— Ого!—сказал Петя,— это все наделал буксир.,.— Я видел, как он шел.
— Я тоже видел, но думал, что лед за ним тотчас смерзнется, — сказал Сережа.—Побежим обратно к берегу, в город нам здесь не пробраться.
Ребята, уже порядком напуганные, что есть духу помчались к мысу. Они пробежали не больше километра, как разводье снова преградило им путь. Оно все ширилось. Береговой ветер крепчал, медленно и упрямо гнал лед в океан. Меж тем короткий день догорал. Солнце садилось куда-то на лед, окрашивая его в пурпурный цвет. Над силуэтами кораблей нависла мгла. Петя похлопал себя по бокам озябшими руками и с жалким выражением на лице глухо сказал:
— Куда же нам теперь бежать?
— Попробуем края, может, где удастся перебраться на ту сторону. Ведь у нас лыжные палки есть, — тоном бывалого путешественника предложил Сережа. Ему было страшно, но все-таки очень интересно. Не каждый день бывают такие приключения.
Мальчики медленно зашагали вдоль разводья. В одном месте льдины действительно прижимались плотно друг к другу. Ребята обрадовались. Но при первой же попытке опереться палкой льдина перевернулась и ушла под воду, всплыв зеленоватым боком кверху. Тонкий рожок молодого месяца отразился тусклым светом на ее тонких острых ребрах.
— Ой, пропали мы, Сережка! — внрвалось у Пети. Губы у него тряслись. Казалось, вот-вот заревет. Он топтался на месте, зябко кутаясь в пальтишко, на котором после прыжков с трамплина и кувыркания по снегу не осталось ни одной пуговицы.
Сережу тоже колотил озноб,мерзли ноги и руки, ему становилось все страшней и страшней. Вдруг послышался треск, и узкая змеистая щель образовалась во льду рядом с ними. Из нее брызнула вода. Лед стал трещать повсюду.
— Давай кричать, может, ктр услышит! — сказал Сережа.
Они стали кричать, поворачиваясь лицом то к городу, то к берегу, то к кораблям. Но их голоса тонули где-то рядом. А с берега все сильнее дул ветер — самый опасный для них, тот ветер, что порой в Белых Скалах за одну ночь очищал весь залив ото льда, и не только в марте, но даже в самые жестокие декабрьские холода.
Не отрежь буксир пути ребятам, они добрались бы напрямик по льду до Белых Скал скорей, чем автобус с Кипарисовым и Марией. Автобус, не пройдя и трети дороги, остановился. Водитель, чертыхаясь, открыл мотор, повозился с ним, вздохнул и, вытирая паклей руки, проговорил:
— Ясно, бобина отказала, придется ждать, пока из города привезут...— Он остановил проезжавшего мимо мотоциклиста и попросил отвезти записку на автобазу. Пассажиры вышли и разбрелись. Времени было много. Следующая машина — не раньше чем через час, а эта простоит, пожалуй, и дольше. Кипарисову и Марии было так хорошо сидеть рядом в полутьме, что выходить не хотелось. Через окно наблюдали за буксиром, шедшим вдоль берега, видели, как тащил он баржу, озаренную пламенем заката. Спешить им было некуда. Если бы кондуктор, взглянув на часы, не сказала: «Через пять минут следующий, советую пересесть, граждане»,— они бы так и не вышли из машины. Однако, послушавшись кондуктора, Мария поднялась. Шоссе в этом месте близко подходило к океану, и в то же время тянулось высоко над ним. С обочины шоссе ясно были видны две фигурки, мечущиеся по льду.
— Как ты думаешь, Ипполит, кто это там бегает и почему?
Кипарисов всмотрелся внимательно.
— Мальчишки в петле, Мария, — сказал он встревоженно.
— В какой петле?
— Буксир отрезал их от берега и кораблей... Это же те самые мальчишки...
Мария схватила Кипарисова за руку:
— Боже мой, их надо немедленно спасать!
Во имя Марии Кипарисов пошел бы сейчас на' любой риск. Он уже было решился спуститься на лед, но тут же понял, что это бесполезно. Через разводье не перебраться, а если даже чудом это и удастся — ребят назад не перетащить.
Позади загудел очередной рейсовый автобус. Из него вышел водитель. Лениво заговорил со своим собратом, стоявшим на приколе.
— Быстрее в город, — попросил Кипарисов, обращаясь к водителю.
Через несколько секунд тяжелый автобус со скоростью, для него непривычной и невиданной, почти непрерывно гудя и дребезжа всеми стеклами, мчался в город. На первой же городской остановке Кипарисову и Марии посчастливилось пересесть в такси, и через несколько минут они оказались в гавани. Из проходных ворот военной гавани шли густой толпой офицеры, старшины и рядовые матросы, слышались говор, веселые возгласы. Каждый, естественно, торопился по своим делам, кто в семью, кто на танцы. Оставив Марию у ворот, Кипарисов столкнулся лицом к лицу с Высотиным.
...Едва Высотин понял, что произошло, он бросился на ближайший рейсовый катер у причала. Кипарисов устремился за ним. Катер немедленно отошел от стенки. Бледный, будто сразу осунувшийся, Высотин сам встал к штурвалу. Кипарисов был рядом.
— Да вы не волнуйтесь, Андрей Константинович, мы их сейчас найдем,— говорил он, успокаивая.
«Что с тобой, Сережа? Где ты? Успеем ли?» — стучало в висках у Высотина. Катер помчался вдоль берега по широкому разводью, проложенному до него буксиром. Это был кратчайший путь, но плавающие льдины мешали идти полным ходом.
Мальчиков нигде не было видно. Разводье к мысу становилось все более широким, ветер делал свое дело, гоня лед из залива.
...Катер дошел до мыса, где раньше стояла баржа для мусора,и повернул обратно. Сумерки окутали даль, все явственнее доносился треск льда.
— Надо высаживаться на лед и искать мальчиков! — сказал хрипло Высотин.
Кипарисов кивнул. Он спустился в кубрик поговорить с командиром катера. Здесь были не военные, а вольнонаемные моряки из отдела вспомогательных судов. Двое из них взялись идти с Кипарисовым и Высотиным. Запасшись досками и веревками, по сходням, спущенным с катера, четыре человека сошли на лед.
...Найти мальчиков было нелегко. Сильно перепуганные, поняв, что на берег им никак не попасть, Сережа и Петя бежали по направлению к кораблям, в безотчетной надежде на то, что их увидят и подберут. Но огромное ледяное поле, на котором они очутились, уносило не к кораблям, а в сторону от них, в открытый океан.
- Ты не дрейфь! — сказал тяжело, дыша, Сережа, когда Петя не выдержал и стал всхлипывать.
— А чего ты сам ревешь! — стуча от холода губами, крикнул Петя, видя, что и по щекам Сережи неудержимо бегут слезы. - Никуда я больше не побегу. — Как хочешь! — Сережа, презрительно махнул ру-; кой. — А я пойду к кораблям. На «Морской державе» мой отец! — он сделал несколько шагов, в это время послышался звук, похожий на слабый пистолетный выстрел, и длинная трещина пролегла между Сережей и Петей. Выступившая поверх льда вода заставила Сережу отбежать еще дальше.
— Вот они, вон там! — послышались голоса. Показались темные фигуры людей. Петя с криком бросился им навстречу. Его подхватил на руки Кипарисов.
— А Сережа, где Сережа?! — спрашивал Высотин. Петя показал рукой на Сережу, метавшегося у края оторвавшейся льдины. Трещина все увеличивалась и теперь стала шириной более метра. Высотин, не раздумывая, с разбегу перескочил через- нее. Хлюпая по воде, он подбежал к Сереже, схватил его за руку. ,м
— Ох, ты! — вырвалось у Высотина. И те страх и боль, которые он испытывал за Сережу в эти минуты, сомнений, тревог и надежд, неожиданно превратились ,в необузданный гнев против сына. Высотин едва сдержал себя, чтобы тут же не надавать ему пощечин.
Обхватив шею Высотина, всхлипывая, Сережа бормотал: «Папочка, папочка...»
— Скорей, Андрей Константинович! — кричал Кипарисов.— Иначе вас самого спасать придется...
Матросы перекинули через трещину доску. И по этой гнущейся, качающейся, узкой и мокрой доске, с Сережей на руках, пробежал Высотин.
Обратный путь до катера прошел в молчании. Взрослые, понимая возрастающую опасность, спешили и ни о чём не расспрашивали мальчиков. На катере ребят поместили в кубрик. После всего пережитого они еще окончательно не пришли в себя и с опаской поглядывали на молча куривших Высотина и Кипарисова.
— Н-да... дела..,— сказал задумчиво Высотин, когда катер подошел к пирсу. — Пойдем, Ипполит Аркадьевич.—Он взял Сережу за руку, даже не взглянув на него.
На берегу Высотина уже ждал Серов. Весть о происшествии с ребятами распространилась быстро. Узнав, что все обошлось благополучно, командующий, облегченно вздохнув, сказал:
— Берите мою «Победу», Андрей Константинович. Вам нужно спешить домой...
Высотин сел рядом с шофером, а Кипарисов с ребятами — на заднем сиденье. Нервы Пети не выдержали, когда Кипарисов погладил его вихрастую голову... Он вдруг так громко и отчаянно зарыдал, что Высотин спросил:
— Ты-то о чем плачешь?..
— Ма-а-ма... — едва выговорил, давясь слезами, Петя.
— Ипполит Аркадьевич, — сказал Высотин. — Я прошу вас проводить на квартиру этого мальчика, успокойте его мать... Вы меня понимаете...
— Охотно сделаю, Андрей Константинович, — сказал Кипарисов. Через несколько минут Кипарисов и Петя вышли из машины, а Высотин поехал к себе.
Сережа забился в угол на заднем сиденье быстро мчавшейся по улицам Белых Скал «Победы». Он уже приходил в себя. Но то, что произошло сегодня, еще подавляло его. Событий было столько, что в них трудно было разобраться. «Как это случилось, что мы с Петькой вместо школы пошли кататься на лыжах? Почему оторвалась льдина и понеслась в океан? Откуда взялся катер с папой? Как прыгнул он на ломающийся лед?» Сережа с трудом устанавливал связь между этими событиями.
Молчал и Высотин. «Ведь это я... я виноват во всем, что произошло с Сережей», — мучила его мысль. Он чувствовал, что этот случай как-то связан со всем, что. происходило в его семейной жизни. Как они с Арной е последнее время ни старались, трещина в их взаимоотношениях грозила превратиться в пропасть. И тут не могли помочь ни общие интересы и мысли, ни даже сама любовь. Когда Андрей женился на Анне, ему казалось, достаточно установить с мальчиком хорошие отношения, а там все образуется само собой. Важно только завоевать его расположение. «Как я ошибался»,— подумал он.
Меж тем Сережа наконец вполне успокоился и даже повеселел. Обдумывая все случившееся, он решил, что вообще может быть доволен. Правда, они с Петькой маленько струсили, но ведь об этом никто не знает. Зато какие приключения! То, что их спасли настоящие моряки, придавало особый вес всему происходящему. Шутка ли! Ореол героя и морского волка в пятом классе «б» казался Сереже обеспеченным.
Повертевшись на месте, он обратился к Высотину:
— А все-таки здорово мы, папа, а? Высотин не ответил.
Сережа удивился молчанию всегда и во всех случаях охотно разговаривавшего и шутившего с ним отца и повторил свой вопрос, но снова не получил в ответ ни слова. Тогда, с недоумением взглянув на затылок Высотина, Сережа забрался с ногами на сиденье и стал смотреть через стекло на улицу. Опасений и тревог на сердце у него уже не было.
Больше всего Высотину сейчас хотелось приласкать Сережу. Но он решил на этот раз поступить с сыном — будь что будет — строго. «И в семейной жизни нужна решительность. Я, именно я, обязан сделать его человеком, не считаясь ни с чем и не опасаясь ничего. Раз отец, так уж отец, — со всеми правами». Высотин нахмурился, предвидя, что Анна снова может не так, неправильно оценить его строгость к сыну, как раньше неверно оценивала мягкость. Но странно, теперь, как никогда, он был готов стоять на своем. Он вдруг почувствовал, сегодня произошло что-то такое, что раз и навсегда отмело какие бы то ни было сомнения в его праве решать судьбу Сережи. Что тут было важно — то ли его тревога за Сережину жизнь, то ли сам факт, что он спас его от гибели, — не все ли равно.
...Едва они вошли в дом, едва разделись, как Высотин принялся отчитывать Сережу, не давая ему ни говорить, ни объясняться, ни оправдываться. Он припомнил сыну всю длинную цепь его грехов, завершившуюся сегодняшним «ледовым походом».
— Человек, не выполняющий своих обязанностей, не понимающий дисциплины, не слушающий старших, — ничто, он достоин только презрения. Понял, Сергей?
Мальчик удивленно и испуганно моргал глазами. Отец еще никогда с ним так не разговаривал.
— Ты заслужил самого жестокого наказания, надо бы выпороть тебя ремнем. Но, на первый раз, я только посажу тебя под арест в кладовку, — продолжал Высо-тин, — и ты будешь там один думать, как тебе загладить свою вину. Так?!
Тут, однако, Сережа возмутился. Как ни любил, как ни уважал он отца, кладовка казалась ему унизительным оскорблением. Даже мать, порой покрикивавшая на него или лишавшая прогулок и развлечений, так его не наказывала. И потом, Сережа, хотя и понимал, что виноват, надеялся, что мать, вернувшись с работы, простит ему все за то, что он остался цел и невредим, а отец даже оценит его храбрость. Словом, Сережа, переступив с ноги на ногу, сказал:
— В кладовку не пойду!
— Не пойдешь?! — резко спросил Высотин.
— Не пойду! — упрямо повторил Сережа.
— Вот как! — Высотин взял Сережу за шиворот, поднял вверх, как кутенка, и молча понес в коридор, открыл пинком ноги узкую дверь кладовки, поставил Сережу на пол. Все это, не говоря ни слова. Молчал и Сережа, ошеломленный и напуганный:
— Разобью окно и убегу... — только и проговорил он сквозь слезы, оказавшись между мешком с картошкой и кадкой с огурцами. Высотин сдвинул брови.
— Ты хочешь, Сережа, быть военным моряком?
— Ну...
— Тогда пойми. Моряк, конечно, тоже может провиниться. Но если его посадят на гауптвахту, он там стекла не бьет, а переживает свою вину. И так переживает, что потом уж всю жизнь стремится никогда не ошибаться, чтобы им гордились. А из тех, кто стекла бьет, только хулиганы выходят. Такого я и сыном своим считать не захочу. Довольно ты себя и меня позорил.
Дверь кладовой захлопнулась. Щелкнул засов. Последние слова Высотина поразили Сережу. Высотин давно стал для него отцом. Не было на свете человека, которого бы он любил больше, даже мать... Мать ведь была только женщиной. Упрямство, стремление отстоять свою свободу вызывало в нем желание прыгать, шуметь, бить в дверь кулаком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70