И принялся болтать, точно баба на Привозе. Я внимательно слушал. Гаррик нес такую ахинею, что вяли уши. У меня. И тем не менее из словесной руды я извлек крупицы полезной информации.
Медицинский Центр состоит как бы из трех подразделений (кругов ада, хохотал Гаранян): сектор А, сектор Б, сектор В — и зоны «Гелио». Эта зона самая засекреченная; право прохода туда имеют только члены Правления; их всего пять, светил всевозможных наук. Простые, смертные сотрудники имеют доступ каждый в свой сектор. Пройти в другие без спецразрешения невозможно по причине сложной электронной системы, которая чувствительна к любым вторжениям.
Словом, из бестолковой болтовни великолепного Гоши я понял, что вся наша (с Орешко) Акция есть чистейшая и откровенная авантюра. На авось. Лезть в пламедышащую пасть дракона без огнетушителя?..
Правда, признаюсь, в какой-то момент мне показалось, что Гаранян валяет дурака, запугивая меня. Зачем? Нет, он был искренен в хмельном, хвастливом угаре, и от него так натурально разило, что все сомнения терялись в ядовитых испарениях перегара.
Машина, выбравшись из городских заторов, покатила с ветерком по трассе. Правительственная трасса вела в дачно-охотничьи угодья и поэтому была чиста от снежной каши и ледяных горок и луж. Великолепный Гоша, убаюканный движением, дрых в счастливом неведении своего печального будущего. Впереди его ждала либо случайная пуля, либо койка в грязном лечебно-трудовом профилактории для матерых алкоголиков. А вот что ждало меня за зимними лесами и мерзлыми полями, опаленными ранним багрянцем заката? Вопрос, конечно, интересный, повторим вслед за классиком-сатириком. Но у меня нет ответа на этот вопрос. Я не знаю. Не знаю. Ничего не знаю. Быть может, в незнании и есть надежда на то, что Боженька будет милостив и добр к грешнику-атеисту.
Господи, дай мне сил и веру в победу! И, точно услышав мои страдания, небо над дальним вишнево-темным лесом разверзлось, и я увидел мощного и величественного рыцаря на лошади-облаке. Рыцарь в доспехах, отливающих кровавым закатным заревом, с острым копьем наперевес двигался в свободном, беззвучном, прекрасном пространстве. Он, посланец Неба, направлялся туда, куда и я — жалкий, убогий, плюгавенький пигмей, сидящий в вонюче-бензиновой, металлической коробке.
Боже мой, что это?
Я задал себе этот панический вопрос и тотчас же получил ответ. Ангел-хранитель. Да, это мой ангел-хранитель. Ангел-хранитель.
Он уходил за край леса, превращаясь в крылатую птицу победы. Не сокола ли?
От увиденного катаклизма природы я зазевался, и моя автостарушка влепилась в придорожный сугроб. От удара великолепный Гоша проснулся и сразу же издал неприличный пук своей нижней трубой, испоганив и воздух, и чудное видение.
Небо помрачнело, и повалил липкий, мокрый снег. Даже не верилось, что минуту назад природа дарила свое величие и мистическое озарение небес.
Я выматерился примерно так:
— …!..!….!
— Ты чего? — удивился Гаррик-героин. — Ну и погодка, мать её поземка!
— А скоро ли нам? — поинтересовался я. — Метелица метет.
— Ааа, сразу после Барвихи, — последовал ответ моего клятого спутника. — Не пролети, сокол, там поворотик скромненький такой… Ууу, головушка как дерево…
Я открыл бардачок: поправься, дружок, а то будешь Буратино. Великолепный Гера ахнул:
— Алекс, ты иллюзионист, ты мне друг по гроб жизни. — Вытащил солдатскую фляжку. — Ууу, да ты Смирнов-Водкин! Я в тебя влюбленный! Открутив колпачок, заглотил содержимое фляжки. — Ууу, крепка, фря. Перцовка?
— Скипидар на дусте.
— Перцовка, е-е! Продрала, как на кол сел.
— Перчик — не человек!
— Это точно! Можно жить дальше! — заорал великолепный Гоша. — С колом в жопе! Уррра!
И он, патетический дурак, безусловно, прав: впечатление такое, что вся страна живет и процветает с колом в интересном месте. И большинство населения делает вид, что такое положение вещей приятно для пищеварительного тракта.
Что и говорить: загадочная русская душа. Скипидар на дусте. Надеюсь, я всеми буду верно понят, включая также определенную часть дуболомных по убеждению граждан.
Санаторий находился в сосновом бору. Был огорожен чугунной решеткой, поверх которой неназойливой вязью пробегала колючая проволока под чувствительным, должно быть, напряжением. Для любопытных тел.
На контрольно-пропускном пункте нас задержали. Моя автостарушка оказалась без права проезда на территорию заповедника для партийно-государственных бонз. По этому мелкому поводу великолепный Гоша устроил вселенский хай, подняв на ноги всю Службу безопасности. Я, грешным делом, решил, что мое путешествие к зомби заканчивается, толком не начавшись. К моему удивлению, скоро нам дали зеленый свет к профессору Гараняну Ашоту Гургеновичу в сектор А. И мы проехали в зону повышенной опасности и скрипуче-старых сосен — ровесников тех, кто любит гулять под ними, корабельными мачтами.
Ведомый указаниями беспокойного спутника, я подрулил авто к неказистому административному зданию в два этажа. Неужели в этом каменном сарае находится ультрасовременный Центр по выпрямлению мозговых извилин? Странно. Но делать нечего, мы с хлопотливым Герой выбрались из машины. Морозец и сосновый воздух кружили голову. За плотной стеной корабельных мачт угадывались лечебно-санаторные стационары, похожие… На мгновение мне показалось, что я снова в лагерной зоне: колючка вокруг, строгая пропускная система, здания, похожие на бараки, лай дрессированных псов… Чур меня, чур!
Интересно, какая разница между зоной в тайге и зоной в подмосковном сосняке? Наверное, никакой. Разве что в баланде. А так — мы все заключенные мирских и мировых обстоятельств.
— Дыши-дыши напоследок, Водкин, — пошутил Гаранян-младший. Опускаемся в преисподнюю.
— Закуси снежком, — посоветовал я спутнику, — а то нас туда не пустят.
— Пустить-то пустят, а вот выпустят ли? — многозначительно проговорил Гера и рухнул в сугроб для частичного отрезвления.
Я слепил снежок и подбросил холодный мячик в небо, словно желая напомнить о себе небесному ангелу-хранителю, скрытому мутно-мокрой пеленой.
— Ну, вперед, — сказал наконец великолепный Гоша. — И будь, Александр, внимателен. — И пропел частушку: — «Оглянись вокруг себя, не еб… ли кто тебя!»
— Намек понял, — корректно ответил я.
— Ну, тогда нам сам черт не страшен!
Жаль, что я атеист, перекрестился бы, ей-Богу!
В административном коридоре плавал крепкий запах общепитовских щей, хлорки и прошлогодних стенгазет. На однотипных, крашенных белой масляной краской дверях висели таблички с цифровыми обозначениями-шифрами, точно номера на зековских бушлатах.
— Что это? — поинтересовался я.
— Не бери в голову, — отмахнулся Гера, все больше превращаясь с каждым шагом в скромного младшего научного сотрудника. — Пришли. — Остановился у одной из дверей, осторожно постучал. — Ашот Гургенович, к вам можно?
— Кто там? — раздался из кабинета прокуренный басок.
— Это я. Со Смирновым-Сокольским.
— Ну-ну, жду-жду.
Мы вошли в кабинет. Скромный кабинет уездного врачевателя. За столом сидел колоритный седовласый старик в медицинском халате. Коротко взглянул на нас. Белки у профессора были лиловыми, как у негра боксера после нокаута.
— Ну-с, сволочь, снова натяпался? — сурово буркнул Ашот Гургенович. Позоришь наш род?
К счастью, его слова относились не ко мне. Племянник залепетал что-то в оправдание, мол, это ещё с первомайских праздников. Дядя бухнул кулаком по столу.
— Молчи, подлец!
— Мне лучше выйти, — предложил я.
— Нет, выйдет он!
— И это вместо благодарности за специалиста, — обиделся великолепный Гоша, отступая, однако, к двери. — Дядя…
— Я на рабочем месте тебе не дядя… — рявкнул профессор Гаранян. Придешь, когда протрезвеешь, как снег в лесу!
Бедный Гаранян-старший, подумал я, никогда ему больше не видеть Гараняна-младшенького. В лесу скорее наступит Первомай под Новый год, чем… Мои мысли были прерваны восстанием племянника у двери:
— Пил, пью и буду пить!
— Вон! — снова рявкнул профессор и выпустил из глаз шаровую молнию ненависти и любви.
Великолепный Гоша испепелился, и мы остались одни в кабинете — я, Смирнов-Сокольский, и ГаранянА.Г., профессор.
— Ну-с, молодой человек, ознакомился я с вами. — И мой собеседник выложил на стол папку с моими документами и научными публикациями. — Да, Смирнов-Сокольский… Ну, что могу сказать… Мусора в вашей корзине, молодой человек, предостаточно, — и чтобы я, туповатый, понял верно, указал на мою же голову. — Возьмем, например, ваш труд по телепатии. Тут вы, батенька, зарапортовались… Биотоки мозга не могут преодолеть тысячи километров. Их и в полутора метрах не уловишь — слишком маломощны. Телепаты передают вовсе не мысли, дружище; ведь мысли — это понятия, выраженные словами.
— Но что же передают телепаты, если не мысли?
— Ощущения, батенька, ощущения. Признаюсь, наша группа шла именно по вашему пути. По ложному. И понадобилось больше двадцати лет, чтобы найти ошибку. Да-да, поддались убеждению, что все дело в биотоках мозга. И усиленно изучали биотоки. Увы, — развел руками.
Я выразительно почесал затылок, не зная, что вообще говорить. Как говорится, влипла птичка по самый клювик, а кошка рядом зубки точит. К моему облегчению, профессор был из тех фанатиков своего дела, который любит сам излагать суть проблемы:
— Мы заблуждались, потому что работали как бы в настоящем времени. А как быть в случаях, когда информация идет из прошлого или из будущего? И мы пришли к выводу, дорогой мой, не без помощи, признаюсь, некоторых американских экспериментов. Они, как известно, не делают тайн из своих опытов. В отличие от нас, м-да. Они замалчивают только практические результаты, дуралеи. Так вот, мы пришли к выводу, что, если говорить упрощенно, существует некий внешний Центр, который и соединяет информационной связью всех тех, кто обладает особой восприимчивостью к сигналам из этого Центра.
— Да, — покачал я головой, состояние мое было близко к идиотическому. — Интересно.
— Вот вы, молодой человек, никогда не задумывались, куда исчезают информационно-энергетические оболочки после смерти человека?
— Задумывался, — пролепетал я. — Реинкарнация…
— Вот-вот. Эта теория переселения душ в новорожденных получила практическое подтверждение. Это так. А куда же деваются остальные оболочки? Есть предположение, что одна из них — чисто информационная, содержащая весь накопленный владельцем интеллект. И эти оболочки сливаются вместе в некоей окружающей Землю сфере. Очень похоже на ноосферу, о которой писал Вернадский, но с несколько более расширенными, так сказать, функциями. И именно эта сфера, носитель интеллекта, носитель опыта, накопленного человечеством за все время его эволюции, и выходит на контакт с живущими поколениями.
— И у вас существуют формы взаимодействия с этим информационно-энергетическим Центром?
— Да-с, — с гордостью произнес профессор. — Самый простой — собственно телепатия, в которой вы, как я понимаю, дока, — когда тебя связывают с нужным человеком и ты считываешь его ощущения и образы. Мы разработали достаточно эффективные способы установления таких связей и методы обучения людей, обладающих определенной восприимчивостью. Именно эта часть нашей работы наглухо засекречена. Надо ли объяснять, почему? Хотя… — И тут по нашим с профессором расслабленным научной беседой нервам ударил телефонный звонок. Мы оба вздрогнули, как дети от ночного кошмара. Гаранян-старший поспешно потянулся к трубке. — Да? — И я увидел, как мужественный, гордый, респектабельный профессор на глазах превращается в половую тряпку. — Да-да, конечно-конечно… Нет проблем. — Аккуратно опустил трубку. Избегая смотреть мне в глаза, промямлил: — Извините, сейчас за вами зайдут. А я на вас даю «добро», — и поставил закорючку в моем личном деле. — Надеюсь, мы ещё встретимся. Желаю успехов.
Кажется, старик увлекся и получил втык от недремлющего уха-ока. За попытку сболтнуть лишнее. Я оказался прав: открылась дверь — в странном спецкомбинезоне, похожем на космический, стоял мордоворотный малый. Примат-астронавт. На его груди пульсировала светящаяся изумрудная точка. Голова была зажата в обруче универсального индивидуального микрофона. Было такое впечатление, что за мной явился гость из будущего.
— Да-да, пожалуйста. — Профессор Гаранян торопливо отдал представителю Службы безопасности папку личного дела. — Следуйте за ним. И выполняйте все его указания. — Это он сказал мне с дрожью в голосе; было такое впечатление, что старика хватит кондратий. Что бы все это значило? А так хорошо начиналось. Кажется, меня берут в профилактический оборот. Утешает лишь одно: если из меня сделают полноценного инвалида или трифон с дерьмом, то никто про такое недоразумение не узнает. И я останусь в памяти народной героем, павшим в невидимом окопе невидимого фронта. Аминь!
Кажется, моя мечта осуществлялась. Помнится, я хотел стать космонавтом, чтобы вместе с лайками Белкой и Стрелкой кружить вокруг земного шарика, олицетворяя мир во всем мире и научный прогресс своей лапотной Отчизны. И вот, пожалуйста, Боженька за облаками услышал мои молитвы.
Правда, поначалу до звезд было далеко. Боец Службы безопасности провел мою светлость к странной двери, потом он, примат-астронавт, что-то пробурчал в микрофон, и в недрах почвы раздался тяжелый монотонный гул, будто из шахты поднималась стратегическая ракета дальнего радиуса действия. (Трепещи, Америка, сейчас мы тебе покажем кузькину мать, мать её так, американскую мечту!)
Нет, это была не ракета, а всего-навсего кабина лифта. Корректным жестом я был приглашен туда. Мой опекун набрал цифровой шифр: 137978931, и мы ухнули вниз, в бездну. Желудок мой прилип к гортани. Я почувствовал, что сейчас мы окажемся-таки в Америке. Со стороны её плодово-ягодных ягодиц. Или вылетим на околоземную орбиту. Без Стрелки и Белки.
Ан опять нет! Плавное торможение; двери открываются — открываются двери, и я вступаю… Чур меня, чур!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78