Телеграфные бланки переходили из рук в руки.
В избе царило молчание. Вдруг на пороге появился матрос.
– Ну что, Соколов? – спросил его Павлин.
Матрос развел руками.
– Котлас не отвечает… Только газеты привез. Сейчас получили…
– Как так не отвечает? – гневно крикнул Павлин. – Требуй провод! Как это может не отвечать? – Он побледнел. – Марш обратно на левый берег!
Матрос, положив на стол газеты, попятился и вышел из избы…
Фролов подошел к окну. У берега качался на волнах маленький челнок. Матрос быстро спустился по крутой глинистой тропке и побежал к своему челноку, чтобы снова переправиться на левый берег, где проходила телеграфная линия.
Подойдя к столу, Фролов взял одну из газет и развернул ее… Газетные листы тревожно зашуршали в его руках.
– Товарищи, – негромко сказал он, – послушайте, как это случилось…
«30-го августа, на пятничном митинге в гранатном цехе было очень много народа, особенно много…» – так начиналась статья, которую читал Фролов. Голос у него задрожал, он сделал над собой усилие и продолжал чтение:
«Когда на деревянных подмостках показалась невысокая крепкая фигура Ленина, тысячи людей его приветствовали… Улыбаясь, он поднялся на трибуну, махнул рукой, чтобы остановить рукоплескания, и сразу начал говорить. Он говорил о пресловутой свободе Америки: «Там демократическая республика. И что же? Нагло господствует кучка не миллионеров, а миллиардеров, а весь народ в рабстве, в неволе… Мы знаем истинную природу так называемых демократий…» Он призывал к беспощадной борьбе с бандой наглых хищников и грабителей, вторгшихся в пределы русской земли и сотнями, тысячами расстреливающих рабочих и крестьян Советской России.
Все затихло. Люди дышали его дыханием. Чувствовалось, что ни огнем, ни железом не порвать связи между ним и слушающими его людьми. Свою получасовую речь он закончил словами: «У нас один выход: победа или смерть!» Разразилась новая, несмолкаемая буря. Толпа запела «Интернационал». Ленин направился к выходу в сопровождении большой группы людей, состоявшей из рабочих, моряков, красноармейцев, женщин и даже детей. В цеху и на заводском дворе за его спиной еще раздавалось пение «Интернационала». Пели все. Вечер был жаркий. Ленин вышел к автомобилю в распахнутом пальто, с черной кепкой в руке. Какая-то женщина с встрепанными волосами, стиснув в зубах папироску, настойчиво проталкивалась к нему…»
– Нет! – вдруг сказал Павлин, сжимая пальцами виски. – Не верю!.. Не может Ильич умереть в этот грозный час…
– Не может, – убежденно сказал Фролов, откладывая газету. Он взглянул на Павлина. – Однако ты прежде всего возьми себя в руки.
Павлин пожал плечами.
– Ты совсем, как мой покойный друг Андрей Зенькович… Нет, Фролов! Сейчас нельзя не волноваться.
Фролов понимал состояние Павлина, сам волновался не меньше его и только усилием воли сдерживал себя.
– Не распускай себя, Павлин Федорович… Сегодня тысячи людей на нас смотрят. Мы должны работать, действовать, принимать решения… – говорил он. – Все это мы должны делать во имя Ленина. Никто из нас не имеет права сложить руки и предаться горю. Наши враги только этого и жаждут… Я, наоборот, от горя зверею…
Суровое лицо Фролова выражало твердую волю. Это отразилось в необыкновенном, точно застывшем выражении его глаз; обычно спокойные, серые, они приобрели сейчас жесткий, металлический оттенок. И чувствовалось, что этот человек ничего не пожалеет, и прежде всего самого себя, для успеха того дела, которому он беззаветно предан. Глядя на него, все находившиеся в избе, не исключая и самого Павлина, поняли, что среди них появился крепкий, действительно большевистский комиссар, человек, не знающий сомнений в борьбе и бесстрашно идущий навстречу любым трудностям, для которого любая опасность только временное препятствие, не больше…
– Сегодня вечером проведем совещание… Надо выяснить обстановку! – строго, тоном приказания сказал Фролов и обернулся к Павлину. – Но до совещания я хочу познакомиться с твоими людьми. С каждым отдельно…
– Сейчас мы это устроим, – ответил Павлин.
Он подозвал штабных командиров, чтобы отдать им соответствующие распоряжения.
2
День подходил к концу, в избе все время шумел и толкался народ, и Фролову никак не удавалось остаться с Павлином наедине, чтобы поговорить с ним по вопросу, касавшемуся самого комбрига. Однако необходимо было, наконец, выбрать подходящий момент и рассказать обо всем Виноградову.
Уже первые часы пребывания в бригаде, разговоры с бойцами, командирами и комиссарами показали Фролову, что люди беспредельно верят Павлину и думают только о том, чтобы выгнать с Двины интервентов. В то же время Фролов понял, что положение бригады чрезвычайно трудное. Начальник оперативного отдела, предупреждая его, не соврал.
Вечером, перед совещанием, Фролов сказал Виноградову, что ему необходимо поговорить с ним наедине.
– Наедине? – быстро отозвался Павлин, и по выражению его глаз Фролову стало ясно, что тот уже отчасти в курсе дела. – Пойдем на берег. Там никто нам не помешает.
Они спустились к реке. Комиссар рассказал Павлину о предписании, полученном им от Семенковского. Передавая свой разговор с Семенковским, он не скрыл от Павлина и своего личного отношения к этому делу.
– Хочешь, я передам тебе предписание, не хочешь – не надо.
– А ты о себе подумал? – усмехнувшись, спросил Павлин. – Не подчиниться – значит не выполнить военный приказ.
Фролов поморщился.
– Мне сейчас думать об этом нечего, – ответил он, поднимая воротник шинели и упрятывая руки поглубже в карманы, на берегу задувал сильный пронизывающий ветер.
– Странно, – проговорил Павлин. – Почему он не послал мне телеграммы: сдать команду – и все?
– Значит, были свои соображения. А ты просил отпуск?
– Да что ты!.. Люди бы мне этого никогда не простили. Наоборот, я протестовал самым категорическим образом. – Павлин развел руками. – Что за человек Семенковский? Я совершенно его не знаю. Один раз повздорил с ним в Питере по поводу Юрьева. Вот и все…
– Достаточно. Он почувствовал в тебе ленинца, а вся эта бражка не с Лениным.
– Ты говоришь… Ты считаешь, что Семенковский…
– Точно я ничего не знаю. – С резким жестом еле сдерживаемого возмущения комиссар перебил Павлина. – Но я чувствую… Я вижу, что это за типы! И вообще после Бреста, когда вся эта бражка выступала против Ленина, у меня нет к ней доверия. Понял? Вот и все. А бумажка? Ну, я взял ее, думая, может быть ты действительно хочешь в отпуск. В конце концов я политический комиссар. Я уполномочен партией делать то, что нужно для блага армии. И я делаю это… И всю ответственность беру на себя.
Вынув из полевой сумки предписание Семенковского, он разорвал его на мелкие клочки и пустил их по ветру.
– Ты остаешься командиром бригады, – сказал он Павлину с ноткой торжественности в голосе. – И мы с тобой выполним не этот, а ленинский приказ.
– Клянусь! – взволнованно сказал Павлин. – Жизнь отдам, а выполню!
Они стояли у самой воды. Тяжелые волны разбушевавшейся огромной реки подкатывались к их ногам. Низко нависло злое серое небо.
Молодые березки разбежались по береговому склону, их из стороны в сторону качало ветром, и казалось, что они машут буксирному пароходу, медленно тащившему тяжелые баржи с орудиями и боеприпасами. Чернели сваи разбитой снарядами пристани. Над шумевшей рекой с криками носились чайки. Все было сурово в этой картине, развернувшейся перед глазами комиссара и командира. Они стояли рядом, плечом к плечу, словно обретая силу в этой близости.
– Ну, пошли, – сказал Фролов.
– Спасибо тебе, – Павлин провел рукой по лбу. ~ Искренне благодарю тебя за доверие, товарищ комиссар, – сказал он и протянул Фролову руку.
В деревне на высоком берегу уже засветились огоньки.
Павлин и Фролов шли домой огородами. Вдруг до них донеслись звуки гармошки. Они остановились. Около избы, в которой жил Павлин, собрались бойцы. Вестовой Павлина Соколов пел, подыгрывая себе на гармошке.
Вот с фронта приходят известия,
И есть в них военный приказ
О сыне, геройски погибшем
За нашу советскую власть…
Убит он английским снарядом,
Засыпан холодной землей,
Но эта могила священна:
В ней похоронен герой.
Песня эта, сложенная одним из красноармейцев, кончилась, но Соколов еще играл. Слушатели притихли. Сидевший среди бойцов старик Нестеров задумчиво следил за пальцами матроса, быстро перебиравшими клавиатуру. Наконец раздался последний перебор, мехи вздохнули беззвучно, и гармонь замолкла.
– Соколов! – крикнул Павлин. – Почему ты здесь? Вестовой вскочил:
– Только что прибыл… Повреждение линии! Ветром, что ли, провода сорвало…
– Марш к телеграфу! И не возвращайся до тех пор, пока не получишь известий!
– Есть не возвращаться! – Соколов вытянулся.
3
Подоконники в комнате Павлина были тесно заставлены горшочками с геранью. На столе горел круглый пароходный фонарь. За окнами шумел дождь. Настроение людей, сидевших в комнате, было под стать ненастной погоде. Всех мучило отсутствие известий из Москвы. Павлин то и дело посматривал на часы. «Если Соколов через полчаса не вернется, сам поеду на тот берег», – решил он.
Совещание длилось уже второй час. Обсуждение главного вопроса не вызвало никаких разногласий. Не задерживаться на Красноборских рубежах, а смело идти дальше – таково было общее мнение.
Кроме Павлина и Фролова, в комнате находились Драницын, Бронников, командир морской артиллерии Жилин, артиллеристы из дивизиона, командиры и комиссары отрядов, прибывших с Балтики. Протокол совещания поручили вести Андрею. Он уселся за столом рядом с Павлином.
Фролов еще не выступал. Он только задавал вопросы тем комиссарам или командирам, которые докладывали о своих отрядах, об их готовности к бою. Одна и та же мысль ни на минуту не покидала его: «А что делается сейчас в Москве?»
Когда почти все присутствующие высказались, Фролов попросил слова.
Свою речь он начал с одобрения действий, предпринятых штабом бригады.
– С товарищем Виноградовым я уже обо всем договорился. Теперь надо договориться с вами. С коммунистами бригады. С ее командирами. Вы здесь дрались. Имеете опыт… Правильно! Но как добиться наибольших успехов? Вот что нужно сообразить! Дело касается не только техники десанта. Многое придется изменить.
Бронников и Жилин переглянулись. Фролов заметил это.
– Вы, может быть, думаете: «Новая метла чисто метет»? Нет, товарищи, разработанный вами план хорош, но требуется еще больше напора, еще больше стремительности. А ведь это как раз в духе нашего командира… – Он покосился на Павлина.
Но Павлин, облокотившись на руки и прижимая пальцы ко лбу, опустил глаза и словно ничего не слышал.
Комиссар рассказал собранию о том, что говорилось на Военном совете в Вологде по поводу предстоящих операций на Северодвинском участке фронта.
Павлин посмотрел на часы.
– Я слишком подробно? – обернувшись к нему, сказал Фролов.
– Что ты? – возразил Павлин. – Дело серьезное. Я тебя не тороплю. Соколов что-то запаздывает…
– Немыслимо действовать по-старому, – сказал комиссар, помолчав. – Нас губит бездорожье. Таскать отряды пешком по непролазной грязи!.. Куда это годится? Даже тракт, который тянется по берегу, и тот в отвратительном состоянии!.. А как быть с артиллерией?
Он умолк и обвел взглядом сидевших в комнате людей. Внимательно слушая его речь, все они в то же время с тревогой поглядывали на дверь избы. Но Соколова все не было.
Фролов вздохнул: надо продолжать.
– Скажу прямо, товарищи… Дрались вы геройски, но это не значит, что у нас в бригаде нет недостатков. Они есть, и мы должны их устранить. Возьмем, к примеру, ту же артиллерию. Каждый отряд имеет свои орудия. И – надо ему или не надо – все равно тащит их за собой. А там, где они действительно нужны до зарезу, – там их нет. Завязли в болоте или в грязи. И тут один командир просит другого: «Дай мне твои пушки – тебе они сейчас не нужны…» На что это похоже? Торговля какая-то! Нет, товарищи, с этими порядками пора покончить. Пушек мало… Поэтому нужно организовать артиллерийскую группу самостоятельно. И довольно волочить пушки по берегу. Надо перебрасывать их главным образом водой…
– Для дальнобойных это годится, – сказал кто-то из командиров.
– Не только для дальнобойных, – резко возразил Фролов, – но и для легкой артиллерии. Распутица! Нельзя губить орудия. Надо научиться маневрировать. Надо учитывать все особенности данной местности и действовать не с кондачка. Главное – учитывать обстановку. Жизнь, товарищи, с каждым днем предъявляет все новые требования. Мы создаем Красную Армию. С железной дисциплиной. Это будет грозная сила. Пора бросить старые привычки! «Эти пушечки мои, я их тебе не дам», – такие разговорчики придется отставить. Кончено! Мало ли что было на первых порах… Повторяю, мы создаем армию. Армию!.. Не отдельные отряды, что действовали до сих пор каждый на свой страх и риск… кто в лес, кто по дрова. Это относится, – прибавил он, – не только к артиллерии. Вся наша бригада сверху донизу должна быть проникнута железной армейской дисциплиной. Ясно? Я буду этого требовать, товарищи. И не постесняюсь крепко взыскивать с тех, кто будет мне мешать.
Большинству командиров понравилось и то, как говорил комиссар, и само содержание его речи. Многие на собственном опыте ощущали, что пришло время навести в бригаде настоящий армейский порядок. От этого зависели дальнейшие успехи в борьбе с врагом.
Почувствовав общее настроение, Фролов хлопнул рукой по столу и сказал:
– Значит, условились! Будем проводить в жизнь… Теперь дальше… По вопросу о десанте.
Он обернулся, отыскивая взглядом Драницына, сидевшего за его спиной на лавке.
– План десантных операций будет доложен прибывшим вместе со мной военспецом товарищем Драницыным. Я предлагаю предоставить ему слово.
– Прошу, – коротко сказал Павлин.
Драницын встал.
– Успех десантных операций главным образом зависит от моряков и артиллеристов, – по своему обыкновению, неторопливо начал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59