– Вы сказали, что я обучил вас искусству войны. Пусть будет так. Но ученик превзошел учителя, намного превзошел его в славе. Поэтому я здесь.
– Объяснитесь, граф!
– Прочтите, Это сбережет нам время. Видите, адресовано вам.
Мейнард взял протянутое ему запечатанное письмо. На нем было написано:

Капитану Мейнарду

Распечатав конверт, он прочел:

«Комитет немецких беженцев в Нью-Йорке в свете последних новостей из Европы надеется, что свобода еще не окончательно истреблена на нашей древней родине. Снова делается попытка восстановить ее, и мы намерены принять участие в том, что происходит в Бадене и в Палатинейте (Группа замков, принадлежавших императорам Священной Германской империи; главный из них находился на Рейне. – Прим. перев .). На нас большое впечатление произвела храбрость, проявленная вам в последней мексиканской войне, ваша забота о тех соотечествениках, которые служили под вашим началом, но особенно ваша всем известная преданность делу свободы. Поэтому мы единодушно решили предложить вам руководство нашим предприятием. Мы понимаем, какие вас ожидают опасности, и знаем, с каким мужеством вы их встречаете. Мы не можем пообещать вам другой награды, кроме славы и благодарности народа. Согласны ли вы, сэр, принять наше предложение?»

Письмо кончалось полудесятком подписей, на которые Мейнард только бегло взглянул. Он знал этих людей и слышал об их движении.
– Согласен, – сказал он, задумавшись всего на несколько секунд. – Передайте мой ответ комитету.
– Передать ответ? Мой дорогой Мейнард, я приехал, чтобы увезти вас с собой.
– Я должен ехать сам?
– И сегодня же. Восстание в Бадене началось, и вы знаете, что революционеры не станут никого ждать. Дорог каждый час. Нас ждут со следующим пароходом. Надеюсь, вам ничего не мешает? Что? Что-то есть?
– Да. Есть одно щекотливое дело.
– Не женщина? Нет, нет! Вы для этого слишком солдат!
– Нет, не женщина.
На лице Мейнарда появилось странное выражение, словно он скрывает правду.
– Нет, нет! – продолжал он с принужденной улыбкой. – Не женщина. Всего лишь мужчина, вернее, существо с внешностью мужчины.
– Объяснитесь, капитан. Кто или что это?
– Ну, дело простое. Час назад я ударил этого типа по лицу.
– Ха!
– Сегодня был бал – здесь, в отеле.
– Знаю. Я встретил уходящих с него. Ну и что?
– Была на нем молодая леди…
– И об этом можно было догадаться. Кто слышал о ссоре, за которой не стояла бы женщина, молодая или старая? Но простите за то, что прерываю вас.
– В конце концов, – продолжал Мейнард, по-видимому, меняя тактику, – мне можно не рассказывать вам об этой леди. Она почти не имеет отношения к делу. Все произошло в баре после окончания бала, когда она уже была в постели, я думаю.
– Пусть она там остается и спит.
– Я пошел в бар, чтобы выпить, и стоял у стойки, когда услышал, что упоминается мое имя. Три человека стояли недалеко от меня и, как я вскоре понял, действительно говорили обо мне. Они немало выпили и меня не видели.
– Одного из этих троих я знал в Англии, кгда мы вместе были на британской службе.
– Остальных двоих – я думаю, они американцы – я впервые случайно встретил несколько дней назад. У меня тогда с ними была легкая стычка, но нет необходимости рассказывать вам о ней. Хотя я тогда почти ожидал вызова. Однако вызова не было: можете представить себе, что это за люди.
– Говорил мой бывший сослуживец по английской армии; он слишком вольно рассказывал о моей карьере в ответ на вопросы тех двоих.
– Что же он им сказал?
– Множество лживых выдумок; и хуже всего то, что меня будто бы выгнали с английской службы! Конечно, больше он ничего не сказал. После этого…
– После этого вы пинками вытолкали его из бара. Я прямо вижу, как вы занимаетесь этим легким упражнением.
– Я был не так груб. Только ударил его по лицу перчаткой и протянул свою карточку.
– По правде сказать, когда сообщали о вашем приходе, я подумал, что это его друг, а не мой; хотя, зная этого человека, я очень удивился тому, что он так быстро прислал своего секунданта.
– Я рад, что вы приехали, граф. Передо мной была дьяволская дилемма: у меня здесь нет ни одного знакомого, который мог бы быть моим секундантом. Я ведь могу рассчитывать на вас?
– О, конечно, – ответил граф с такой небрежностью, словно его попросили о сигаре. – Но нельзя ли избежать этой встречи? – добавил он.
Вопрос был продиктован совсем не трусостью. Достаточно одного взгляда на графа Роузвельдта, чтобы убедиться в этом.
Сорока лет от роду, с усами и бакенбардами, в которых уже мелькает серо-стальная седина, с истинно воинской выправкой, он производил впечатление человека, имеющего большой опыт участия в дуэлях. В то же время в нем не чувствовалось ни грубости, ни напускной бравады. Напротив, лицо у него было мягкое и спокойное, только изредка выражение его становилось строгим.
Одна из таких перемен произошла, когда Мейнард коротко ответил:
– Нет.
– Sacre (Дьявольщина, фр. – Прим. перев.)! – со свистом произнес граф французское проклятие. – Как неловко! Только подумать: свобода всей Европы зависит от такой ничтожной помехи! Недаром сказано, что женщина – проклятие человечества!
– Как вы думаете, – продолжал он после этого своего негалантного замечания, – когда он пришлет вызов?
– Понятия не имею. Наверно, в течение дня. Насколько могу себе представить, никаких причин для откладывания нет. Бог видит, мы совсем близко друг от друга: оба остановились в одном отеле.
– Вызов в течение дня. Стрельба или какое там еще оружие – завтра утром. Железной дороги отсюда нет, а пароход только раз в сутки. Отходит из Ньюпорта в семь вечера. Потеряны по крайней мере двадцать четыре часа! Sac-r-re!
Вычислениея свои он произносил вслух; делая их, граф Роузвельдт рвал свои пышные усы и смотрел на какой-то воображемый предмет у себя в ногах.
Мейнард молчал.
Граф продолжал негромко говорить, время от времени издавая более громкие восклицания и переходя с английского на французский, испанский или немецкий.
– Клянусь небом, нашел! – наконец воскликнул он, одновременно вскакивая на ноги. – Нашел, Мейнард, нашел!
– Что вам пришло в голову, мой дорогой граф?
– План, как сберечь время. Мы отправимся в Нью-Йорк сегодня же вечерним пароходом!
– Но только после поединка! Я полагаю, вы включили это в свои расчеты?
– Конечно! Сразимся и успеем на пароход.
Если бы Мейнард был впечатлительным человеком, он сказал бы, что такая программа кажется ему маловероятной.
Но он просто попросил объяснения.
– Очень просто, – ответил граф. – Вас вызывают, поэтому за вами выбор времени и оружия. Оружие нас сейчас не интересует. Главное – время.
– Вы предполагаете провести поединок сегодня?
– Предполагаю и проведу.
– А что если вызов придет слишком поздно – вечером?
– Carrambo! – если воспользоваться старым мексиканским проклятием. Я все продумал. Вызов придет рано – должен прийти, если ваш противник джентльмен. Я придумал план, как заставить его действовать в нужное нам время.
– Какой же это план?
– Вы ему напишете – лучше я напишу. Сообщим ему, что вам необходимо сегодня вечером покинуть Ньюпорт: дело необыкновенно большой важности требует вашего срочного присутствия. Обратимся к нему, как к человеку чести, и попросим прислать вызов немедленно, чтобы можно было организовать встречу. Если он не поступит так, вы по всем законам чести вольны уехать в любой час.
– Значит, мы вызываем вызывающего. Правильно ли это?
– Конечно, правильно. Я за это отвечаю. Это строго соответствует кодексу.
– Тогда я согласен.
– Достаточно! Я должен заняться составлением письма. Поскольку дело не совсем обычное, нужно немного подумать. Где у вас перо и чернила?
Мейнард указал на стол с писчими материалами.
Подтащив стул, Роузвельдт уселся за стол.
Рассправив лист бумаги и взяв ручку, он принялся за письмо, почти не советуясь с человеком, который в этом письме был кровно заинтересован. Думая о революции в Бадене, граф торопился освободить своего товарища от обязательств, чтобы тот мог поднять флаг свободы его любимой родины.
Вскоре письмо было написано, листок сложен и спрятан в конверт. Мейнарду едва дали возможность взглянуть на него.
По его указанию был написан адрес, и письмо отослано мистеру Ричарду Свинтону , и как раз в этот момент большой гонг пригласил гостей отеля на фуршет.

Глава XIV
Просьба о немедленном поединке

Первый удар гонга пробудил от сна мистера Свинтона.
Встав с кровати, он неуверенной походкой принялся расхаживать по номеру.
Он был в той же одежде, что на балу, за исключением перчаток.
Но он не думал ни об обдежде, ни о туалете. Возбуждение и смятение не давали ему возможности подумать о собственной внешности. Несмотря на головную боль, он был достаточно трезв, чтобы ясно помнить события предыдущего вечера. Слишком хорошо помнил он, на что обрек себя.
Он испытывал различные опасения. Мейнард знал его в прошлом; вероятно, знает и его последующую историю. Всем станет известна его подлинная сущность; и тогда его замечательный план обречен на неудачу.
Но все это мелочь по сравнению с тем, что занимало мысли мистера Свинтона: этот удар по лицу – его можно смыть только с риском для жизни.
Продолжая расхаживать по комнате, он дрожал. Его состояние было настолько ясно, что жена не могла его не заметить. В его встревоженной внешности она видела предвестник чего-то ужасного.
– В чем дело, Дик? – спросила она, положив голову ему на плечо. – Произошло что-то нехорошее. Расскажи мне.
В голосе ее звучали нежные нотки. Даже в опустошенном сердце «хорошенькой всадницы» еще сохранились следы божественной женской природы.
– Ты поссорился с Мейнардом? – продолжала она. – Это так?
– Да! – хрипло ответил супруг. – И не просто поссорился.
– С чего началась ссора?
Не очень связной речью – потому что Свинтон дрожал от последствий пьянства – он ответил на вопрос, пересказав происшедшее, не скрыв даже своего позорного поведения.
Было время, когда Ричард Свинтон не стал бы так откровенно исповедоваться перед Франс Уайлдер. Но оно прошло, не пережив даже медового месяца. Близкое знакомство излечило их от взаимных заблуждений, которые привели к браку. Романтика грешной любви умерла; а вместе с ней и то незначительное уважение, которое они испытывали к характерам друг друга. И настолько эффективно со стороны Свинтона, что он совершенно утратил уважение к самому себе и, не испытывая неловкости, в сущности признался жене в трусости.
Да и напрасно попытался бы он ее скрыть. Она давно обнаружила эту особенность его характера, которая, возможно, больше всего остального заставляла ее пожалеть о том дне, когда она стояла рядом с ним перед алтарем. Теперь их связывало только сознание общей опасности, необходимость самосохранения.
– Ты думаешь, он пришлет тебе вызов? – спросила она: будучи женщиной, она не разбиралась в дуэльном кодексе.
– Нет, – ответил он, поправляя ее. – Вызов должен исходить от меня – от оскорбленного. Если бы только было по-другому… – Он продолжал говорить словно про себя. – Какая ошибка, что я сразу не набросился на него! Если бы я это сделал, все там и кончилось бы; и во всяком случае у меня была бы возможность вывернуться.
Последние слова он произнес не слух. Бывший гвардеец не настолько пал, чтобы делать подобное признание жене. Она видела его, но не слышала.
– А теперь нет никакой возможности, – продолжал он рассуждать. – Эти двое присутствующих. И еще десятка два свидетелей всего происшедшего: они слышали каждое слово, видели удар, видели, как мы обменялись карточками. По всему отелю пойдут разговоры. Я должен драться или навсегда потерять честь!
Снова поворот, и появилась альтернатива. Бегство!
– Можно упаковаться и незаметно съехать, – продолжал он, давая волю своей трусости. – Какая в этом беда? Меня здесь никто не знает; и вряд ли запомнят мое лицо. Но мое имя? Его они знают. Он постарается, чтобы все его узнали, и правда будет встречать меня повсюду! И только подумать,что я при этом теряю – целое состояние! Я был совершенно уверен,что оно мое вместе с девушкой. Мать уже на моей стороне! Полмиллиона долларов – а со временем и весь миллион! Стоит рискнуть жизнью – даже душой! Если уеду, все потеряно: приобрести можно, только оставшись! Будь проклят мой язык, который привел ко всему этому! Лучше я бы родился немым!
Он продолжал расхаживать по полу, пытаясь укрепить свою храбрость для поединка, но все время уступая трусливым инстинктам своей природы.
Продолжая вести этот внутренний спор, он вздрогнул, услышав неожиданный стук в дверь.
– Посмотри, кто это, Фэн, – торопливым шепотом сказал он. – Выйди наружу; и кто бы это ни был, не позволяй ему заглядывать.
Фэн, по-прежнему в костюме лакея, подошла к двери, открыла ее и выглянула.
– Наверно, коридорный. Принес обувь или воду для бритья.
Такова была догадка мистера Свинтона.
Это действительно был коридорный, но не с тем, о чем подумал мистер Свинтон. На этот раз он принес письмо.
Оно было вручено Фэн, которая оставалась в коридоре, закрыв за собой дверь и прижавшись к ней спиной. Она видела, что письмо адресовано ее мужу. Марки на нем нет, и написано оно совсем недавно.
– Кто его прислал? – небрежно спросила она.
– А тебе какое дело, петушок? – ответил служащий отеля, настроенный поболтать со слугой английского джентльмена.
– Да никакое, – скромно ответил Фрэнк.
– Если хочешь знать, – сказал коридорный, по-видимому, смягчившись, –
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45