Привезли из магазин Водолей ру
Если наша история чему-либо учит нас, если мы не верим в
чудесные превращения, мы ответим: воистину нет! Политика доверия к
демократизму и оппозиционной твердости земств - не наша политика. Нам нужно
теперь же, немедленно, собирать силы, которые мы могли бы вывести на поле
действий и противопоставить всероссийскому земству в тот решительный
момент, когда оно начнет выменивать свою легковесную оппозиционность на
тяжеловесное золото политических привилегий.
А мы, вместо того, чтобы собирать силы вокруг непримиримых лозунгов
демократии, станем сеять доверие к демократизму либеральных верхов, станем
направо и налево клясться, будто земцы обязались бороться за всеобщее
избирательное право, станем внушать мысль, будто "вчера еще были
разногласия, а сегодня их нет"!
Как - нет?
Значит земцы, руководимые г. Шиповым*48, или земцы, руководимые г. Ив.
Петрункевичем, признали, что радикально ликвидировать самодержавное
хозяйство и вбить в русскую землю сваи демократического строя может лишь
народ? Значит земцы отказались от надежды на примирительные шаги монархии?
Значит земцы прекратили свое позорное сотрудничество с абсолютизмом на
поприще военной авантюры? Значит земцы признали, что единственный путь
свободы есть путь революции?
Сознательные элементы народа не только не могут питать политическое доверие
к антиреволюционной цензовой оппозиции, но они ни на минуту не поддадутся
иллюзиям насчет "демократизма" той растерянной и неустойчивой демократии,
которая знает один лозунг, - лозунг слияния с антиреволюционной и
антидемократической земской оппозицией.
Классическим образчиком демократической растерянности, неустойчивости и
неуверенности является резолюция, выработанная собранием киевской
интеллигенции для сведения земского съезда.
"...Собрание остановилось на вопросе: что должен высказать съезд
представителей земских управ относительно необходимых реформ? Собрание
нашло, что съезд этот, представляя собой лиц, собравшихся по собственной
инициативе, не имеет права смотреть на себя, как на выразителя народных
желаний. Поэтому съезд прежде всего обязан заявить правительству, что он
считает себя некомпетентным представить готовый проект реформ, а
рекомендует созвать собрание народных представителей, избранных при помощи
всеобщего (равного?), прямого, тайного голосования. Такого рода
учредительное собрание и должно будет, обсудив современное положение,
предложить (?) свой проект реформ".
Энергично, решительно, ясно, - не правда ли? Но последуем далее.
"Если правительство от созыва подобного собрания откажется, то съезд должен
предъявить известный минимум всеми признанных политических требований...
Одни полагали, что минимум должен состоять в требовании: свободы личности,
совести, печати и слова, свободы собраний и общественных союзов и созыва
законодательного собрания, состоящего из выборных представителей земств и
городов... Другая часть собрания находила такого рода законодательное
собрание не отвечающим принципу всеобщего избирательного права и высказала
опасения, что конституция, построенная на таких началах, надолго отсрочит
возможность введения всеобщего избирательного права. Эта часть собрания
находила более целесообразным для съезда представителей ограничиться
требованием свободы личности, совести, печати и слова, свободы собраний и
общественных союзов... Затем все собрание признало необходимым
восстановление Земского Положения 1864 г."*49...*.
/* Напомним, что это Положение лишает избирательных прав всех тех, у кого
меньше 150 десятин земли или 15.000 рублей валового дохода!/
Таков голос "демократии".
Нужно требовать всенародного учредительного собрания. Если же правительство
не согласится, то можно ограничиться дворянско-купеческим собором.
Запросить всеобщее избирательное право, а сойтись на высоком
сословно-имущественном цензе. Резолюция киевской интеллигенции говорит в
сущности следующее: если самодержавие хочет избавиться от требования
всенародного учредительного собрания, то ему следует только заявить нам в
ответ: на это требование я не соглашаюсь - и мы, с своей стороны,
примиримся (о, разумеется, временно!) на представительстве земств и дум!
Киевское собрание свою резолюцию напечатало. Оно не делало значит из нее
тайны для кн. Святополка-Мирского. Не думает ли в таком случае киевская
интеллигенция, что она дает правительству очень авторитетное указание, как
без лишних хлопот и осложнений сдать в архив требования демократии: нужно
только отказаться от их принятия. Можно ли хоть на минуту сомневаться, что
правительство примет это указание к немедленному руководству? Для того,
чтоб не вступить на рекомендуемый ему легкий путь, самодержавие должно было
бы само ценить всеобщее избирательное право. Другими словами: оно должно
было бы быть демократичнее авторов резолюции. Конечно, это невероятно.
Что же представляет собою в таком случае вся первая часть заявления, так
категорически и ясно отказывающая земцам в праве говорить от имени народа,
так решительно выдвигающая требование всеобщего избирательного права? Ничто
иное, как пустую демократическую фразеологию, с помощью которой киевская
интеллигенция примирялась со своим фактическим отказом от демократических
требований. Но, предав у самого порога политические права народных масс,
киевская "демократия" решительно ничего ценой этого предательства не
приобретает: у нее попрежнему нет ответа на вопрос, - как быть, если
самодержавие, соблазнившись легкой победой над демократическими
требованиями, откажется далее от принятия минимальных конституционных
требований, ниже которых авторы резолюции не хотят спускаться?
Эта резолюция, вынесенная в Киеве, в центре левых "освобожденцев", не
исключение. Другие резолюции, вынесенные демократическими банкетами,
отличаются от киевской только тем, что не задаются вопросом: что делать,
если самодержавие не одобрит демократической программы? - так же точно, как
земские либералы нигде до сих пор не отвечали на вопрос: что делать, если
самодержавие не примет их цензовой программы?
ДЕМОКРАТИЯ И РЕВОЛЮЦИЯ
Действительная демократия в обстановке абсолютизма может быть только
революционной демократией. Партия, которая принципиально стоит за мирные
средства, деятельность которой рассчитана на соглашение, а не на революцию,
при политических условиях России не может быть демократической партией. Это
непререкаемо ясно. Абсолютизм может пойти на соглашение, может сделать те
или иные уступки, но целью этих уступок всегда будет не самоупразднение, а
самосохранение. Этим предрешается политический объем уступок и
демократическая ценность реформ.
Правительство может призвать представителей народа или его более
сговорчивой части с тем расчетом, чтоб превратить их в новую опору царского
трона. Демократия, если она только не лжет своим именем, требует
неограниченного народоправства. Она противопоставляет суверенную волю
народа суверенной воле монарха. Она противопоставляет коллективное "я"
народа индивидуальному "я" божьей милостью.
Но, противопоставляя волю народа воле монарха, демократия, если она верит в
свою программу, должна понять, что ее задача: противопоставить силу народа
силе монарха. А такое противопоставление и есть революция. Имея пред собою
борющийся за свое существование абсолютизм, демократия, если она верит в
свою программу, может быть только революционной демократией. Кто ясно
понимает эту простую и непререкаемую мысль, тот без труда сорвет с кого
следует фальшивые эполеты демократизма, которыми - чем дальше, тем больше -
украшают себя многие развращенные до мозга костей либеральные оппортунисты.
Всякая сделка между абсолютизмом и оппозицией может совершиться только за
счет демократии. Иначе сделка не будет иметь смысла для абсолютизма. С
решительной, верной себе демократией ему остается только бороться до конца.
Но если так, то и демократии не остается ничего иного.
Это значит, что демократия, поворачивающаяся к революции спиной или
поддерживающая иллюзии мирного обновления России, ослабляет свои
собственные силы, подкапывается под свое собственное будущее. Такая
демократия есть внутреннее противоречие. Антиреволюционная демократия не
есть демократия.
"Освобождение", которое стоит в эти дни под знаком демократизма, уверяет,
что, "благодаря решительности и мужеству земцев, путь мирного
конституционного преобразования еще не закрыт для правительства. Стать
твердо и решительно на этот путь будет актом элементарной государственной
мудрости"*50. (N 60, стр. 183.)
Редактор-издатель газеты "Сын Отечества" патетически восклицает: "Как сын
своего века, я не разделяю суеверий прежних веков и глубоко верю в то, что
новый храм богу свободы, истины и права будет заложен у нас без
искупительных жертв...
"Я глубоко верю, что... не сегодня - завтра мы услышим мирный удар молота
по первому камню, и сотни трудолюбивых каменщиков, созванных в Петроград,
соберутся сюда для постройки новых храмин".
Так мыслят многие наивные "сыны отечества", искренно мнящие себя
демократами. Революция для них - "суеверие прежних веков". В белых фартуках
и в благочестивом настроении приступают они к созиданию храма так
называемому богу свободы, истины и права. Они "верят". Они верят в
возможность обойтись без искупительных жертв и сохранить незапятнанными
свои белые фартуки. Они верят "в возможность мирного перехода к
плодотворной работе, потому что и в высшие сферы должно, наконец,
проникнуть сознание неизбежности коренных перемен". ("Сын Отечества", N 9.)
Они "верят", эти мягкотелые "демократы" Петрограда, и они патетически
излагают свою веру, доколе просветленный их пропагандой представитель
"высших сфер" не прекратит их идеалистического жужжания. Но и после того
они свято хранят свое единственное политическое достояние - веру в
просветление начальства... "Путь мирного конституционного преобразования, -
уверяет "Освобождение", - еще не закрыт для правительства. Стать твердо и
решительно на этот путь будет актом элементарной государственной мудрости".
Г. Струве доказывает абсолютизму, что для него, для абсолютизма,
конституционная реформа является делом политической выгоды. Какое
заключение следует сделать из этих слов? Одно из двух:
Либо "мирное конституционное преобразование", о котором говорит г. Струве,
заставит абсолютизм поступиться лишь частью своих прерогатив и упрочить
свои позиции, превратив либеральные верхи в опору полуконституционного
трона. Политически выгодным для правительства было бы лишь такое мирное
преобразование, которое прикрыло бы обнаженный абсолютизм, страдающий от
собственной обнаженности, декорациями "правового порядка", превратило бы
его в Scheinkonstituti n lismus, в призрачный конституционализм, более
опасный для демократического развития, чем сам абсолютизм. Такая сделка -
почву для которой создает бесхарактерное поведение земств - была бы
действительно в интересах абсолютизма. Но такого рода "мирное
преобразование" совершилось бы исключительно путем предательства
политических интересов народа и, значит, дела демократии. Этого ли исхода
ищет "демократ" Струве? Не этого?
Но в таком случае, говоря об "акте элементарной государственной мудрости",
г. Струве просто-напросто надеется вовлечь абсолютизм в невыгодную сделку.
Он пытается "заговорить" врага. Убедить самодержавие, что его ждет
обновление и возрождение после демократической купели. Уверить
правительство, что нет ничего выгоднее, как покончить с собой во славу
демократии. Убедить волка, что с его стороны актом элементарной
зоологической мудрости будет дарование Habeas corpus act'a жалобно мычащим
демократическим телятам. Какая глубокая политика! Какой гениальный
стратегический план!
Либо предать дело демократии ради мнимо-конституционной сделки, либо
обманными речами завлечь абсолютизм на путь демократии.
Тщетные, жалкие, смешные, ничтожные планы! Рабья политика!
Но ничего более достойного наша quasi-демократия не сможет предложить,
доколе она будет цепляться за призрак мирного конституционного
преобразования, доколе к революции она будет относиться, как к суеверию
прежних веков...
Если она не пойдет дальше, дальнейшее революционное развитие отбросит ее
назад: оно заставит ее отказаться от демократических суеверий и, в хвосте
земских либералов, вступить на путь мирного конституционного предательства
элементарнейших народных интересов.
"Московские Ведомости" резко и отчетливо ставят вопрос, когда пишут, что "в
составе населения России нет политической партии, достаточно сильной, чтобы
принудить правительство к опасным для ее (читай: его) целости и могущества
политическим реформам". Реакционная газета берет вопрос, как он есть, т.-е.
как вопрос силы. Точно так же должна взять этот вопрос и печать
демократическая. Пора перестать видеть в абсолютизме политического
собеседника, которого можно просветить, убедить, или, на худой конец,
заговорить, umlugen, залгать. Абсолютизм нельзя убедить, его можно
победить. Но для этого нужна не сила логики, а логика силы. Демократия
должна накоплять силу, т.-е. мобилизовать революционные ряды. А эту работу
можно выполнять, разрушая либеральные суеверия на счет мирных путей
конституционного развития и отрадных перспектив правительственного
просветления.
"Актом элементарной государственной мудрости" для каждого демократа должно
явиться признание, что выражать надежду на демократическую инициативу со
стороны абсолютизма, знающего только один интерес: самосохранение - значит
поддерживать веру в будущее абсолютизма, значит создавать вокруг него
атмосферу нерешительного выжидания, значит упрочать его позиции, значит
предавать дело свободы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199
чудесные превращения, мы ответим: воистину нет! Политика доверия к
демократизму и оппозиционной твердости земств - не наша политика. Нам нужно
теперь же, немедленно, собирать силы, которые мы могли бы вывести на поле
действий и противопоставить всероссийскому земству в тот решительный
момент, когда оно начнет выменивать свою легковесную оппозиционность на
тяжеловесное золото политических привилегий.
А мы, вместо того, чтобы собирать силы вокруг непримиримых лозунгов
демократии, станем сеять доверие к демократизму либеральных верхов, станем
направо и налево клясться, будто земцы обязались бороться за всеобщее
избирательное право, станем внушать мысль, будто "вчера еще были
разногласия, а сегодня их нет"!
Как - нет?
Значит земцы, руководимые г. Шиповым*48, или земцы, руководимые г. Ив.
Петрункевичем, признали, что радикально ликвидировать самодержавное
хозяйство и вбить в русскую землю сваи демократического строя может лишь
народ? Значит земцы отказались от надежды на примирительные шаги монархии?
Значит земцы прекратили свое позорное сотрудничество с абсолютизмом на
поприще военной авантюры? Значит земцы признали, что единственный путь
свободы есть путь революции?
Сознательные элементы народа не только не могут питать политическое доверие
к антиреволюционной цензовой оппозиции, но они ни на минуту не поддадутся
иллюзиям насчет "демократизма" той растерянной и неустойчивой демократии,
которая знает один лозунг, - лозунг слияния с антиреволюционной и
антидемократической земской оппозицией.
Классическим образчиком демократической растерянности, неустойчивости и
неуверенности является резолюция, выработанная собранием киевской
интеллигенции для сведения земского съезда.
"...Собрание остановилось на вопросе: что должен высказать съезд
представителей земских управ относительно необходимых реформ? Собрание
нашло, что съезд этот, представляя собой лиц, собравшихся по собственной
инициативе, не имеет права смотреть на себя, как на выразителя народных
желаний. Поэтому съезд прежде всего обязан заявить правительству, что он
считает себя некомпетентным представить готовый проект реформ, а
рекомендует созвать собрание народных представителей, избранных при помощи
всеобщего (равного?), прямого, тайного голосования. Такого рода
учредительное собрание и должно будет, обсудив современное положение,
предложить (?) свой проект реформ".
Энергично, решительно, ясно, - не правда ли? Но последуем далее.
"Если правительство от созыва подобного собрания откажется, то съезд должен
предъявить известный минимум всеми признанных политических требований...
Одни полагали, что минимум должен состоять в требовании: свободы личности,
совести, печати и слова, свободы собраний и общественных союзов и созыва
законодательного собрания, состоящего из выборных представителей земств и
городов... Другая часть собрания находила такого рода законодательное
собрание не отвечающим принципу всеобщего избирательного права и высказала
опасения, что конституция, построенная на таких началах, надолго отсрочит
возможность введения всеобщего избирательного права. Эта часть собрания
находила более целесообразным для съезда представителей ограничиться
требованием свободы личности, совести, печати и слова, свободы собраний и
общественных союзов... Затем все собрание признало необходимым
восстановление Земского Положения 1864 г."*49...*.
/* Напомним, что это Положение лишает избирательных прав всех тех, у кого
меньше 150 десятин земли или 15.000 рублей валового дохода!/
Таков голос "демократии".
Нужно требовать всенародного учредительного собрания. Если же правительство
не согласится, то можно ограничиться дворянско-купеческим собором.
Запросить всеобщее избирательное право, а сойтись на высоком
сословно-имущественном цензе. Резолюция киевской интеллигенции говорит в
сущности следующее: если самодержавие хочет избавиться от требования
всенародного учредительного собрания, то ему следует только заявить нам в
ответ: на это требование я не соглашаюсь - и мы, с своей стороны,
примиримся (о, разумеется, временно!) на представительстве земств и дум!
Киевское собрание свою резолюцию напечатало. Оно не делало значит из нее
тайны для кн. Святополка-Мирского. Не думает ли в таком случае киевская
интеллигенция, что она дает правительству очень авторитетное указание, как
без лишних хлопот и осложнений сдать в архив требования демократии: нужно
только отказаться от их принятия. Можно ли хоть на минуту сомневаться, что
правительство примет это указание к немедленному руководству? Для того,
чтоб не вступить на рекомендуемый ему легкий путь, самодержавие должно было
бы само ценить всеобщее избирательное право. Другими словами: оно должно
было бы быть демократичнее авторов резолюции. Конечно, это невероятно.
Что же представляет собою в таком случае вся первая часть заявления, так
категорически и ясно отказывающая земцам в праве говорить от имени народа,
так решительно выдвигающая требование всеобщего избирательного права? Ничто
иное, как пустую демократическую фразеологию, с помощью которой киевская
интеллигенция примирялась со своим фактическим отказом от демократических
требований. Но, предав у самого порога политические права народных масс,
киевская "демократия" решительно ничего ценой этого предательства не
приобретает: у нее попрежнему нет ответа на вопрос, - как быть, если
самодержавие, соблазнившись легкой победой над демократическими
требованиями, откажется далее от принятия минимальных конституционных
требований, ниже которых авторы резолюции не хотят спускаться?
Эта резолюция, вынесенная в Киеве, в центре левых "освобожденцев", не
исключение. Другие резолюции, вынесенные демократическими банкетами,
отличаются от киевской только тем, что не задаются вопросом: что делать,
если самодержавие не одобрит демократической программы? - так же точно, как
земские либералы нигде до сих пор не отвечали на вопрос: что делать, если
самодержавие не примет их цензовой программы?
ДЕМОКРАТИЯ И РЕВОЛЮЦИЯ
Действительная демократия в обстановке абсолютизма может быть только
революционной демократией. Партия, которая принципиально стоит за мирные
средства, деятельность которой рассчитана на соглашение, а не на революцию,
при политических условиях России не может быть демократической партией. Это
непререкаемо ясно. Абсолютизм может пойти на соглашение, может сделать те
или иные уступки, но целью этих уступок всегда будет не самоупразднение, а
самосохранение. Этим предрешается политический объем уступок и
демократическая ценность реформ.
Правительство может призвать представителей народа или его более
сговорчивой части с тем расчетом, чтоб превратить их в новую опору царского
трона. Демократия, если она только не лжет своим именем, требует
неограниченного народоправства. Она противопоставляет суверенную волю
народа суверенной воле монарха. Она противопоставляет коллективное "я"
народа индивидуальному "я" божьей милостью.
Но, противопоставляя волю народа воле монарха, демократия, если она верит в
свою программу, должна понять, что ее задача: противопоставить силу народа
силе монарха. А такое противопоставление и есть революция. Имея пред собою
борющийся за свое существование абсолютизм, демократия, если она верит в
свою программу, может быть только революционной демократией. Кто ясно
понимает эту простую и непререкаемую мысль, тот без труда сорвет с кого
следует фальшивые эполеты демократизма, которыми - чем дальше, тем больше -
украшают себя многие развращенные до мозга костей либеральные оппортунисты.
Всякая сделка между абсолютизмом и оппозицией может совершиться только за
счет демократии. Иначе сделка не будет иметь смысла для абсолютизма. С
решительной, верной себе демократией ему остается только бороться до конца.
Но если так, то и демократии не остается ничего иного.
Это значит, что демократия, поворачивающаяся к революции спиной или
поддерживающая иллюзии мирного обновления России, ослабляет свои
собственные силы, подкапывается под свое собственное будущее. Такая
демократия есть внутреннее противоречие. Антиреволюционная демократия не
есть демократия.
"Освобождение", которое стоит в эти дни под знаком демократизма, уверяет,
что, "благодаря решительности и мужеству земцев, путь мирного
конституционного преобразования еще не закрыт для правительства. Стать
твердо и решительно на этот путь будет актом элементарной государственной
мудрости"*50. (N 60, стр. 183.)
Редактор-издатель газеты "Сын Отечества" патетически восклицает: "Как сын
своего века, я не разделяю суеверий прежних веков и глубоко верю в то, что
новый храм богу свободы, истины и права будет заложен у нас без
искупительных жертв...
"Я глубоко верю, что... не сегодня - завтра мы услышим мирный удар молота
по первому камню, и сотни трудолюбивых каменщиков, созванных в Петроград,
соберутся сюда для постройки новых храмин".
Так мыслят многие наивные "сыны отечества", искренно мнящие себя
демократами. Революция для них - "суеверие прежних веков". В белых фартуках
и в благочестивом настроении приступают они к созиданию храма так
называемому богу свободы, истины и права. Они "верят". Они верят в
возможность обойтись без искупительных жертв и сохранить незапятнанными
свои белые фартуки. Они верят "в возможность мирного перехода к
плодотворной работе, потому что и в высшие сферы должно, наконец,
проникнуть сознание неизбежности коренных перемен". ("Сын Отечества", N 9.)
Они "верят", эти мягкотелые "демократы" Петрограда, и они патетически
излагают свою веру, доколе просветленный их пропагандой представитель
"высших сфер" не прекратит их идеалистического жужжания. Но и после того
они свято хранят свое единственное политическое достояние - веру в
просветление начальства... "Путь мирного конституционного преобразования, -
уверяет "Освобождение", - еще не закрыт для правительства. Стать твердо и
решительно на этот путь будет актом элементарной государственной мудрости".
Г. Струве доказывает абсолютизму, что для него, для абсолютизма,
конституционная реформа является делом политической выгоды. Какое
заключение следует сделать из этих слов? Одно из двух:
Либо "мирное конституционное преобразование", о котором говорит г. Струве,
заставит абсолютизм поступиться лишь частью своих прерогатив и упрочить
свои позиции, превратив либеральные верхи в опору полуконституционного
трона. Политически выгодным для правительства было бы лишь такое мирное
преобразование, которое прикрыло бы обнаженный абсолютизм, страдающий от
собственной обнаженности, декорациями "правового порядка", превратило бы
его в Scheinkonstituti n lismus, в призрачный конституционализм, более
опасный для демократического развития, чем сам абсолютизм. Такая сделка -
почву для которой создает бесхарактерное поведение земств - была бы
действительно в интересах абсолютизма. Но такого рода "мирное
преобразование" совершилось бы исключительно путем предательства
политических интересов народа и, значит, дела демократии. Этого ли исхода
ищет "демократ" Струве? Не этого?
Но в таком случае, говоря об "акте элементарной государственной мудрости",
г. Струве просто-напросто надеется вовлечь абсолютизм в невыгодную сделку.
Он пытается "заговорить" врага. Убедить самодержавие, что его ждет
обновление и возрождение после демократической купели. Уверить
правительство, что нет ничего выгоднее, как покончить с собой во славу
демократии. Убедить волка, что с его стороны актом элементарной
зоологической мудрости будет дарование Habeas corpus act'a жалобно мычащим
демократическим телятам. Какая глубокая политика! Какой гениальный
стратегический план!
Либо предать дело демократии ради мнимо-конституционной сделки, либо
обманными речами завлечь абсолютизм на путь демократии.
Тщетные, жалкие, смешные, ничтожные планы! Рабья политика!
Но ничего более достойного наша quasi-демократия не сможет предложить,
доколе она будет цепляться за призрак мирного конституционного
преобразования, доколе к революции она будет относиться, как к суеверию
прежних веков...
Если она не пойдет дальше, дальнейшее революционное развитие отбросит ее
назад: оно заставит ее отказаться от демократических суеверий и, в хвосте
земских либералов, вступить на путь мирного конституционного предательства
элементарнейших народных интересов.
"Московские Ведомости" резко и отчетливо ставят вопрос, когда пишут, что "в
составе населения России нет политической партии, достаточно сильной, чтобы
принудить правительство к опасным для ее (читай: его) целости и могущества
политическим реформам". Реакционная газета берет вопрос, как он есть, т.-е.
как вопрос силы. Точно так же должна взять этот вопрос и печать
демократическая. Пора перестать видеть в абсолютизме политического
собеседника, которого можно просветить, убедить, или, на худой конец,
заговорить, umlugen, залгать. Абсолютизм нельзя убедить, его можно
победить. Но для этого нужна не сила логики, а логика силы. Демократия
должна накоплять силу, т.-е. мобилизовать революционные ряды. А эту работу
можно выполнять, разрушая либеральные суеверия на счет мирных путей
конституционного развития и отрадных перспектив правительственного
просветления.
"Актом элементарной государственной мудрости" для каждого демократа должно
явиться признание, что выражать надежду на демократическую инициативу со
стороны абсолютизма, знающего только один интерес: самосохранение - значит
поддерживать веру в будущее абсолютизма, значит создавать вокруг него
атмосферу нерешительного выжидания, значит упрочать его позиции, значит
предавать дело свободы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199