Сколько раз он со своими друзьями играл в эту героическую битву на развалинах форта, играя по очереди за шведов и французов! Теперь его детство возвращалось, чтобы отомстить ему. Он вынул кольцо Навахо, принадлежавшее его матери, и положил его рядом на камень. В тех детских играх Хестер часто бывала кугуаром или волчицей, и пару раз гремучей змеёй, но чаще всего птицей-пересмешником Теперь...
– Хватит спать, лучше осмотрись, – сказала она. – Это не игра, Ли.
Люди, карабкавшиеся вверх по склону, рассыпались и двигались уже не так быстро, потому что они видели ситуацию так же ясно, как и он. Им придётся захватить ущелье, и они понимали, что один человек с винтовкой способен задержать их надолго. За ними, к удивлению Ли, цеппелин всё ещё пытался подняться. Возможно, он потерял часть плавучести, а может, у него заканчивалось топливо, но, так или иначе, он ещё не поднялся, и это натолкнуло Ли на идею.
Он улёгся поудобнее, прицелился из своего старого винчестера, пока в прицеле не показалась опора левого двигателя, и выстрелил. Солдаты, карабкавшиеся к нему, подняли головы, и секунду спустя мотор неожиданно взревел, после чего так же неожиданно завыл и затих. Цеппелин стало сносить набок. Ли слышал, как завывает второй двигатель, но теперь аппарат был беспомощен.
Солдаты остановились и укрылись, как только могли. Ли мог пересчитать их, что он и сделал: двадцать пять. У него было тридцать пуль.
Хестер подползла к его левому плечу.
– Я буду присматривать за этой стороной, – сказала она.
Распластавшись на сером камне, с ушами, лежащими вдоль спины, она и сама выглядела, как маленький камень, серо-коричневая и ничем не выделяющаяся, если не считать глаз. Хестер вовсе не была красивой: она была настолько обыкновенной и непритязательной, какой только могла быть зайчиха, но её глаза были изумительного золотисто-орехового цвета, с прожилками нежно-коричневого и мягко-зелёного. А теперь эти глаза смотрели на последний ландшафт, который им предстояло увидеть: пустынный грубый каменистый склон, а за ним – пылающий лес. Ни единой травинки, ни единого зелёного пятнышка, на котором мог бы отдохнуть глаз.
Её уши шевельнулись.
– Они разговаривают, – сказала она. – Я слышу, но не могу понять.
– Русский, – ответил он. – Они собираются напасть все вместе и бегом. Это для нас хуже всего, так что это они и сделают.
– Целься получше, – сказала она.
– Обязательно. Но, чёрт побери, Хестер, я не люблю убивать.
– Мы или они.
– Нет, всё иначе, – сказал он. – Они или Лайра. Я не понимаю как, но мы связаны с этой девочкой, и оттого счастлив.
– Тот солдат слева собирается стрелять, – сказала Хестер, и, пока она говорила, снизу раздался треск, и кусочки камня отлетели от валуна, лежавшего в шаге от неё. Пуля просвистела дальше в ущелье, но она не шевельнула и мускулом.
– Что ж, это облегчает задачу, – сказал Ли, и тщательно прицелился.
Он выстрелил. Видно было только маленькое синее пятнышко, но он попал. С воплем солдат отлетел назад и умер.
А затем начался бой. В течение минуты треск винтовок, свист рикошетирующих пуль, удары пуль о разлетающиеся камни заполнили долину, отражаясь от скал и от стен ущелья. Запах кордита, а затем и горячий запах от разбитых в порошок камней смешались с запахом дыма от горящего леса, пока не начало казаться, что весь мир вокруг пылает.
Валун, за которым укрылся ли, вскоре был иссечен царапинами и вмятинами, и каждый раз, когда в него попадали пули, он ощущал этот удар. Однажды он заметил, как ветер от пролетевшей пули расшевелил шерсть на спине у Хестер, но она не шевельнулась. И он не прекратил стрелять.
Первая минута была яростной. А после неё, когда наступило затишье, Ли обнаружил, что ранен: на камне под его щекой была кровь, и его рука, и затвор винтовки были красными.
Хестер проползла вокруг осмотреть.
– Ничего страшного, – сказала она. – Пуля поцарапала скальп.
– Ты считала, сколько упало, Хестер?
– Нет. Слишком хорошо пряталась. Заряжай, пока есть возможность, малыш.
Он откатился за камень и заработал затвором. Было жарко, и кровь, что свободно стекала с его головы, засыхала на механизме. Он аккуратно поплевал на него, и тот стал ходить плавнее.
Затем он вернулся на позицию, и прежде, чем он даже успел осмотреться, в него попала пуля.
Это было похоже на взрыв в левом плече. Несколько секунд он отключился, но затем пришёл в себя, с бесчувственной и бесполезной левой рукой. Боль была ещё впереди, и она ещё не придала ему храбрости, но эта мысль дала ему силы сфокусировать свой разум на стрельбе.
Он положил винтовку на мёртвую и бесполезную руку, которая ещё недавно была полна жизни, и аккуратно прицелился: один выстрел… два… три, и каждая пуля нашла свою цель.
– Как дела? – пробормотал он.
– Отлично стреляешь, – прошептала она в ответ, очень близко от его щеки. – Не останавливайся. За тем чёрным валуном…
Он посмотрел, прицелился, выстрелил. Солдат упал.
– Чёрт, это такие же люди, как я, – сказал он.
– Никакой разницы, – сказала она. – Всё равно продолжай.
– Ты веришь ему? Грамману?
– Да. Прямо спереди, Ли.
Выстрел: ещё один человек упал, и его демон истаял, как свеча.
Затем было долгое молчание. Ли покопался в карманах и нашёл ещё несколько пуль. Пока он перезаряжал, он почувствовал что-то, столь редкое, что его сердце чуть не остановилось – он почувствовал, как мордочка Хестер прижалась к его собственному лицу, и он ощутил её слёзы.
– Ли, это всё я виновата, – сказала она.
– почему?
– Скраелинг. Я сказала тебе забрать кольцо. Если бы не это, мы бы не были в такой ситуации.
– Ты думаешь, я всегда делал только то, что ты мне говорила? Я взял его, потому что ведьма…
Он не закончил, потому что его нашла ещё одна пуля. В этот раз она попала ему в левую ногу, и, прежде чем он успел моргнуть, третья пуля снова чиркнула ему по голове, словно ему к черепу прижали раскалённую докрасна кочергу.
– Недолго осталось, Хестер, – прошептал он, стараясь не шевелиться.
– Ведьма, Ли! Ты сказал, ведьма! Помнишь?
Бедная Хестер, она теперь лежала, а не напряжённо прижималась к земле, как она делала всю его взрослую жизнь. И её прекрасные орехово-золотые глаза тускнели.
– Всё ещё прекрасные, – сказал он. – О, Хестер, точно, ведьма. Он дала мне…
– Именно. Цветок.
– В нагрудном кармане. Достань его, Хестер, я не могу двигаться.
Это было нелегко, но она вытянула маленький алый цветок своими сильными зубами и вложила его ему в руку. С огромным усилием он сжал кулак и сказал, – Серафина Пеккала! Помоги мне, прошу тебя…
Движение внизу: он отпустил цветок, прицелился, выстрелил. Движение прекратилось.
Хестер теряла сознание.
– Хестер, не смей уходить прежде меня, – прошептал Ли.
– Ли, я не могла бы покинуть тебя ни на секунду, – прошептала она в ответ.
– Думаешь, ведьма придёт?
– Обязательно. Надо было позвать её раньше.
– Много чего надо было сделать раньше.
– Может быть…
Ещё один треск, и в этот раз пуля ушла куда-то глубоко внутрь, в поисках сердца. Он подумал: «Она не найдёт его там. Моё сердце – Хестер.» И он увидел что-то синее внизу по склону, и попытался направить туда ствол.
– Вон тот, – выдохнула Хестер.
Ли обнаружил, что курок очень тугой. Вообще, всё было очень тугим. Ему пришлось нажимать три раза, и лишь на третий получилось. Синяя форма покатилась вниз по склону.
Опять долгая тишина. Боль потихоньку теряла свой страх перед ним. Она была, как стая шакалов, кружащих, вынюхивающих, подходящих ближе, и он знал, что они не оставят его, пока не обглодают его до костей.
– Остался один, – пробормотала Хестер. – Он... отступает к цеппелину.
И Ли увидел его сквозь туман, единственного солдата Имперской Стражи, уползающего прочь от места, где его друзья потерпели поражение.
– Не могу стрелять в спину, – сказал Ли.
– Не умирать же с одной пулей в стволе.
Тогда он прицелился в сам цеппелин, всё ещё ревущий и пытающийся подняться со своим единственным двигателем, и, возможно, пуля была раскалена, или как раз в этот момент ветер донёс пламя от горящего леса, но газ внезапно взорвался оранжевым шаром, и оболочка и металлический каркас немного поднялись, а затем медленно и величественно опустились на землю.
И солдат, который отползал назад, как и шестеро или семеро других, единственных оставшихся в живых, не рискнувших подойти к человеку, удерживающему ущелье, были поглощены огнём, что упал на них с неба.
Ли увидел взрыв и услышал сквозь рёв, как Хестер сказала: «С ними всё, Ли».
Он сказал, или подумал: «Эти бедняги не должны были так закончить, как и мы».
Она ответила: «Мы удержали их. Мы выстояли. Мы... помогли Лайре.»
Затем она прижала своё маленькое, гордое, разбитое тельце к его лицу, так тесно, как только могла, а затем они умерли.

ПЯТНАДЦАТЬ. Кровомох

Вперёд, сказал алетиометр. Дальше, выше.
Так что они продолжали идти. Ведьмы летали наверху, разведывая лучшие маршруты, потому что холмистый ландшафт скоро уступил место крутым скалам и ненадёжным камням, и, к тому времени, как солнце поднялось к зениту, путешественники оказались посреди высохших оврагов, обрывов и усеянных валунами долин, в которых не росло ни травинки, а единственным звуком был шелест насекомых.
Они шли вперёд, останавливаясь только для того, чтобы глотнуть воды из мехов и немного поговорить. Пантелеймон какое-то время летел над головой Лайры, но затем устал и превратился в маленького горного барана. Гордясь своими рогами, он прыгал по камням рядом с устало бредущей Лайрой. Уилл угрюмо шёл вперёд, прикрывая глаза от сияющего солнца, не обращая внимания на всё усиливающуюся боль в руке, и наконец достигшего состояния, в котором движение было приятным, а неподвижность болезненной, так что он больше страдал от отдыха, чем от движения вперёд. А с того момента, когда стало ясно, что заклинание ведьм не способно исцелить его рану, он заметил, что они его побаиваются, как будто он был отмечен проклятьем, превосходящим их собственные силы.
В какой-то момент они подошли к маленькому озерцу, клочок яркой синевы шириной метров тридцать посреди красных камней. Они остановились напиться и наполнить свои фляги, и охладить свои ноющие ноги в ледяной воде. Они задержались на несколько минут, после чего пошли дальше, а вскоре после этого, когда солнце нещадно палило из зенита, Серафина Пеккала рванулась вниз поговорить с ними. Она была взволнована.
– Я должна покинуть вас ненадолго, – сказала она. – Ли Скорсби нуждается во мне. Не знаю, почему. Но он не позвал бы, если бы ему не нужна была помощь. Продолжайте идти, и я найду вас.
– Мистер Скорсби? – спросила Лайра, удивлённая и обрадованная. – А где...
Но, прежде, чем Лайра успела закончить вопрос, Серафина уже улетела, ускоряясь с каждой секундой. Лайра механически потянулась за алетиометром, чтобы спросить, что случилось с Ли Скорсби, но передумала, вспомнив, что она пообещала не делать ничего сверх того, что скажет Уилл.
Она искоса посмотрела на него. Он сидел рядом, его рука свободно лежала на колене и всё ещё медленно кровоточила, его лицо было обожжено солнцем, но под ожогами оно было бледным.
– Уилл, – сказала она, – ты знаешь, для чего ты должен найти отца?
– Я всегда это знал. Моя мама сказала, что я должен принять его мантию. Это всё, что я знаю.
– Что это значит, принять мантию?
– Думаю, задачу. Что бы он ни делал, я должен продолжить. В этом объяснении столько же смысла, сколько и в любом другом.
Он смахнул пот с глаз правой рукой. Чего он не мог сказать, так это того, что он мечтал увидеть отца так же, как потерявшийся ребёнок мечтает увидеть свой дом. Да это сравнение и не пришло бы ему в голову, потому что дом был тем местом, которое он делал безопасным для мамы, а не местом, которое другие делали безопасным для него. Но уже прошло пять лет с того случая в супермаркете, когда игра в прятки от воображаемых врагов превратилась в реальность, такой большой период его жизни, и сердце его жаждало услышать слова «Хорошо, великолепно, дорогой, никто не смог бы сделать лучше, я горжусь тобой. Иди сюда, отдохни...»
Уилл хотел этого так сильно, что даже не понимал, что он этого хочет. Это просто было частью того, как ощущалось всё остальное. Так что он не мог сейчас объяснить этого Лайре, но она увидела это в его глазах, и это было ново для неё, быть такой восприимчивой. Просто во всём, что касалось Уилла, у неё появлялось особое чувство, как если бы он был более реален, чем весь остальной мир. Всё, что касалось его, было ясным, близким и непосредственным.
Возможно, она сказала бы ему об этом, но в этот момент сверху спикировала ведьма.
– За нами следуют люди, – сказала она. – Они далеко от нас, но они двигаются быстро. Мне слетать посмотреть?
– Да, пожалуйста, – сказала Лайра, – но лети низко, и не дай им увидеть тебя.
Уилл и Лайра с трудом поднялись на ноги и пошли вперёд.
– Мне много раз было холодно, – сказала Лайра, чтобы отвлечься от преследователей, – но никогда не было так жарко. В твоём мире так жарко?
– Не там, где я жил. Как правило. Но климат меняется. Летом жарче, чем раньше. Говорят, что люди меняют атмосферу, выбрасывая в неё химикаты, и погода выходит из-под контроля.
– Точно, меняют, – сказала Лайра, – и выходит. А мы тут в самом центре.
Ему было жарко, и горло слишком пересохло, чтобы отвечать, так что они карабкались вперёд, едва дыша в пульсирующем жарой воздухе. Пантелеймон теперь был кузнечиком, и сидел на плече у Лайры, слишком уставший, чтобы лететь или прыгать. Время от времени ведьмы обнаруживали в скалах родники, слишком высоко, чтобы туда можно было залезть, и наполняли детям их фляжки. Без воды они бы умерли, так как там, где они шли, её не было. Любой родник, пробившийся наружу, немедленно исчезал среди других камней.
Так они и двигались вперёд, в сторону ночи.
Ведьму, что полетела назад на разведку, звали Лена Фельдт. Она летела низко, от обрыва к обрыву, и, когда солнце коснулось горизонта и подкрашивало красные камни в цвет крови, она добралась до маленького синего озерца и обнаружила отряд солдат, устраивающих лагерь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39