Подписано его дуугом Уупеутом Уоузвельдтом, котоуый назвал себя гуафом Австйийской импейии. Я его пуочел. А так как написавший уже уехал, я йешил, что не стоит больше думать об этом непйиятном деле.
– Клянусь Богом! Мистер Свинтон, это письмо ставит нас обоих в очень неловкое положение!
– Но почему, мой доуогой дууг?
– Почему? Потому что все хотят знать, о чем оно. Вы говорите, что уничтожили его?
– Уазоувал на клочки, завейяю вас.
– Очень жаль. Хорошо известно, что письмо было послано и получено вашим слугой. Конечно, все считают, что вы его получили. Нам придется кое-что объяснять.
– Вейно… вейно. Что вы пйедлагаете, мистеу Лукас?
– Ну, лучше всего рассказать всю правду. Вы получили письмо слишком поздно, чтобы ответить на него. Все уже знают, почему так получилось, так что вам от этого хуже не будет. Мейнард выходит из этого дела без ущерба.
– Вы считаете, что так лучше?
– Я уверен в этом. Мы должны так сделать.
– Что ж, мистеу Лукас, я согласен со всем, что вы пйедлагаете. Вы все сделаете пйилично. Я у вас в большом долгу.
– Мой дорогой сэр, – ответил Лукас, – вопрос уже не в соответствии приличиям. Необходимо объяснить это письмо, полученное вами от мистера Мейнарда. Полагаю, я волен давать объяснения?
– О, конечно. Конечно…
Лукас вышел, намереннный очиститься от всяческих обвинений.
Вскоре весь внешний мир знал суть, если не точное содержание загадочного письма. Это восстановило репутацию человека, написавшего его, и нанесло ущерб репутации получившего.
С этого момента в оценке ньюпортского общества Свинтон перестал быть орлом. Он был больше даже не успешно охотящимся ястребом: голуби начали его сторониться. Но он по-прежнему не отрывал взгляда от птицы с великолепным оперением, намного превосходящим остальных, и готов был к решающему броску.

Глава XXII
Заговор монархов

Революционные конвульсии, сотрясавшие троны Европы в 1848 году, были одним из тех периодических потрясений, которые случаются каждые полстолетия, когда угнетение становится невыносимым.
Предшествующая революция 1790 года после начальных успехов, перемежавшихся поражениями, была окончательно разбита на поле Ватерлоо и тут похоронена ее мрачным палачом Веллингтоном.
Но могила опять выпустила наружу мертвеца; и прежде чем этот хладнокровный янычар деспотизма сошел в свою могилу, он увидел, как убитый им призрак свободы вновь обретает плоть и угрожает коронованным тиранам, которым Веллингтон так преданно служил.
Им не только угрожала опасность: многие из них лишились тронов. Слабоумный австрийский император бежал из своей столицы, как и бюрократ король Франции. Слабого Вильгельма Прусского призвали к ответу его долго страдавшие подданные и принудили на коленях дать им конституцию.
Десяток маленьких королевств последовал их примеру: а папа, втайне поддерживавший монархов, вынужден был оставить Ватикан, этот центр и оранжерею политического и религиозного позора, изгнанный красноречивым языком Мадзини и горячим лезвием Гарибальди.
Даже Англия, безопасная в своем глубочайшем равнодушии к свободе и реформам, дрожала от криков чартистов.
У всех коронованных голов в Европе были свои причины для страха и тревог; и какое-то время даже казалось, что свобода побеждает.
Увы! Это был всего лишь сон народов, недолговечный и рассеивающийся, как дым. Его сменил новый долгий период сна под еще более тяжелым гнетом.
Победители поздравляли друг друга с успехом, чинили разорванные цепи и готовили новые, еще более прочные. Королевские кузнецы принялись за работу; они работали тайно, как и Ватикан в его подземной кузнице.
Работали они с охотой, и цель у них была одна. Общая опасность заставила из объединить силы, и на время ссоры между ними были забыты и оживали только тогда, когда кто-нибудь хотел в ущерб другим воспользоваться результатами победы.
Так была достигнута договоренность о новой программе. Но прежде чем ее выполнять, некоторым из них нужно было помочь восстановить господство над своим народом, утерянное в результате революции.
Пронесясь подобно смерчу по Европе, она всех их застала врасплох. Погруженные в роскошь, занятые своими мелкими ссорами и сарданапальскими излишествами, уверенные в бдительности своего доверенного охранника Веллингтона, европейские монархи не предвидели бурю, которая обрушилась на них. Ибо тюремщик свободы Европы тоже спал. Старость и слабеющий интеллект подвели его; он по-прежнему слепо верил в «коричневую Бесс» (Кремневый мушкет, бывший на вооружении английской армии. – Прим. перев.), в то время как в ушах его звучали выстрелы кольта и игольного ружья (Ружье 19 века с курком в виде иглы. – Прим. перев.).
Да, победитель при Ватерлоо был слишком стар, чтобы помочь сыновьям тех тиранов, которых он снова посадил на троны.
У них не оказалось военного предводителя – ни одного. Не нашлось на их стороне солдата, в то время как на стороне народов были Бемс и Дембинский, Гарибальди, Дамьянич, Клапка и англо-венгр Гион – созвездие пламенеющих лезвий. А среди государственных деятелей и патриотов не было равных Манину и Мадзини.
На поле битвы, военной или дипломатической, у тиранов не было ни одного шанса. Они это видели и решили использовать предательство .
Они знали, что для этого у них найдется достаточно орудий; но два обещали быть особенно полезными; они словно специально были созданы для такого случая. Первое такое орудие – английский дворянин, ирландец по рождению, из незначительного аристократического рода; благодаря своей политической ловкости и изобретательности он сумел не только добиться известности, но и стал одним из наиболее влиятельных дипломатов Европы.
При этом он совсем не был гением. Напротив, интеллект у него был очень средний, он никогда не возвышался над уровнем мошенника. Речи его как члена британского парламента были скучны и полны банальностей, а попытки пошутить только ярче демонстрировали его раболепие и нищету мозга. Он часто забавлял парламент, во время своих длинных речей меняя по несколко пар белых кожаных перчаток. Это придавало ему аристократическую внешность – немалое достоинство в глазах английской аудитории.
Тем не менее он добился большой популярности – отчасти потому что был на стороне либералов, но главным образом заигрыванием с призраком ложного патриотизма – национальными предрассудками и пристрастиями.
Если бы его популярность ограничивалась только соотечественниками, он смог бы причинить меньше вреда.
К несчастью, было не так. Всюду утверждая, что защищает интересы народов, он приобрел доверие революционных лидеров всей Европы; и в этом заключалась его способность приносить зло.
Это доверие было приобретено не случайно: так было решено заранее, и гораздо более могущественными людьми. Короче, он был главным политическим шпионом коронованных деспотов, приманкой, заброшенной ими, чтобы уничтожить их общего страшного врага – республику.
И тем не менее имя этого человека по-прежнему почитается в Англии, в стране, которая уже двести лет отдает дань уважения клеветникам Кромвеля.
Второй человек, с которым испуганные деспоты связывали свои надежды, принадлежал другому народу, хотя походил на первого по характеру.
Он тоже с помощью целой серии обманов сумел втереться в доверие к вождям революции; его планы были составлены так же хитро и теми же заговорщиками, которые выпустили в свет дипломата.
Правда, руководители народов не очень верили ему. Герой Булонской экспедиции, с прирученным орлом на плече, вряд ли мог оказаться солдатом свободы или ее апостолом; поэтому, вопреки его революционным заявлениям, они поглядывали на него настороженно.
Если бы они видели, как он уезжает из Англии, чтобы стать президентом Франции, нагруженный мешками золота, предоставленными коронованными главами, чтобы он сумел достичь своего, – предводители революции, наверно, догадались бы о том, какую роль ему предстоит сыграть.
Он стал последней надеждой деспотов. Двенадцать месяцев назад они бы с презрением отвергли такое орудие.
Но времена неожиданно изменились. Орлеанская и Бурбонская династии больше не могли служить. Обе вымерли или полностью утратили свое влияние. Только одно можно было использовать, чтобы раздавить республиканизм во Франции, – престиж великого имени, имени Наполеона, снова освещенного солнцем славы, с забытыми и прощенными грехами.
Тот, кто представлял теперь это имя, был самым подходящим для такого дела человеком, и его наниматели знали, что задача ему по силам (Речь идет о Наполеоне Третьем. – Прим. перев.).
И вот с полными карманами денег, с обещанием короны, с кинжалом в руке, он начал действовать, пообещав поразить свободу в самое сердце.
История знает, как он сдержал свое обещание !

Глава XXIII
Программа великих держав

В одной из комнат Тюильри (Королевский дворец во Франции. – Прим. перев.) за столом сидели пятеро.
На столе были расставлены графины и стаканы, бутылки различного вина, ваза с дорогими цветами, серебряные подносы с отборными фруктами, орехами, оливками – короче, все необходимое для великолепного десерта.
Запах жареного мяса, пробивавшийся сквозь тонкий букет вин, свидетельствовал о съеденном обеде. Тарелки уже унесли.
Джентльмены обратились к сигарам, и запах лучшего кубинского табака смешивался с ароматом фруктов и вина. Они курили, прихлебывали вино и болтали – небрежно и даже порой легкомысленно, и случайный наблюдатель вряд ли догадался бы о характере их беседы.
Однако разговор был такой серьезный и тайный, что дворецкому и официантам приказано было не входить в комнату. Двойная дверь в нее была прочно закрыта, а в коридоре стояла охрана – два солдата в гренадерских мундирах.
Эти пять человек, так старавшихся, чтобы их не подслушали, представляли пять великих держав Европы: Англию, Австрию, Россию, Пруссию и Францию.
Это были не обычные послы, разрешающие банальные дипломатические проблемы, но полномочные представители своих держав, способные решать судьбу континента.
Именно это и привело их в тщательно запертую комнату. Конклав из пяти включал в себя английского лорда, австрийского маршала, русского великого князя, известного прусского дипломата и президента Франции – хозяина кабинета.
Они готовили заговор против народов Европы, освобожденных революцией, собирались снова их поработить.
Свой план они обсудили и в целом приняли еще до того, как сели за обеденный стол.
Послеобеденная беседа была всего лишь резюме того, что было решено: отсюда, вероятно, отсутствие серьезности, соответствующей такому важному делу и характеризовавшей их предшестующий разговор.
Теперь, договорившись, они наслаждались сигарами и вином, как банда грабителей, выработавших план очередного “дела”.
Английский лорд казался особенно довольным собой и остальными. Известный своим легкомыслием, которое некоторые называли бессердечием, он был в своей привычной атмосфере. Не очень знатного происхождения, он сумел завоевать власть и теперь находился в группе пяти, которая решала дела европейской аристократии, противостоящей народам Европы. Он был одним из основных авторов плана и предолжил многие его пункты, принятые остальными; поэтому, а также из признания величия его государства он был как бы председателем собрания.
Однако подлинным председателем был принц-президент – отчасти из-за своего высокго положения, отчасти потому, что он хозяин.
В поверхностной беседе прошло около часа; “человек дела”, стоя спиной к огню и разводя фалды сюртука – привычка Наполеона Третьего, – достал из зубов сигару и подвел следующий итог:
– Итак, мы договорились, что Россия отправляет войско в Баден, достаточное, чтобы разбить этих храбрых во хмелю немцев, которые, несомненно, опились своим рейнским вином!
– Сжальтесь над Меттернихом, дорогой президент. Подумайте о йоханисбергере (Сорт вина. – Прим. перев.).
Это произнес игривый англичанин.
– Ya, mein Prinz, ya, – более серьезно ответил прусский дипломат.
– Мы дадим им не виноград, а шрапнель (В оригинале игра слов: grape имеет оба значения), – продолжал шутник.
– А вы, ваше высочество, гарантируете, что Россия проделает то же самое с этими свинопасами венгерской Пушты?
– Двести тысяч человек готовы выступить против них, – ответил великий князь.
– Постарайтесь, чтобы вы по пути не попали в Тартар, мой дорогой князь! – предупредил остроумный англичанин.
– Вы уверены в Гергее, маршал? – продолжал президент, обращаясь к австрийцу.
– Абсолютно. Он ненавидит этого Кошута, как самого дьявола, а может, немного больше. С удовольствием увидел бы его и всех его приспешников на дне Дуная. Не сомневаюсь, он их всех перевешает или отрубит им головы, как только наши русские союзники покажутся на границе.
– А вы намерены эти головы собрать, полагаю? – продолжал бессердечный остроумец.
– Tres-bien (Очень хорошо, фр. – Прим. перев.)! – продолжал президент, не обращая внимания на шутки своего старого друга лорда. – Я, со своей стороны, позабочусь об Италии. Я думаю, суеверия помогут мне вернуть на трон старого бедного Пия Девятого.
– Для этого достаточно вашей собственной набожности, мой принц. Это святой крестовый поход, и кто более вас достоин его совершить? Вашим Саладином будет Гарибальди, и вас назовут Людовик Львиное Сердце!
Веселый виконт рассмеялся собственной выдумке; остальные присоединились к его смеху.
– Послушайте, милорд, – весело отозвался принц-президент, – вам нужно быть немного посерьезней. Джону Булю придется тоже играть свою роль в этой игре! Правда, не очень трудную.
– Вы называете это нетрудной ролью? Джон Буль дает деньги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45