Не перебивай. Мы соорудим такую штуку, которая называется помостом, установим на ней эту хренотень, и тогда оружием можно будет пользоваться без ограничений. Дергай за лиану да командуй, куда поворачивать. И получится почти что танк. Понял?
Бобо, наверное, долго бы обдумывал слова странной белой пантеры, если бы сразу же после слов Чокнутого Альвареза не захлопал в ладоши. Занятное дело – хлопать в ладоши и делать изумленные глаза. Но Бобо был весьма непростым парнем, чтобы вот так восторженно воспринимать слова Чокнутого о тягловой силе. Кое-что ему все же оставалось непонятным. А без этого, извините, нет никакого понимания.
– А зачем глухие и слепые?
– Все очень просто. – Мил был настолько воодушевлен пришедшей в голову идеей, что не заметил, насколько саркастически прозвучал вопрос. А может быть, и заметил. Но натренированный ум полицейского приказал пропустить мимо ушей подобный тон. – Слишком над ушами пищать станет да в глазах полыхать.
Бобо тщательно обдумал сказанное. В его мозгу родилось нечто, напоминающее странное сооружение «настил». Рядом четверо абсолютно глухих и незрячих медведей. И когда картина основательно прорисовалась, он сдался. План Чокнутого был не просто великолепен, он был ужасно великолепен. Если они, пещерные медведи, понесут эту странную штуку на себе, да еще если она хоть что-нибудь сможет сделать, то в истории джунглей данный факт окажется весьма знаменательным. По крайней мере через годы и столетия о племени пещерных медведей будут говорить как о жителях, которые в трудные минуты для джунглей таскали на хребте странную дуру. Конечно, если Чокнутому можно верить. А в Чокнутого Бобо верил.
– Есть и слепые, и глухие, – приходя в себя, авторитетно заявил Бобо. – Сообразим.
Время в джунглях – понятие неопределенное. Есть день, есть ночь. Есть сезон дождей и сезон засухи. И есть все остальное. Никто и никогда в джунглях не пытался вести счет убегающим дням. Если и происходило нечто важное, то в памяти жителей это отпечатывалось только двумя словами – «давно» и «недавно». Да и не существовало ничего такого, о чем можно было вспоминать с особыми подробностями.
Мил лежал на уступе скалы и с этой высоты наблюдал за расположившимся внизу новым лагерем. Собственно, новым он был месяц назад. Обстоятельства сложились так, что Мил вынужден был переместить лагерь на север. Слишком уж неспокойным и заметным было старое место. И правильно сделал. Оставленные на месте старого лагеря разведчики донесли, что через пять дней туда явились Проклятые. Послонялись по округе, ничего не нашли и убрались восвояси. А если бы нашли?
Темные фигурки жителей сверху казались игрушечными. Словно большой муравейник под ногами. Суетятся, снуют взад-вперед. Кажется, нет никакого порядка. Но порядок есть. Не зря Мил потратил столько сил на обучение своего войска, своей армии. Каждый знает, что делать, и каждый делает все, чтобы победить.
Война. Джунгли еще не успели забыть этого слова. Особенно серые странники. Но между той и этой войной слишком много разницы. Одно дело – загонять усталых странников в болота и там убивать их. Совсем другое – иметь в противниках хорошо организованную и подготовленную армию. Уж на что Ночной Родж специалист по муштре, так и он иной раз удивляется. Нет-нет да и извергом назовет. Совсем жителей замучил. Но ведь понимает, все понимает. Иначе давно бы уж собрался и ушел вместе со своей бандой правду искать. Клыками, когтями да дурной головой.
Мил поежился. Близость снега давала о себе знать. А когда дули северные ветра, только густая шуба спасала его от дрожи и холода.
Но место хорошее. Проклятые сюда не сунутся. Замерзнут да сосульками покроются. А остальные жители без них не попрутся, себе дороже. Даже Маленькие Но Злобные Кошки.
– Вот же… – выругался Мил, вспомнив о рысях. Изредка из джунглей прибывали лазутчики, которые докладывали о переменах. Весьма неприятных переменах. Джунгли словно с ума посходили. Кошки сгоняют в свою армию всех, кого повстречают. Не соглашаются добром – гонят силой. А кто совсем уж непонятливый, того находят мертвыми. Да еще и Проклятые.
– Ох, война, война… – вздохнул Мил, нехотя поднялся с нагретого места и, перескакивая с камня на камень, неторопливо потрусил по направлению к лагерю.
Иногда ему казалось, что все, что происходит с ним, нереально. Белая шкура, дурацкий хвост, усы, торчащие в разные стороны. Что может быть глупее? И все, что с ним происходило, – тоже сон. Но слишком явный, совсем непохожий на ночной кошмар. А снов не было. Снов не приходило. Мил, ложась спать, всегда мечтал увидеть простой человеческий сон. Но этого никогда не происходило. Может быть, и есть правда в том, что животные спят без сновидений. А жаль.
Мил поднялся и двинулся в сторону лагеря.

* * *

Он вздрогнул и, чуть не поскользнувшись на скользких камнях, вполголоса выругался, когда за спиной раздался негромкий голос:
– Чокнутый?!
Шейла вот уже несколько дней выслеживала белую пантеру, которая с удивительным постоянством куда-то исчезала из лагеря каждый вечер. Вот и в этот раз, покрутившись по еле заметным следам Чокнутого, она наконец-то нашла его заветную тропинку.
Мил, полуобернувшись, ждал, пока молодая пантера подойдет ближе. Ждал с некоторым раздражением. Потому что единственное место, где он мог побыть в относительном спокойствии, теперь является достоянием постороннего. И именно того постороннего, с которым он меньше всего хотел встречаться и объясняться. В душе Милу было жаль эту молодую глупую кошку, которая возомнила бог знает что, но он понимал, что рано или поздно разговора не избежать. Придется и отвечать на вопросы, и оправдываться. А именно последнее Мил любил меньше всего. В настоящий момент под угрозой стояли его независимость и одиночество. А Шейла могла стать причиной разрушения этого хрупкого и относительного спокойствия.
– Подожди, Чокнутый. – Шейла, чуть запыхавшись от неудобного передвижения по острым камням, тщательно выбирая дорогу, приблизилась к Милу.
– Да жду я, жду. – Если уж и не избежать оправданий и тяжелых объяснений, то нужно сделать так, чтобы все прошло быстро и как можно мягче. Незачем сильно травмировать неокрепшее сознание молодой самки.
Шейла уселась рядом, не глядя в глаза Чокнутому. Красивое зрелище – две пантеры на фоне убегающей за горизонт звезды, дающей планете тепло и свет.
– Давай поговорим.
Мил удивленно вскинул бровь, правда, насколько это позволяло звериное обличье. Пантера начинает разговор так, словно он, Мил, чем-то ей обязан.
– Ты не слишком приветлив в последнее время, Чокнутый. И твое странное поведение настораживает. Собственно, мне нет никакого дела до того, хочешь ты говорить со мной или нет. Без разницы. Но я должна высказать тебе все то, что хочу. После этого можешь и дальше не замечать меня.
Мил ожидал плаксивых объяснений, признаний и черт еще знает чего, что может ожидать самец от самки, которая по праву джунглей принадлежит ему.
– Я не думал…
– Говорить стану я. Чокнутый. Ты и так достаточно наговорил и сделал, чтобы весь лагерь только и трещал о тебе как о герое, которому принадлежат все джунгли. Я так не думаю. Нет уж, можешь не открывать свою пасть до тех пор, пока я не закончу. Да, ты спас меня. И не один раз. Я все помню. И по закону… По закону джунглей я принадлежу тебе до тех пор, пока кто-нибудь не посмеет оспорить этот факт. Но, по всей видимости, тебе мало дела до меня. Я все понимаю. Самка – дура. Самка – несамостоятельный житель. Да мало ли чего – самка. Всего лишь одна из многих. А ты у нас герой. Ты у нас спаситель. Все позволено. Все слушают, все уважают. А я дура… И вообще… Пошел ты…
Шейла, теоретически не закончив свой монолог, вскочила и, даже не взглянув на Мила, рванулась от него.
Данного развития событий Мил не ожидал. Его мало кто посылал. А если и посылал, то тут же получал по заслугам. Но Шейла совсем другое дело. По морде не надаешь.
– Эй! Постой-ка. – Милу потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя. Великое светило побери, что эта самка себе позволяет?
Шейла остановилась, но оборачиваться на Мила не собиралась. Старая, проверенная тактика, на которую в джунглях попадаются самые примитивные. Показать самцу, что он никому по большому счету не нужен, довести его до кондиции и уж потом… Чокнутый, конечно, умный, но еще слишком простоват и мало жил в джунглях, чтобы достаточно хорошо разбираться во всех тонкостях обычаев.
Мил зашел вперед и встал перед Шейлой так, что его нос почти уткнулся в нос пантеры. По его мнению, это была именно та поза, при которой обычно его слова доходили до собеседника в самой лучшей форме.
– Ты чего, взбесилась? Совсем с ума сдвинулась?
Шейла демонстративно не отвечала, воротя морду от почти орущего на нее Чокнутого. Все правильно. Самец должен выговориться, выплеснуть отрицательные эмоции. Даже в такой неприглядной форме, в которой это делает Чокнутый. А потом можно и по душам. Но пока рано.
– Ты морду от меня не вороти! – продолжал орать Мил, которого поведение девчонки все больше и больше заводило. – Я тебе тут не…
В этом месте его затормозило. Трудно найти достаточно точное определение, когда речь идет о самом себе. Трудно, но можно. Следующую фразу Мил сказал уже нормальным голосом. Вся злость, все недовольство внезапно куда-то ушли, испарились. Осталась только какая-то необъяснимая жалость к этой молодой самке.
– Я ведь не житель… Я другой…
Ну конечно! Что еще может сказать белая пантера в свое оправдание. Старая Ириза предупреждала ее, Шейлу, что Чокнутый в конце концов заикнется об этом. Самцы они все такие. Дел натворят, а потом в кусты. Я не такой! Я другой! Я вообще не из вашей компании. Вот именно в такие моменты и следует вести наступление. Проверено временем и джунглями.
Шейла глубоко вздохнула, как перед прыжком через пропасть, улыбнулась уголками губ, повернулась к Чокнутому и лизнула того по морде горячим шершавым языком. По наглой, самоуверенной морде, но Мил от такой неожиданности сел на часть тела, на которую обычно от неожиданности садятся все пантеры. Единственное, чего он хотел все это время, так это того, чтобы Шейла отстала от него, нашла ему другую замену и вообще… Дальше чем «вообще» Мил додумать не мог. Потому что в его голове вспыхнуло пламя. Ничтожные, глупые человеческие мысли словно стайка потревоженных птиц разлетелись в разные стороны, уступая место звериным инстинктам и желаниям.
В любом из людей живет это. Первобытный инстинкт.

* * *

Серебряное пятно, скрытое от Шейлы и Мила низким кустарником, едва потревожив листву, метнулось в сторону. Квар, внимательно наблюдавший и слушавший весь разговор между дочерью и белой пантерой, понял, что ему здесь больше делать нечего. Джунгли не любят слишком любопытных отцов, которые следят за каждым шагом детей. Взрослых детей, в которых говорит древний зов предков и джунглей. Всю дорогу до лагеря Квар чему-то загадочно улыбался. Если бы кто сумел прочитать его мысли, то с удивлением обнаружил бы, что суровый Квар, редко улыбающийся староста становища пантер, великий воин и вождь, думает о том, как славно кувыркаться на солнечной полянке с маленькими детенышами пантер и думать, что его род никогда не угаснет.
Квар в радостном настроении добрался до лагеря, где и заснул, спокойно и без снов, с уверенностью в завтрашнем дне.
Его разбудили не самым подобающим образом. Настойчивыми толчками в бок. В другое время и в другом месте Квар ни за что бы не стерпел такого скотского обращения. Но последние события в джунглях довольно сильно повлияли на его психику. Да и не только его. Каждый, кто находился в лагере, давно забыл, что такое поваляться под теплой звездой, дающей планете тепло и свет, после славной охоты. И о том, что можно рано утром открыть глаза, посмотреть на окружающие тебя джунгли и снова задремать, не спрашивая ни у кого разрешения. Но теперь те, кого будили с первыми лучами звезды, дающей планете тепло и свет, и заставляли носиться по джунглям, называя это тренировками, получили другое. Совсем другое, чего раньше бескрайние джунгли не знали. Они получили веру в товарища и веру в свои собственные силы. А это не так уж и мало.
Над Кваром возвышался Мистер, который прошлой ночью вернулся с дальних дозоров. А в данный момент именно он толкал кулаком в бок пантеры и нудно тянул:
– Квар… Да Квар же…
– Ну, я Квар… – старик нехотя поднялся, потянулся, хрустнув суставами, облизал одним движением языка свою морду и, сочтя, что утренний туалет совершен в минимальном объеме, обратил взор на мутанта. – А-а, ты-ы. Что случилось, мой дорогой, отвратительно пахнущий друг?
Отвратительно пахнущий друг состроил недовольную мину. Его иногда раздражали дурацкие шутки старика. Но впрочем, не сильно. Раз воняет – значит, воняет. Сам виноват. Таким уж уродился.
– Дело такое. – Мистер почесал то место, где раньше находилось ухо, которое отвалилось, зацепившись за сучок. Новое отрастет не раньше чем через неделю, а пока придется так. – Такое дело, говорю. Там все старосты собрались. Тебя одного ждут.
– Вожаки? – переспросил Квар.
– У вас не поймешь, когда вожак, а когда староста. Пошли, что ли. Давно ждут. Случилось что-то.
А в лагере действительно случилось ЧПП. Данные звуки, как объяснял всем Альвареза, обозначают в его племени что-то вроде опасности.
– Но в нашем случае, – орангутанг залез на камень и оттуда вещал внимательным слушателям, – ЧПП обозначает только одно. Чертова пантера пропала.
Квар вошел в круг при последних словах Альварезы и не сразу понял, о чем речь.
– Чокнутый исчез, – пояснил Бобо, который сидел на карачках, грустный и безутешный. – Пропал, как в болото канул. И когда? Ведь сегодня мы вроде бы должны выдвигаться!
– А может, он того, деру дал? – осторожно поинтересовался Мистер, но тут же заткнулся под осуждающими взглядами жителей.
– Ты думай, прежде чем говорить. – Ночной Родж укоризненно покачал мордой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50