Он говорил, хочет с девицей поладить, а про то, что отравить - речи не шло!
- А ведь врёте, голубчик, - подал голос Марк Анатольевич. - Что же тогда, благодаря Петру, должно было выглядеть "достоверно"?.. И почему ваш Георгий был бы вынужден искать замену гитаристу?..
Франц задал Циклопу следующий вопрос:
- А куда он сегодня уехал на машине?..
Тот снова начал финтить:
- Он меня спросил... Я сказал...
- В благодарность за то, что предупредил вас об отраве?.. А можно более внятно? - потребовал Франц.
Тарас Григорьевич начал ещё усерднее шарить глазом по половицам...
Догадку высказал Пётр. Пока говорил, ни разу не заикнулся!
- Ростовцев наверняка видел: Ваську нашёл Егор Сергеевич. А этот сказал, куда ехать... - музыкант, леденея глазами, отложил гитару, сжал кулаки в кувалды.
- Не докажете! - зашёлся в истерике завхоз. - И плёнка - не доказательство! Вы лучше у неё спросите, - он покосился на Василису очками, - почему её-то на месте не было?
Евдокия Михайловна, что сидела всё это время, не промолвив ни словечка, вдруг издала странный звук, словно тонущий вынырнул из воды:
- А потому, ирод, что увела я её от вас!.. В баньке мы с ней ночевали! - Она кинулась к Василисе. - Меня под утро сон сморил, потому и недоглядела. Прости, девонька!.. Чуть не заморозили тебя из-за меня!..
Василиса речитативом пропела:
- А в это время по комнатам траурной сарабандой в паре с чистым воздухом шествовала отрава... - Она вдруг жалобно посмотрела на Петра. Белый, я-то в баньке спала, а ты, бедный...
- А, ф-фигли им! - успокоил певунью гитарист.
Тут Евдокия Михайловна встала, подпёрла кулаками крутые бока и понесла... Непередаваемо!.. Всё абсолютно печатно, бесконечно образно, и неповторимо, как закат над рекой. Самым ласковым было "упыри ненасытные".
Повариха так кричала, что голос её рванулся в закрытое окно, распахнул форточку, перелетел через двор, стукнулся о забор. Около развалин флигеля пробудилось эхо, ответило из глубины брёвен диким, жутким, глухим криком, почти рёвом... Замерло...
Все затихли, прислушиваясь. Только метель подвывала по-волчьи, заметая снегом подоконник. Певунья свернулась калачиком, беспомощно оглянулась на повариху.
- Метель, - успокоила та. - У ней разные голоса.
Василиса потрогала седые пряди...
- Значит, мне опять послышалось... - Потом она звонко, страстно расхохоталась. - Господи! Да о каком наследстве они толкуют?!.. Ну хоть вы им скажите, Игорь Максимильянович! Ну дом-то ещё ладно, можно рассматривать, как повод для беспокойства, хотя я лично сомневаюсь: не вилла и не замок! А письма дедушки... Если этот гад их спёр?.. Когда у нас защищали интеллектуальную собственность? Покажите мне это место! - Певунья вновь залилась смехом.
- И-и, что смеёшься, глупая! - опомнилась Евдокия Михайловна и вдруг всхлипнула. - До чего довели девочку...
Закрывшись фартуком, ушла плакать на кухню.
- Я не п-понимаю, чему ты радуешься, - невольно улыбнулся Пётр, заразившись весельем певуньи.
Доктор покачал оранжевой головой:
- Игорёша, давно ли мы с тобой были такими беспечными?..
Франц неожиданно для себя вслух процитировал дневник Дианы Яковлевны:
- "Давно ли, долго ль... это - для поэтов. Пусть мимолётно жить на свете этом..."
Василиса снова прыснула в кулак.
- Ничего смешного! - строго заметил Игорь Максимильянович. - Вы думаете, он распространил отраву от расстройства, что не уговорил?..
Она всё хихикала:
- Не вышло сразу, зашёл по второму разу, не пережил отказа, оставил заразу...
Услыхав, повариха влетела в столовую.
- Этот ирод опять же за своё возьмёться! Как её уберечь?.. Он же опять, небось, под землю ушёл. Подклеть-то хорошо заперли?
- "Не бойтеся", - поддразнил повариху её же говорком Пётр. - Он, наверно, давно у своих: вертолётчики больше не летают. А у Васьки - у неё вон сколько заступников!
Фомка и Волчок подняли головы одновременно.
Бурханкин, насупив брови, покосился на завхоза, шепчущегося с сыночком и решил внести свою лепту:.
- Кто-то же, это... отвёз автомобиль в лес?!..
Василиса исподлобья посмотрела на Георгия, искоса - на завхоза, открыто - на Франца. Перевела взгляд на Бурханкина...
- Наплевать! Надоело бояться! - И запустила пальцы в седой "ёжик" Петра: - Предлагаю героический эксперимент! Давай, Белый, рыжими станем, как доктор!
- А такими же мудрыми станем?..
- А слабо - дуэтом прогуляться?..
- А пошли! - тут же согласился Пётр. - Точно не боишься?..
Она вдруг поёжилась, прямо в одеяле подошла к окну.
- Нет, всё-таки, кто же там так кричал? - собрала горку снега на подоконнике, утрамбовала в комок...
Евдокия Михайловна закрыла форточку, смахнув с подоконника остатки влаги, спокойно заметила:
- Никто не кричал, тебе показалося. Иди, девонька, проветрися. Видишь, метель утихает - можно, значит.
Василиса перекинула снежок из ладошки в ладошку, одеяло с неё упало.
- А давай, Белый, мы ещё кого-нибудь слепим...
Пётр поддержал её, приобняв за острые плечи.
- А потом - песенку споём!.. А расскажешь о крёстной?..
- А это, как будешь себя вести! - невинно освободилась Василиса от руки Петра, быстро запихнула ему за шиворот снежок и прихлопнула, сразу отбежав на безопасное расстояние. - Тётя Дуся, вы не знаете, где моя куртка?
- Возьми мою, - ревниво глядя на певунью, великодушно разрешил Георгий.
- Подождите!.. - глаза Франца были устремлены на кресло, с которого она только что встала. - Идите сюда. Оба! - приказал он Петру и Василисе.
Ничего не понимая, оба подчинились.
- Смотрите! - Франц указывал на шнур серебряного плетения, которым было отделано самодельное кресло - перевёрнутый деревянный осьминог.
Василиса провела рукой по лбу, обвязанному обрывком такого же шнура.
Игорь Максимильянович спросил Петра:
- Что за дерево, можете определить?.. Случайно, не орех?
Гитарист пробежался пальцами по осьминожьим ногам-подлокотникам, как по грифу, пожал плечами, недоумённо поднял к Францу голову:
- Кажется, да, ну и что?
Бурханкин уже был рядом.
- Мог бы и меня, это... спросить, я бы, это... сразу бы сказал, что орех, - заметил он обиженно, - и стучать бы не стал...
- Нет, простучать надо, - возразил Франц. - Пётр, займитесь этим. Смелее, - подогнал он, - не взорвётся.
Через пару минут из-под обивки широкого сиденья на свет были извлечёны свёрнутые трубочкой бумаги.
Василиса с трепетом коснулась рулона. Развернула завещание.
Как таинственны и прекрасны эти увядшие листки, опалённые временем. Полуистлевшие буквы на них - зародыш, попавший в землю и не взошедший... Они достойны оды!.. Или - возрождения...
Завещание сопровождалось письмом.
"Лёленька, мы незнакомы..." - прочла она вслух первые слова.
Над буквой "Ё" тут же поплыло рыжее облачко - точки размыла капля.
Василиса молча сглотнула ком в горле и дальше читала про себя.
Сквозь время, сквозь белый лист в сизую линейку, из раздвоенного пера сочилась кровавая вязь дедовского почерка. Певунья узнавала, что на синие чернила у бывшего артиста денег не было. Остатки красных учительских он выменивал в школе - за рябчиков.
Часто писал другу, дарил ему воспоминания, наблюдения, мысли... Тот отвечал редко, но подробно, всё рассказывал Ивану Павловичу о семье. Дважды навестил его в добровольном изгнании. В первый раз - тайно поселил в старом флигеле семью врачей. Потом, когда беда их миновала, долго не писал.
Много позже друг привёз трагическую весть: жена Ивана Павловича не перенесла гибели их сына, Артемия... Артюши. Обоих не стало... А вскоре сам навеки покинул мир.
Череда потерь подкосила бывшего артиста. Напоследок он решил посетить места своей молодости. Остановился у дочери друга - у Дианы Яковлевны. И тут... Тут Иван Павлович узнал, что ветвь родового древа не обломилась.
Ольга Артемьевна родилась через полгода после трагической гибели своего отца.
"Ты меня не знаешь, но время пройдёт и всё расставит по своим местам."
Василиса прижала руку к груди. Встала, молча поклонилась Бурханкину, Францу, Евдокии Михайловне.
"От чего пронзительно щемит сердце... Когда видишь три жёлтых листика на новорожденном клёне", - подумал Франц.
*** Сказочник Франц
Вечером в усадьбе фермера - просто зимний земной рай!
Но сахарный двор, залитый лимонным соком фонаря у ворот, снежные мотыльки, мельтешившие под ним, тропинка к крыльцу, расцарапанная лыжнёй, всё гостеприимно и встревожено торопило: "Скорее в дом!.. Здесь жутковато... На семьдесят пять вёрст вокруг - ни одного храма!"
А ведь, судя по полузаметённым следам, кто-то не побоялся тут гулять в одиночку.
Да и Франц - ничего: выгрузил из саней вещи, определил Василису с Петром на постой, отправил Бурханкина проводить Евдокию Михайловну и долго прохаживался с Фомкой во дворе, собирая мысли в кулак.
Вскоре к ним присоединился доктор Рубин.
- Ну, что, Игорёша, развлёкся? Что опять думаешь?..
- Да вот, Марк Анатольевич, всё пытаюсь понять, куда же он делся. Видите, даже сюда добрался. Вон его следы - вокруг дома. Лазейку, видно, искал. Неужели уж так сильно ему Василиса мешала?.. Ведь он, когда понял, что она не в кровати, а в баньке спит, - пытался её в дом перетащить. Да, видимо, приход Бурханкина помешал.
- Пётр верно сказал: его Циклоп проинструктировал, - высказал догадку Рубин.
- Да. Он же, когда я приехал, сидел, в основном, в котельной. А этот в машину и - сюда. Закончить... Знаете, у него в редакции пожар случился. Сдаётся мне, это не простое замыкание проводки... Кому-то он насолил. Рукописи-то деда где были им найдены?.. Не зря же они попали в архивы нашей "охранки", что-то в них было...
- Игорёша, пойдём, изобразишь теперь девушке подлинно радушного хозяина, хотя бы для разнообразия, - позвал доктор Рубин Франца в дом: - А то, знаешь, она столько за два дня перетерпела! Ещё, как говорит мой внук, "крыша съедет".
Игорь Максимильянович не стал показывать Василисе листочек, выпавший осенью из ладанки. Не сказал, что там дедовским почерком было написано всего два слова: "Оленьке Поповой". Наоборот, чтобы отвлечь певунью от её собственных страхов и впечатлений, принялся на ночь глядя рассказывать гостям страшную сказку про других людей. Это был окончательный итог раздумий Франца о деле фермера, о его жене Шурочке, о том, что же случилось прошедшим маем в семье Виктора Зуевича Степнова.
Не стану повторять целиком: финал вы знаете. А вот - начало:
- ...Всем удалась жена Виктора Зуевича, только здоровья Бог не дал. Сердце пошаливало. Но Александра старалась всю жизнь не обращать на это внимания... До тех самых пор, пока райцентровскую больницу не возглавил Александр Миронович Посередник. Это его позже сменил на посту доктор Рубин. Будущий главврач, Саша Посередник, оказывается, в детстве жил по соседству с ней. Мальчишки дворами враждовали, девчонки отмывали их после боёв, чтобы те домой могли показаться. Вот он, видите?.. Подросток, будущий студент столичного мединститута.
Бумаги, что Франц собрал в доме Степновых, он позже передал Виктору Зуевичу, но детское коллективное фото не вернул. Может, оставил, как напоминание о "деле фермера".
- А вот это Ляля Хорошенькая, его сводная сестра. Её девичья фамилия Посередник. Здесь Ляля у отца на каникулах. (Стройная, статная, с трудом опознал, видели бы вы её сейчас!) Рядом - маленькая Шурка-соседка, которая была сиротой. Воспитывала её крёстная... (Ольга Артемьевна, это вам никого не напоминает?..) Механизатор Михеич всё твердил на поминках, что знает Шуру с детства. Это потому, что неоднократно видел такую же карточку: в доме местного капитана милиции Аркадия Петровича Хорошенького.
Франц принёс из холодильника вчерашние котлеты. Поставил на стол рядом с хлебницей.
Василиса вдруг обрадовалась:
- Ой, красивая, с рыбками... Это на ней вы тогда отравленные пирожки из ресторана... - Пётр пнул её под столом коленом. Василиса запихнула в рот целиком котлету без хлеба и прошамкала:
- Дальше рашшкаживайте! Кто вшё это подштроил?..
Франц хотел продолжить... как вдруг вдали зарокотало. Грохот завис над домом.
- И у вас!.. - всплеснула руками Василиса, будто глухонемой вскрикнул.
- Ни ф-фига себе! - Пётр подошёл к окну. - Глядите, куда он п-прёт.
Франц и Василиса тоже приникли к стёклам, пытаясь рассмотреть что-нибудь в ночном небе за морозным рисунком. Двор казался нереален - как в кино. Сама гигантская стрекоза утонула во тьме, но под перевёрнутой воронкой прожекторного света, в опасной близости от крыши, медленно кружил на тросе автомобиль Ростовцева.
Длилось это - минуту, две, может, пять... В какой-то момент нелетающий объект вдруг резко отклонился, как маятник, и - исчез вместе с конусом луча.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ Эхо
"Напрасен ваш призыв!
Могу ли я покинуть лотос,
обрызганный росой?
Могу ли возвратиться снова
В мир дольней суеты?"
Сэй-Сёнагон "Записки у изголовья".
Страшно лишь то, что в начале... Середина трудна... А вот финала ждёшь с нетерпением. Ну, что ж, тогда надо отбросить страх, взломать традиции и повернуться к истокам, к началу начал... К весне...
Бурханкин что-то издали кричал.
- Что случилось, Вилли? - крикнул Игорь Максимильянович, разбрызгивая на бегу лужи охотничьими сапогами.
Бурханкин сделал последний стремительный рывок, подкатил, достал из-за пазухи большой конверт.
- От кого, - протянул руку Франц, - от моих?..
- Догадайся! - продолжал мучить Бурханкин: роль "почтового голубя" удалась, слетал не напрасно!
Франц апеллировал к своему псу:
- Фомушка, чего Вилли от нас хочет? Почему так издевается над старым больным пенсионером?!
Он демонстративно повернулся к Бурханкину спиной, стараясь укоротить шаги, пошёл к дому.
- Фима! Ты куда? - опешил егерь, едва поспевая на лыжах. - Я же... Ты же... - наконец обиделся: - Даже не знаешь, от кого, а уходишь!..
Вот незадача! Но он надеялся, что последнее слово всё-таки находится в его руках:
- Это же от Дианы!..
Шаги Франца сократились до четверти метра, спина выпрямилась, как антенна. Подпустив Бурханкина ближе, он быстро повернулся и вырвал депешу у зазевавшегося друга. Тот от неожиданности едва не разбил две бутылки пива, которые прихватил по дороге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31