— У нас зимой тишина, как на кладбище…
— Деточка, — укоризненно проговорила тетка.
— …а у вас шумно, — закончила мысль Ника.
— Это реформы скрежещут, — сказал я.
— Саша, вы против реформ? — удивилась Екатерина Гурьяновна.
— Я против костоправов, которые по живому…
— Ну, без кровушки у нас и хлеб не растет, — вздохнула тетя Екатерина.
— Бабушка, без политики, а? — вмешалась Ника. — Все это пустые разговоры.
— Устами ребенка, — согласился я. — Какие могут быть разговоры, когда, простите, жрать хочется. Каждый день.
— А мы колбаски одесской вам везем, — поняла меня буквально простодушная тетушка. — Домашняя, с перчиком.
— Ба…
— Все в порядке, Ника, — твердо сказал я. — Всю жизнь мечтал о такой колбасе. Южного направления. Да ещё с перчиком.
Кажется, я не совсем был понят, да это и не так важно. Радует другое: нельзя победить народ, у которого сохранилась потребность дарить друг другу натуральные продукты. В данном случае домашняя колбаса из Одессы, да ещё с перчиком, есть символ свободы духа от власти проходимцев, шкурников, дураков и прочих кремлевских тузов.
Когда машина подъехала к знакомому мне дому эпохи кроваво-победной Реконструкции, я вдруг окончательно осознал потерю. Все можно вернуть. Даже долги. Не возвращаются время и жизнь дорогого тебе человека.
Мы медленно поднялись на этаж. Ключом я открыл дверь. Запахи прошлого, как и наши с Ликой тени, гуляли по квартире. Было грустно. Все молчали, совершая скорбный путь по заброшенным, пыльным комнатам. В кухне тетушка Катя всплакнула:
— Лика-Лика, у неё слабые легкие были; ей бы жить на бережку морском…
— Да, — неопределенно ответил я. (Существовала официальная версия: смерть от воспаления легких.)
— Что нам тут делать, не знаю. На каких мы тут правах?
— Не волнуйтесь, Екатерина Гурьяновна, все бумаги там, документы переоформят. Сейчас должен подъехать человечек…
— Ой, Саша, мне эта столица что пряник покойнику. Вот для Ники если?.. А где она?
— Там, — отмахнулся я. — Библиотеку смотрит.
— Она мне внучка. Не родная, да любимая.
— Как это? — не понял я.
Тетушка Екатерина принялась подробно рассказывать о хитросплетениях ветвей гносеологического древа. Из рассказа, если кому интересно, следовало, что у нее, Екатерины, была сестра Таисия, Царство ей Небесное, у которой была дочь Вера, шалопутная такая, так вот она выскочила замуж за моряка-китобойца Федю, а у Феди была дочь пяти лет Ника; через год моряк Федя погиб в походе за китами, а Верка уехала в Австралию за хорошей жизнью, там и затерялась… А Лика — дочь от старшей сестры Варвары, Царство ей Небесное…
О Боже! Я почти ничего не понял, все смешалось под крышей моей черепной коробки. Понял единственное, что все вышесказанное очень похоже на путаный бесконечный телесериал мыльной оперы, где герои ищут друг друга и находят в последнюю секунду долгоиграющей истории. А впрочем, чего не бывает в нашей чудной, как видение, жизни?
Между тем легкий завтрак с домашней колбасой был готов к употреблению. Я заварил чай, жиденький для гостей, себе — покрепче.
— Ника? Деточка? Где же она? — заволновалась тетушка Катя.
— Потерялась, — и отправился на поиски человека.
Нашел я Нику в генеральском кабинете. Она пролистывала книгу из серии «Жизнь замечательных людей»: «Полководец Александр Македонский». Полезное чтение для подростков. И не только. Для маршалов тоже.
— Назад, в прошлое? — поинтересовался я. — Прах веков манит?
— А почему вы так красиво говорите? — сказала егоза. — По-книжному?
Существенное замечание. Что-что, а ради красного словца… Признаюсь, я растерялся; пробормотав нечто невразумительное, я пригласил вредное юное создание на утренний чай.
Сели завтракать. Чай. С перченой колбасой. Обстановка за столом уютная, домашняя. Говорили обо всем и ни о чем. О ценах, моде, погоде, нравах молодежи, родственниках, школьных успехах Ники: она заканчивала десятый класс с золотой медалью… Я старался не блистать красноречием. Я умею учиться на собственных ошибках. И чужих тоже.
Хотя, наверное, я катастрофически постарел; во всяком случае, рядом с джинсовой юннаткой Никой чувствую себя лет на сто, как старый, облезлый петух, живущий лишь по причине своих отвратительных известковых костей, крепких, как железо.
— А вы, Саша, где работаете? — прервала мои горькие мысли тетушка Катя, являясь, очевидно, агентом ЦРУ.
— Научный сотрудник, — проговорил я с неубедительной топорностью. — В научно-исследовательском институте… «Полюс».
Тетушка была удовлетворена ответом, племянница же её выразительно хмыкнула, и по молодым привлекательным очам я понял: мне ни черта не верят!
Эх, где мои семнадцать лет, как страдал бард-горлопан. Повстречать такую девочку в свои семнадцать и утонуть в её прекрасных, синих, как озера… Тьфу ты! Язык твой, Саша, враг твой! Умолкни, дуралей, и посторонись: молодым у нас дорога, как поется в одной оптимистической песенке, а старикам у нас погост!
Шумный приход нотариуса-клерка заканчивает мои мучения и завтрак народов. Мое дальнейшее пребывание излишне. Я раскланиваюсь с тетушкой Катей и обещаю быть непременно, если удачно освобожусь после испытаний в лаборатории НИИ «Полюс». С девочкой я стараюсь быть более сдержанным и все-таки брякаю:
— Ника — это богиня любви или победы?
— Победы.
— Тогда дай на счастье лапу, друг.
Девочка улыбается, протягивает ладошку, я шлепаю по ней, словно пытаясь зарядиться молодой энергией для будущих, незримых для широкой публики подвигов. А, как известно, у нас, в СССР, всегда найдется место подвигу.
Дальнейшие события развивались менее романтично и театрализованно. Ангел мой упорхнул под защиту Небес, бросив телесную оболочку на произвол капризной судьбы. То есть для меня начинались будни на невидимом, повторюсь, фронте борьбы между силами добра и зла. Вопрос лишь в том, кто находится на стороне добра, а кто, наоборот, выступает злыднем. Известно, что я, к примеру, человек добрый и сентиментальный. Могу вздрогнуть от стихов: «Смычок все понял, он затих, / А в скрипке эхо все держалось. / И было мукою для них, / Что людям музыкой казалось». А могу перерезать горло врагу и пойти пить чай. С колбасой, нарезанной тем же самым удобным в обращении ножом.
Так что со мной лучше быть бдительным и без нужды не фамильярничать.
В полдень наступил долгожданный час «Ч». В гости ко мне приехали Никитин и Резо. Более-менее выкарабкавшиеся из предыдущей истории, они вместе со мной, оказывается, продолжали искать приключений на то, что ниже спины. Наша встреча была радостной и долгожданной. Приятно встречать боевых друзей теплыми в зимний день. Мы обнялись.
— Живее всех живых, черти, — сказал я. — Жаль только Степу Рыдвана.
— На себя принял первый удар, — ответил Никитин. — Девять пуль, и ещё жил час…
— И кто же наехал? — спросил я.
— Саша, дорогой, если бы мы знали, мы бы по гостям не ходили, проговорил Резо. — Но то, что тяжеловесы были профессиональные, это я тебе гарантирую.
— Ничего, жизнь долгая, найдем и их, — пообещал Никитин. — Хотя Степу это, конечно, не вернет.
Мы скромно помянули нашего боевого товарища. (Работа-работа.) И принялись обсуждать более конкретно наши общие оперативные действия, связанные с санаторием им. С.М.Буденного.
По предварительным сведениям, санаторий на вид безобиден и прекрасен девственной природой. (О, какие там корабельные сосны, восхищался Резо-Хулио, а медсестры!) Однако под этими корабельными соснами функционирует медицинский Центр, обслуживающий болезненный люд, который состоит из партийно-номенклатурной элиты, то есть из тех, кто способен влиять на ход истории в нашем многострадальном Отечестве.
Система защиты и охраны Центра, к сожалению, неизвестна. Пока. Потому что, по глубокому замыслу полковника Орешко, я вгрызаюсь в этот объект, как вредный жучок-точильщик в дерево, и после моих исследовательских работ по свободному коридору пойдут другие специалисты.
— И какие-такие специалисты? — поинтересовался я. — Наверняка вы, бузотеры.
— И не только мы, — заскромничали герои.
— А кто еще? — насторожился я.
— Это нам неведомо, кацо, — кокетливо ответил Резо.
— А если хорошо подумать, кацо, — и взял товарища за ухо. — Оторву машинку.
— Ай-яя! — завопил Резо. — Хакер! Хакер!
— Ты ещё и материшься, Хулио?
— Он правду говорит, — вмешался Никитин. — Хакер — это не то, что ты, родной, подумал; хакер — это взломщик компьютерных систем.
— Чего-чего?
— Ты что-нибудь в компьютерах понимаешь?
— Ни бум-бум, — признался я.
— И мы тоже, — вздохнул Никитин.
— И что из этого? — не понимал я.
— А то, Алекс, что у тебя не голова, а седло, сказал Никитин.
— Полностью согласен с оратором, — брякнул Резо-Хулио. — Товарищ не понимает…
— Идите вы к черту, — не выдержал я.
— Все очень просто, — сказал Никитин. — Даже ты, Саша, поймешь.
— Не, не поймет, — засомневался Хулио.
— Цыц, балаболка, — предупредил я. — Пристрелю!
— Ой, не дайте погибнуть во цвете лет! — заныл Резо. — Никитушка, говори все. И даже более того!
И Никитин популярно объяснил мне, дураку, что по свободному коридору должен пройти хакер — специалист по компьютерам. Так как по некоторым источникам известно, что вся Система по психотронной обработке людей компьютеризована и, чтобы эту Систему нейтрализовать, нужна профессиональная работа взломщика. Но не медвежатника, взрывающего сейфы бомбовыми зарядами. Необходимы исключительно ум и нежные пальчики.
— А зачем? — все не понимал я. — Взорвем, к черту, все! И даже более того!
— Нельзя, мой друг, — покачал головой Никитин. — Если все хозяйство поднимем в воздух, то и все возможные и потенциальные зомби погибнут.
— Как обкуренный без дряни, — объяснил Резо, специалист по наркотикам.
— Ну, примерно так, — согласился Никитин. — И потом, ты хочешь обезглавить государство?
— Как это?
— По непроверенным данным, через этот веселый санаторий прошел отряд высокопоставленных чинодралов и партийцев. В том числе и наши казначейские птички, как тебе известно. Так что есть мнение, — усмехнулся Никитин, аккуратно перепрограммировать зомби обратно в людей. И так, чтобы они заботились не только о своих интересах, но и об интересах, прости, общества.
— Кажется, я сплю, — признался я. — Чертовщина какая-то.
— Это явь, кацо, явь, — вздохнул Резо. — Если бы не работа, я бы надрался, как летучая мышь. От такой жизни. Чтобы локаторы не работали.
— Надеремся, когда все закончим, — пообещал Никитин. — Какие ещё будут вопросы? Пожелания?
— И кто у нас хакер? — спросил я.
Переглянувшись, мои боевые друзья пожали плечами: этого никто не знает. Хакер — секретная фишка полковника Орешко. Он её держит, как рулетка азартного игрока. Тут разговор, естественно, перешел на великолепного Гошу — он же Гера, он же Гаррик (что значит по фене «героин», заметил Резо), он же Гаранян, он же гарцующая лошадка, на которой я должен въехать на запретную территорию санатория. С минуты на минуту он должен объявиться. Почему, удивился я. Есть данные, что Смирновым-Сокольским заинтересовалось руководство Центра. Оказывается, этот малый, Смирнов-Сокольский, в молодые годы свои был известен в узких научных кругах. Известность пошла ему не впрок — пил как сапожник. И сошел с круга. И вот теперь возродился в моем лице.
— Так мое сурло известно? — удивился я. — И с ним в самое пекло?
— Ты, профессор, известен только своими публикациями, — сказал Никитин.
— А кто это знает?
— Орешко все знает. И это тоже, — ответил Резо-Хулио.
— Понятно, иду на заклание, как барашек, — заметил я. Беспредельщина.
— Никитушка, он боится, — вздохнул Резо. — Сойду я за барашка, да?
— С твоим носом, Хулио, ты верблюд, корабль пустыни, — хмыкнул Никитин. — Лучше уж я на шашлык.
Я не выдержал и сказал своим товарищам все, что думаю. О деле. Если оно сгорит на первых моих шагах, то я спущу семь шкур, невзирая на лица и должности. (Орешко-Орешко, интриган. Одна надежда: он знает, что делает.) На том и порешили. И вовремя.
Затрезвонил телефон — это был восторженный Гоша. Он сообщил неожиданную и радостную весть: моя персона заинтриговала заинтересованную сторону. С его, Гаррика, разумеется, легкой руки.
— Спасибо, Гаранян, — сказал я. Старался быть официальным, как дипломат на приеме в День независимости эскимосов.
— Ты чего? — кричал Гера. — С тебя причитается, Смирнов. Бутыль самогона.
— Два бутыля, — с энтузиазмом пообещал я.
— Тогда я сейчас буду.
— Нет. Я на работе не пью.
— Мы же ещё не работаем, — удивился неутомимый Гоша.
— Но нас уже ждут, — ляпнул я.
— А ты откуда знаешь, сокол ясный?
— От верблюда, — был находчив я. При упоминании благородного животного пустыни Резо закатил глаза, а Никитин погрозил кулаком. — Ты же мне, Гаррик, сам сказал, чтобы я был готов как штык… И я уже готов!
— А тарахтелка твоя на ходу? Свою я где-то потерял. Забыл, куда поставил.
— Хорошо гулял, товарищ.
— Ууу, расскажу, не поверишь. Ну, буду!..
Бросив трубку, я развел руками: зарапортовался малость. Друзья пожурили меня за беспечность и длинный язык. Если дело и дальше так пойдет, то ясному соколу Смирнову, мать его так, перышки до пупырышек пообщипают. На этой оптимистической ноте мы и расстались.
Хорошо иметь верных друзей. С такими можно смело в бой пойти и выдуть два или пять бутылей самогона из родной корабельной сосны. Как утверждают терапевты, березовый сок полезен для пищеварительного тракта и мозговых извилин. Особенно после пятого бутыля сосновой бурды становишься мудрым, как вместе взятые царь Соломон, философ Цицерон и портной из местечка Тель-Авив Гордон.
Я это к тому, что существует банальная истина: то, что у трезвого еврея на уме, у хмельного дурака любой национальности на языке.
Появившись у меня, елочка Гаранян потребовал бутыль самогона. Ахнув стакан коньяка, Гаррик ещё больше взбодрился. Да так, что мне с трудом удалось втиснуть этот бурдюк с дерьмом в машину. Салон промерз, как стены вытрезвителя, и мой новоявленный друг маленько пришел в себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78