— Ну и жара! — устало выдохнула она. — Далеко еще?
— Далеко, Нурайна-шиу. Вот, выпей, освежись...
— Что это? — покосилась женщина на глиняную фляжку.
— Сок тхау с водой... хорошо снимает жажду.
Преодолев брезгливость, Нурайна припала к горлышку. Кислый, с горчинкой напиток был теплым, но приятным. Однако лучше после него не стало. Виски сжал обруч легкой боли, на затылок словно легла тяжелая рука.
Нурайна глянула вслед медленно удаляющимся носилкам — громоздкому сооружению из черного бархата.
— А каково тому, кто внутри? — преодолевая слабость, сказала она. — Мало того, что жара, так еще дышать нечем...
— А нам, Нурайна-шиу, носилки никто и не предлагает, — вздохнула Сахна и так же забавно сморщила нос, как тогда, у калитки.
Чуть пошатываясь, Нурайна выпрямилась. Внезапное прозрение ошеломило ее. Она вдруг поняла, что же упустила она, что просмотрела.
То, как Сахна потерла переносицу, вызвало в памяти беседу у калитки. Тогда пухлая ручка так же взметнулась к лицу, гортанный голос проворковал:
«Хочешь предупредить мужчину, с которым путешествуешь? Я подожду...»
Сахна знала, что Нурайна приехала сюда с мужчиной и живет под одной крышей с ним. В таком случае простая вежливость требовала обращаться к грайанке как к замужней женщине! Все так и называли ее: Нурайна-вэш!
А эта девица упорно величает ее «Нурайна-шиу». Откуда она знает...
Накатывала слабость. Перед глазами плыли цветные пятна. А встревоженный разум продолжал искать ответ.
Только один человек — по ее собственному требованию — именовал ее «Нурайна-шиу». Нхари-дэр... Смотритель ковра и подушек...
Нурайна повернула отяжелевшую голову и в упор взглянула в лицо Сахне. Ей ответил выжидательный хищный взор — взор стервятника, который чертит круги над добычей и прикидывает, можно ли спускаться...
Стараясь высоко держать голову, Нурайна положила руку на эфес. Рука была как из камня — тяжелая и непослушная. Веки упрямо опускались на глаза.
Внезапно это гнетущее чувство исчезло, тело налилось веселой, звонкой силой. Клинок сам вылетел из ножен и взвился над головой. Насмерть перепуганная Сахна с визгом бросилась наутек по переулку, а Нурайна издала грозный и гордый боевой клич, готовясь драться хоть со всем миром — и победить!..
Увы, это было уже во сне. А наяву обмякшее тело Нурайны сползло по глиняному забору на землю. Сахна, перепрыгнув через уснувшую грайанку, с криком замахала руками вслед невольникам, которые медленно удалялись с носилками по переулку... очень медленно... словно ждали приказа вернуться...
21
— Но это... это просто невероятно! Это необходимо записать... для истории, на века... слышишь, мой мальчик?.. Ох, умоляю Сокола простить мою дерзость...
— Кому Сокол, а тебе до самой Бездны Орешек... Мне говорили, что ваасмирский летописец занес в свои книги все, что со мной случилось... нет, конечно, не все, а только то, что я рассказал на суде...
— Этого мало! Необходимо сохранить для потомков каждую подробность! Я сам этим займусь. На обратном пути расскажешь все еще раз, не упуская ни одной мелочи. А официальные летописцы — знаю я их! Наверняка этот ваасмирец исходил слюной, расписывая королевскую мудрость, а твои приключения переврал! А со временем искажения станут еще значительнее. Так всегда бывает!
Илларни разволновался, глаза его яростно блестели, тонкая рука грозно рубила воздух. Орешек с детства знал это свойство старика — легко забывать о собственных невзгодах и со всем душевным пылом бросаться в ученые рассуждения. Сейчас Илларни не думал о том, как выбраться из чужого города, где он считается преступником. Его заботили куда более важные и неотложные вещи.
— Наше летописание оставляет желать лучшего! Что увидят потомки, обернувшись в прошлое? Они увидят здание с пышно разукрашенным фасадом — но без людей. То, что потомки прочтут, если вообще захотят марать руки о наши летописи, будет приглаженным, приукрашенным, упрощенным изложением бурных, запутанных, подчас кровавых и отчаянно противоречивых событий... Скажи, мой мальчик, та рукопись, что я прятал в тайнике за очагом... не нашли ее?
— Наверное, там и лежит...
— Это хорошо, надо будет ее оттуда забрать. Я изложил в ней свои взгляды на то, чему был очевидцем. Ты же знаешь, я никогда не ограничивался одной астрологией...
Орешек кивнул. Он помнил стеклянные сосуды странной формы, наполненные загадочными жидкостями и порошками (мальчику запрещено было подходить к столику с этой звенящей красотой); помнил расстеленные на полу карты далеких земель, по которым хозяин ползал, сверяя расстояния и названия чужих городов...
— Знаешь, мой мальчик, у меня иногда возникает ощущение... будто все войны, мятежи, заговоры, объединения стран в громадные государства и гибель империй, все это лишь кажется бессмысленным кипением человеческих страстей или слепой игрой случая, а на самом деле подчиняется некой системе законов, некоему сложнейшему порядку, который можно изучать, но которым нельзя управлять. Или можно? Вот это вопрос! Но как на него ответишь без подробных, достоверных сведений о прошлом? Прежние летописцы были такими же придворными блюдолизами, как нынешние... думали не о грядущих веках, а о снисходительной улыбке тогдашнего правителя... хотя этот правитель вряд ли читал их рукописи! — Илларни стал похож на ребенка, которого несправедливо обидели. — А сколько увлекательных, ярких, потрясающих воображение исторических эпизодов под пером летописцев превратилось в слащавые верноподданнические легенды! Взять хотя бы случай, когда проигрыш в «радугу» привел к тому, что Огненные Времена сменились Железными... кстати, эта история немного схожа с тем, что случилось с тобой. И кто об этом знает? Хорошо еще, Нурайна взяла на себя труд порыться в архивах Клана Дракона и восстановить подлинную картину прошлого...
Внезапно Илларни замолчал, проницательно взглянул в лицо Орешку и мягко спросил:
— Но ты не сказал, почему именно сейчас Джангилар решил вернуть меня домой? Через пять-то лет... неужели совесть заела? Или... или что-нибудь изменилось?
Орешек почувствовал себя так, словно удар в живот вышиб из него дыхание. Вот мгновение, которого он ждал и боялся! Пора объяснить своему дорогому господину, что на родине он будет подвергаться, пожалуй, не меньшей опасности, чем в Наррабане. Что старый ученый нужен государю ради тайного, недоброго знания. Что неизвестно, какими именно способами король будет вытягивать это знание из упрямого, непреклонного Илларни...
Но как бы ни обернулось дело, он, Орешек, всегда будет на стороне своего хозяина, который растил его с такой заботой и любовью. Он затем и в Наррабан поехал, чтобы в опасный миг быть рядом с Илларни. Все равно люди Джангилара разыскали бы старого астролога, так лучше этим королевским посланцем быть Орешку. Уж он-то господина никому в обиду не даст, даже королю (которому, кстати сказать, новоиспеченный Сокол еще не успел поклясться в верности)...
Но сказать он ничего не успел: позади скрипнула дверь.
— У вас калитка открыта... и никто не отзывается.
В комнату заглянула пухлая девица с остреньким носиком и круглыми, чуть навыкате глазами.
— Я Сахна-шиу, меня прислала госпожа Нурайна. С ней... произошел несчастный случай.
Мужчины встревоженно вскочили на ноги.
— За переулком Кожевников... — затараторила девица, — колодец для нечистот... решетка деревянная... сейчас там сухо, вот госпожа и не заметила, наступила на край решетки... а он возьми да подломись. Нурайна-шиу вывихнула ногу и щепками поранилась. Рядом дом моей сестры, она вдова, уехала к родичам мужа в Тхути-до, а ключ мне оставила. Вот там госпожа и дожидается.
Орешек уже пристегнул к перевязи меч.
— Я быстро... Запри калитку, господин мой, и не впускай никого, пока я не вернусь.
— Неси ее не к лекарю, а прямо сюда! Я сам посмотрю, что у бедной девочки с ногой.
— Если только вывих, я вправлю, меня Аунк учил...
— Но она ободрала ногу о решетку... если грязь попала в кровь, может быть скверно... Ну, что ты встал, горе мое, беги скорее...
Орешек и Сахна вышли за калитку. С противоположной стороны улицы ничей взгляд не проводил их: Вахра-вэш только что испекла лепешки и теперь делила их между тремя голодными перемазанными ртами.
Илларни двинулся было вслед Орешку, чтобы запереть калитку, но сказалось волнение бурного дня: ноги мягко подкосились, старик опустился на порог. Так сидел он, стараясь унять сердцебиение, смотрел на листья винограда, что в сумерках темными пятнами распластались по стене, и пытался уместить в сознании немыслимую перемену, происшедшую с его мальчиком.
Когда слабость прошла, Илларни поднялся на ноги... и тут калитка распахнулась. Во дворик шагнули трое, и старик почувствовал — сердцем, кожей, кровью, застучавшей в висках, — что само Зло вошло вместе с ними.
В ужасе Илларни метнулся в дом и поспешно заложил изнутри засов, понимая, как ненадежна эта преграда.
— Вышибить дверь! — приказал со двора страшный шипящий голос. Так могла бы говорить змея, если бы обрела дар речи.
* * *
Чинзур вжался в сухую глину забора. Он понял: смерть совсем близка... так же близка, как когда-то в винном погребе Тахизы.
И говорила смерть тем же голосом, что тогда, в погребе.
Бежать, скорее бежать...
Поздно! Кхархи-гарр уже вышли из калитки. Двое несли что-то отчаянно извивающееся, завернутое в тонкий ковер.
Третий задержался над застывшим у забора Чинзуром, крутя в пальцах тонкую веревочку с грузиками на концах.
Чинзур понял, что означает этот жест. Понял, что последние мгновения живет, дышит на этом свете. И даже не сможет вернуться сюда, пройдя сквозь Бездну: не будет у него честного огненного погребения.
Не разум, а какая-то иная сила толкнула его вытянуть вперед руку и жалобно прохныкать:
— Смилуйся... пода-ай слепому, добрый господин!
Пальцы с бечевкой замерли, затем длиннорукий коротышка повернулся и двинулся вслед за своими спутниками. До Чинзура долетело начало шипящей фразы:
— Да он слепой...
Глиняные заборы закачались вокруг, накатила тошнота, тело обмякло, как тряпичная кукла. Но и в таком беспомощном состоянии Чинзур подивился наивности Избранного. Много ли в Нарра-до слепцов-нищих, которые и впрямь ничего не видят? Да и не только в Нарра-до...
* * *
Вахра-вэш, содрогаясь, отпрянула от щели в калитке. Каким ужасом обернулась безобидная попытка заработать немного денег! На ее глазах свершилось черное дело!
Но раз пообещала — нужно держать слово... Страшно, ох как страшно выйти на улицу из своего дворика, ставшего вдруг таким мирным и безопасным! Но надо бежать, пока совсем не стемнело.
Хорошо, что трое ее мучителей, набегавшись за день, уснули вповалку на полу... какие же они милые и славные, когда спят!
Зеленоглазая посулила доплатить за важные новости. А тут уж — важнее некуда! Лишь бы ничего не перепутать... Значит, так: еще засветло высокая грайанка ушла из дому, а в сумерках ввалились какие-то трое... Спутник грайанки был один дома — вот его и утащили, в ковер замотали... Командовал злодеями такой длиннорукий коротышка с сиплым змеиным голосом...
Набросив на голову платок, по-вдовьи закрыв лоб до бровей, Вахра-вэш выскользнула на улицу.
* * *
Чинзур не обратил внимания на пробежавшую мимо женщину. Бездна все еще не выпускала душу заглянувшего в нее человека.
Но постепенно сквозь бездумную радость спасения проступило осознание чего-то скверного...
Ну, конечно! Он опять упустил Илларни. А здесь вот-вот появятся люди Хайшерхо! Ему было сказано: колючкой прицепиться к одежде звездочета! А теперь... Теперь бежать! Удирать, прятаться, спасать свою шкуру...
Поздно! Из-за поворота показались двое. Идут твердо, уверенно, направляются к калитке, откуда только что вышли кхархи-гарр.
Чинзур робко приподнял голову, украдкой бросил взгляд на остановившихся рядом с ним прохожих. Да один из них, кажется, старик! Это еще кто такие?
Сумерки накинули на Чинзура плащ-невидимку. Двое у калитки то ли не заметили прижавшейся к серому забору серой фигуры, то ли не сочли ее достойной внимания.
— Здесь, — негромко сказал по-грайански старик красивым бархатным голосом. — Может, мне пойти первым? Не наделал бы ты глупостей...
— Нет! — хрипло ответил молодой, и Чинзур сжался от заклокотавшей в воздухе ненависти. — Тебе нужен ученый — забирай его. Но самозванец — мой! Сейчас! Немедленно!
— Глупец, ведь ученого здесь еще нет! Мы выйдем на него через эту парочку! Прошу, не торопись...
Голоса стихли за калиткой, конец спора остался загадкой для Чинзура. Но ему и некогда было размышлять о чужих тайнах. Из-за угла вывернулись еще пятеро — здоровенные, плечистые, при оружии. Один из них остановился над Чинзуром:
— Нас прислал Дагхи... Дичь на месте?
Чинзур растерянно молчал. Наррабанец оглядел пустынную улочку:
— А почему калитка нараспашку?!
Сильные руки сгребли Чинзура за грудки, подняли в воздух.
— Упустил добычу, гад грайанский? Я ж тебя прямо тут... своими руками!
Вторично почувствовав дыхание Бездны, Чинзур махнул рукой в сторону распахнутой калитки.
— Там... оба... — прохрипел он. Страшные лапищи разжались.
— Так бы сразу и сказал... Вперед, ребята. Да поосторожнее: молодой здорово дерется. Нашему Дагхи врезал хуже, чем оглоблей! Если схватится за меч, успокойте его колючкой рухху.
— А ты? — спросил один из наррабанцев.
— У калитки останусь: вдруг они от вас ускользнут и на улицу бросятся.
Чинзур чуть не взвыл от разочарования: он-то надеялся, что все уйдут в дом, а он тем временем сумеет удрать...
— Хайшерхо велел поторопиться, — сказал наррабанец, глядя во дворик. — Не знаю как, но храм Гарх-то-Горха тоже про звездочета пронюхал. Уж они-то рады сами такое преступление раскрыть...
— Звездочет — это по их части: оскорбление Единого... — вяло отозвался Чинзур, чтобы хоть что-нибудь сказать.
Ответить наррабанец не успел: маленький отряд победоносно возвратился.
Двое тащили связанного старика с костистым худым лицом и темными колючими глазами. Он смахивал на вытащенного из норы хорька.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103