. Пусть даже Меррик был исчадием ада, нельзя было позволить Стоуну обагрить руки его черной кровью.
— Постой, выслушай меня, Стоун! Всего несколько слов, и клянусь, я больше не стану тебя удерживать! — Он неохотно кивнул, и Тэра торопливо продолжала: — Кармель солгала тебе. Верной не был твоим отцом. Меррик — вот кто твой отец! Ты не можешь запятнать себя убийством родного отца, каким бы он ни был!
Несколько мгновений Стоун казался статуей в белом, с расширенными неверящими глазами.
— Ты говоришь это нарочно, чтобы… ты лжешь! Это невозможно!
— Скажите ему, мистер Рассел! — не столько попросила, сколько приказала Тэра, и во взгляде девушки сосредоточилась вся ее воля. — Скажите, что случились между вами и Кармель в миссии Валькес, когда вы ездили рассказать о смерти Вернона.
— Я предложил Кармель стать моей женой, но она наотрез отказалась… — начал Меррик тем странным тоном, каким говорят в бреду, против воли раскрывая тайну, которую хранили много лет, — и тогда я… тогда я сделал это… я не мог иначе… по крайней мере я был ее первым и последним мужчиной, и этого у меня никому не отнять!
— Боже милостивый! — раздалось от двери.
Все трос разом обернулись и увидели Джулию. В лице девушки было не больше живых красок, чем в загримированном лице Тэры, она прижимала к груди судорожно стиснутые руки и смотрела на отца так, словно это был сам дьявол. Жалость и облегчение смешались в Тэре. Она и думать забыла про Джулию, но судьба сама распорядилась так, что девушка узнала правду об отце. После грохота в гостиной она, как и Меррик, пошла узнать, в чем дело, и слышала все до последнего слова.
Некоторое время безумный взгляд хозяина ранчо метался между его незаконным сыном и полной ужаса дочерью. Все было копчено для него, даже то подобие семейной жизни, которую он вел до сих пор. Инстинкт подсказывал: беги! Прыжком Меррик преодолел расстояние, отделявшее его от двери, едва не сбив при этом с ног Джулию, и ринулся вон. На веранде его ожидал новый неприятный сюрприз: Теренс, Берн и шериф как раз появились из-за угла. Они покинули свою засаду, решив, что наступившая тишина означает развязку и пора действовать. Все трое одновременно рванулись вперед, чтобы перехватить убегающего преступника. Меррик понял, что погиб. Правда о нем была теперь известна всем и каждому! Весь его заботливо построенный мир рухнул за несколько минут!
Первым подал голос Уинслоу, с брезгливой жалостью глядя на человека, который нес горе всюду, куда бы ни ступала его нога.
— Ну вот, Рассел, все и кончено. Я говорил, что мы еще встретимся, и сдержал слово! Можешь считать, что «Даймонд» просочился у тебя между пальцами.
За спиной хозяина ранчо раздались шаги, и он рывком обернулся. Они стояли на пороге дома — его дети, сын и дочь, — ив глазах каждого из них не было ни тени жалости, ни тени сочувствия. Джулия, дочь женщины нелюбимой, не так сильно задела своей откровенной антипатией сердце Меррика, как Стоун, сын единственной женщины, которую хозяин ранчо когда-либо любил. Кармель, хрупкая красавица с черными как смоль волосами, поклялась отомстить, когда он насильно взял ее в миссии Валькес. Она повторила свою клятву много позже, уже в «Даймонде», но ни словом не упомянула о том, что тот, кто должен сдержать за нее эту клятву, уже подрастает.
Былая моральная сила покинула Меррика, он чувствовал себя потерянным. Ему показалось, что весь мир внезапно ополчился на него, что ни в настоящем, ни в прошлом нет и не было ни единой живой души, для которой он хоть что-нибудь значил. Но даже в этот момент он винил не себя, а других. Блуждающий взгляд его упал на белого жеребца, и каким-то нечеловеческим прыжком он перемахнул перила веранды и вскочил в седло. Дьябло, всю свою жизнь знавший только одного седока и хозяина, издал протестующее ржание и поднялся на дыбы, отказываясь повиноваться болезненным ударам окованных сталью каблуков. Тогда Меррик выхватил хлыст и с силой хлестнул жеребца по крупу. Такого унижения Дьябло не испытывал никогда. Он рванулся вперед, но не к устью каньона, куда стремился хозяин ранчо, а по привычному маршруту, то есть вверх по древней индейской тропе. Животное летело птицей, и пронзительный свист Стоуна заставил его остановиться на полном скаку, едва не сорвавшись в пропасть. Меррика бросило ему на шею, он грубо выругался и начал хлестать жеребца изо всех сил, в своем безумии забыв обо всем, кроме потребности восторжествовать. Снова Дьябло вынужден был повиноваться, и снова призывный свист хозяина остановил его на скаку. Обернувшись, Меррик увидел в некотором отдалении белое пятно плаща. Это Стоун преследовал его. Началась отчаянная битва между человеком и животным, которое упорно отказывалось повиноваться. Наконец, совершенно обезумев, Меррик выхватил «кольт» и ударил Дьябло рукояткой между ушами. Дикое ржание, похожее на человеческий крик боли, прорезало ночную тишину — и жеребец одним мощным движением сбросил седока в пропасть.
Прозвучал и захлебнулся вопль смертельного ужаса, когда бывший хозяин ранчо скользил вдоль вертикальной стены каньона, на которой не было ни кустика, ни деревца, ничего, что могло бы приостановить падение. Затем последовал глухой удар, еще один и еще, и наконец стук осыпающихся камней.
Так нашел свою смерть Меррик Рассел, человек без чести и совести, без каких бы то ни было принципов, без привязанности даже к дочери, которую считал своим единственным ребенком. Все, о чем он думал, чего желал и чем жил, сосредоточилось в каньоне Пало-Дуро, и страсть эта была настолько сильна, что в конце концов каньон и стал местом его последнего успокоения.
Наступившая после падения Меррика тишина показалась оглушительной, но почти сразу ее заполнили захлебывающиеся, отчаянные рыдания Джулии. Девушка содрогалась всем телом, припав к спинке кресла, а когда Тэра, жалея, привлекла ее к себе, упала подруге на плечо, совершенно измочив его слезами. То были слезы по человеку, которого Джулия называла отцом, но которого совсем не знала, одержимого жадностью и жаждой власти настолько, что в сердце его не осталось места для любви. Единственная любовь, которую он знал, была запятнана насилием.
Через некоторое время вернулся Стоун и молча спешился, присоединившись к безмолвной группе мужчин, стушевавшихся перед женскими слезами. — Джулия, мне так жаль…
Девушка бросилась к нему и обвила руками его шею. Поверх ее головы Стоун встретился взглядом с Тэрой, и в глазах его не было упрека. Тихие слезы проточили дорожки в гриме Тэры. У них не было слов утешения для Джулии. Бессознательным жестом Стоун погладил девушку по роскошным рыжим волосам. Неожиданно у него появилась сестра, и он еще должен привыкнуть к этой новости, осмыслить ее, ведь Джулия была дочерью человека, ненависть к которому вошла ему в плоть и кровь. Да что там Джулия! Он и сам был сыном этого человека.
К тому же многое оставалось неясным, и Стоун обратил вопросительный взгляд к Берну, который стоял рядом, повесив голову.
— Что я могу сказать, сынок?. Твоя мать взяла с меня слово никогда, ни за что не говорить тебе правды. Нет такого человека, который стал бы хладнокровно и без жалости мстить родному отцу, будь тот хоть самим дьяволом. — Берн тяжело вздохнул и не без усилия встретил взгляд Стоуна. — Не каждому дано понять ненависть, которая длится десятки лет, но я тоже был в Валькесе, когда все это случилось, я понимаю Кармель. Она была испанкой, а испанки не прощают насилия. Меррик валялся у нее в ногах, обещал ей всю землю да и солнце с луной в придачу, а она в ответ обвинила его в убийстве. Ну, он и взял се силой, с него сталось! С тех пор она мужчин и знать не хотела, а когда оказалось, что у нее ребеночек будет, то поклялась, что вырастит из него мстителя, что он расквитается с Мерриком за все и за смерть Вернона, и за то, что Меррик сделал с ней. Она его любила, Вернона — то, это все святая правда.
Повар снова вздохнул и рассеянно погладил все еще беспокойного Дьябло по крутому боку. Взгляд его устремился к Тэре. Девушка сразу поняла, что сейчас услышит долгожданное объяснение, которого ей так и не удалось до сих пор вытянуть из Берна.
— Стоуну уж было немало лет, когда Кармель решила съездить на ранчо. К тому времени жена Меррика покинула этот мир. Хорошая она была женщина, Сара-то, кроткая да хозяйственная, а только не была она тут счастлива. Меррик все надеялся заполучить ту, которая и знать его не хотела. Уж так он обрадовался, когда увидел Кармель, что и сказать нельзя! Думал, что она сменила гнев на милость — ан нет, она приехала расспросить его, чтоб, значит, он признался в убийстве. Ничего она от него не добилась, конечно, не тот он был человек. Он все уговаривал ее остаться насовсем, обещал, что будет она жить с ним как в раю, что они вместе наверстают одинокие годы… Только теперь уж она слушать его не захотела. Плюнула ему в бесстыжие глаза да и уехала, а на прощание пообещала, что заставит его заплатить за все. Я знаю, не так просто поставить себя на ее место, а только ей самой казалось, что дитя, зачатое в ненависти, может стать орудием мести, больше никем и ничем. — Торжественный и угрюмый взгляд Берна снова вернулся к Стоуну. — Ты уж прости ее за это, сынок. Любила она Вернона, и сколько жила, забыть его так и не сумела. Так уж они скроены, испанки-то. Меррик не дал ей быть счастливой, Меррик должен был за это заплатить, чего уж тут не понять. Легенду про призрак Пало-Дуро сама она и придумала, а меня упросила се передавать да забыть не давать. Мало-помалу слухи пошли, каждый новый ранчеро шел ко мне, как к старожилу, и уж я на подробности не скупился. Ради Кармель я столько лет жил бок о бок с Мерриком, ради нес тратил годы на этого мерзавца. Верно, Тэра, ждал я, когда сын Кармель подрастет и явится на ранчо, чтобы сквитаться с Мерриком, не зная ничего про то, что тот и есть его отец. Может, оно и было несправедливо по отношению к Стоуну, а только не мог я Кармель отказать. Любил я ее, так-то вот. Любили ее, значит, мы трое, а она выбрала Вернона, раз и навсегда.
На этот раз повар повернулся к Джулии и бросил на нее быстрый сочувственный взгляд.
— Прости и ты меня, дочка. Знал я, что с тобой будет, когда с отцом твоим разберемся, а только поделать ничего нельзя. Жизнь, она ведь не щадит тех, кто под руку подвернется. Обеим вам досталось, что тебе, что Тэре. а все Меррик виноват. Уж чересчур он помечтать любил, а мечты оказались ему не по зубам, вот и лежит теперь на дне своего каньона.
С этими словами повар взял под уздцы Дьябло и повел на конюшню, по пути бормоча ему какие-то утешающие слова. Остальные подавленной группой направилась к дому. Поравнявшись с Тэрой, Стоун стиснул ей руку.
— Спасибо! — сказал он негромко.
Девушка приостановилась, безмерно удивленная. За что мог он благодарить ее? Ведь фактически она выбила почву у него из-под ног, лишила сознания выполненного долга, испортила радость победы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55