.. как и другие свои способности, которые были секретом даже от короля.
Женщина сползла на песок и прислонилась щекой к бортику фонтана. Она отдыхала, ни о чем не думая, и даже не заметила, как вернулся брат.
Джангилар был в радостном возбуждении.
— Ты умница, колдунья моя! Вот что значит кровь Первого Дракона! На Рудном Кряже — бунт рабов, и какой бунт! Три подземных поселка объединились и пробились наверх. К ним присоединилось много мерзавцев из охраны. Сотни три-четыре мятежников наберется! Да не по лесам разбежались, а с оружием в руках идут в Силуран. А ведь Рудный Кряж — в той же стороне, что и Ваасмир, ненамного ты ошиблась. Эх, поведу свою конницу на легкую добычу!..
— Я не ошиблась... — начала было Нурайна, но король уже исчез.
Женщина вернулась в беседку и попыталась вчитаться в письмо Хранителя Ашшурдага, но не смогла сосредоточиться и раздраженно отшвырнула свиток.
Вошла старая служанка, склонилась над сидящей госпожой, что-то зашептала.
Щеки Нурайны окрасились легким румянцем.
— Да как он посмел?! Я же приказала ему больше здесь не появляться!
— Прикажешь выгнать в шею, светлая госпожа?
— Нет, — чуть помедлив, решила Нурайна. — Я с ним поговорю.
В беседку шагнул, усердно кланяясь, тощий, благообразный, чисто одетый старичок.
— Зачем ты пришел! Я же ясно сказала, что хочу обо всем забыть! Чего ты хочешь? Денег? Не получишь ни медяка! Или думаешь продать кому-нибудь мою тайну? В добрый час! Кого интересуют старые женские секреты?
Старичок так испуганно замахал руками, что Нурайна замолчала.
— Что ты, что ты, ясная госпожа, да хранят тебя Безликие! Разве бы я осмелился?.. Твой верный слуга принес тебе письмо!
— Письмо? Но... от кого же?
— От кого раньше носил, от того и сегодня принес.
Женщина побелела. Пальцы ее стиснули бархат траурного балахона.
— Он... он жив?!
— Не ведаю, светлая госпожа, девять лет я его не видел. Он, когда уходил, письмо для тебя оставил. И наказал, чтоб я его отнес не когда-нибудь, а в двести девяностом году, в десятый день Звездопадного месяца. Уж прости, госпожа, припоздал я, память уже не та, что прежде...
Неверной рукой взяла Нурайна свернутый в трубку лист плотной бумаги.
— Послание из Бездны... Что ж, ступай. Я прикажу, чтобы тебе заплатили.
Еще раз поклонившись, старик ушел.
Женщина тоже вышла из беседки, села на бортик фонтана и заставила себя развернуть письмо. Пальцы, обычно твердые и послушные, дрожали, взгляд метался по бумаге, не узнавая букв, не понимая смысла написанного. Не сразу сумела она разобрать четкие строки, полные горькой нежности и прощальной тоски. Прочла — и задохнулась, захлебнулась от отчаяния, от невозможности вернуть прошлое. Потоком хлынули слезы — а она-то думала, что разучилась плакать!
Закрыв лицо руками, гордая и холодная Нурайна рыдала, оплакивая единственную свою любовь, потерянную так давно, а теперь навеки исчезнувшую в Бездне. Последний раз в жизни, дав волю чувствам, женщина всхлипывала, вслух звала человека, который больше не откликнется ни на чей зов. И казалось ей, что все в жизни было напрасно и впустую, что отныне и до Бездны не будет ничего, кроме серого перегоревшего пепла прошлых дней.
Обессилев от рыданий, женщина затихла, уронив письмо на песок.
Где-то за оградой сада (в другой, другой жизни!) раздался заливистый смех — что-то развеселило служанок.
Нурайна вздрогнула и выпрямилась, словно это смеялись над ней.
Она сошла с ума! Что она себе позволяет? Закатила безобразную истерику... вздумала сокрушаться о том, чего все равно не вернешь... да и ни к чему возвращать! Скоро окончится срок траура, она снимет этот мрачный балахон и заставит себя обо всем забыть... И не хватало еще, чтобы слуги застали всесильную королевскую сестру в таком позорно зареванном виде!
Нурайна склонилась над фонтаном, поспешно бросая в лицо пригоршни холодной воды. На ноги поднялась уже прежняя женщина — сдержанная, властная, гордая.
Взгляд отыскал на песке скомканное письмо. Что-то в нем было... что-то настолько необычное, что даже под наплывом чувств задержало ее внимание... что-то очень важное...
Подняв письмо, Нурайна перечла его — отстранение, как чужое.
И застыла, вскинув руку ко рту, словно пытаясь заглушить беззвучный крик. Не может быть! Как могла она сразу не заметить такое!..
— Безумец, — шепнули бескровные губы. — Даже не запечатал... и доверил старому дураку...
Ибо хранило то письмо ключ к тайне, способной потрясти страны и народы и изменить лицо мира.
Два слова багряным отсветом полыхнули в душе женщины, затмевая только что прочитанные прощальные строки любви.
Душа Пламени.
Первым порывом Нурайны было догнать брата, рассказать обо всем. Но усилием воли женщина сдержалась. Потом. Это потом. Сначала обдумать все как следует самой. Но еще раньше сжечь опасное письмо. Перечитать, выучить наизусть и сжечь. И растереть пепел меж ладонями.
30
Джилинер Холодный Блеск поднес к губам бокал с вином, но не отпил ни глотка.
Из серебристой глубины зеркала гордо и дерзко глядел Хранитель крепости Найлигрим. Веселый, разгоряченный недавним боем, он снял шлем и, тряхнув каштановыми волосами, что-то ободряюще крикнул бойцам на гребне стены. Победитель...
— Проклятый самозванец!.. Шайса, когда я вижу этого мерзавца, я забываю даже о том, что начертал для этого мира. Почему я не раздавил это насекомое сразу, как только зеркало предупредило меня о нем?
— Я понимаю чувства моего господина...
— Нет, не понимаешь! Для этого надо быть Сыном Клана! Какое гнусное святотатство!.. А каково сейчас Нуртору?!
— Господин, а что король сделал со вторым... с настоящим Ралиджем?
— Держит при себе, но не разговаривает с ним, даже не глядит в его сторону. Свита, разумеется, ведет себя так же...
— Король не знает, кому и чему верить?
— Вот именно... А болван Айрунги проваливает штурм за штурмом. Три атаки — а Найлигрим держится.
— И атаки все слабее... Грозы мешают, да?
— И грозы тоже... Но главное — во время первой атаки колдунишка растратил почти всю мощь Малого Шара и теперь еле поддерживает порядок в своем сером войске. Пора ему вновь напитать Шар силой...
— Он знает, как это делается?
— Да. Айрунги узнал о Шаре и его свойствах из некоей рукописи, которая совершенно случайно попала к нему в руки. Она хранила сокровенные тайны магии и была такой древней, что ее страшно было развернуть...
— Или выглядела древней, — понимающе ухмыльнулся Шайса.
Чародей одобрительно взглянул на своего подручного. Ничего не скажешь, со слугой ему повезло. Хотя, помнится, при первой встрече Шайса отнюдь не выглядел драгоценной находкой...
Когда восемь лет назад неказистого вида бродяга притащился к воротам замка, он походил на слабоумного. Его прогнали бы прочь, но хозяин случайно оказался поблизости. Джилинера заинтересовал тон, которым коротышка предложил убить кого-нибудь. До наивности просто и небрежно — так просит работы точильщик ножей или плетельщик корзин...
О себе он мог сказать лишь, что скитался по свету и убивал людей за деньги. Откуда родом, сколько ему лет — не помнит, потому что это его никогда не интересовало. На вопрос об имени безразлично повел плечом: кто как хочет, тот так и называет. Сколько раз ему приходилось отнимать жизнь? Да разве ж упомнишь? Часто. И это ему нравилось. Где учился своему ремеслу? А везде понемножку...
Но когда бродяга по приказу господина продемонстрировал умение обращаться с разными видами оружия, Джилинер, сам неплохой боец, был изумлен. Мастер, настоящий мастер! И это при такой тупости, при равнодушии ко всему, кроме убийства... В схватке невзрачный человечек преображался: движения становились хищными, стремительными и точными, из глаз исчезала пелена усталости и тоски...
Маг был озадачен, но понимал, что это не притворство Джилинер мог читать в человеческом сердце, как в развернутом свитке, и уловил бы малейшую тень лжи.
Ворон оставил бродягу в замке, дал ему прозвище Шайса, приблизил к себе. Вскоре маг с удивлением заметил, что подручный меняется на глазах. Ум его становился живым и гибким, память — крепкой, речь — по-грайански гладкой и выразительной, насколько позволяло поврежденное горло. Слуга научился понимать хозяина не то что с полуслова — с полувзгляда, а порой давал господину толковые советы.
Маг терялся в догадках. Что послужило причиной такого перерождения? Приятно было бы предположить, что на слугу благотворно подействовало общение с великим человеком... Но Ворон был достаточно умен, чтобы склониться к иному объяснению: Шайсу изменило то, что он принимал участие в магических опытах своего господина и подвергался косвенному воздействию чар...
Впрочем, Джилинер ценил своего подручного не за ум (ума у Ворона, по его глубочайшему убеждению, и своего хватало). Главным достоинством Шайсы была незамутненная верность пса, отыскавшего наконец-то себе хозяина.
Что ж, настала пора вновь спустить этого пса на добычу
— Пока Айрунги занимается Малым Шаром, ты, Шайса, уничтожишь самозванца. Оборона держится на нем, солдаты обожают Хранителя... Жаль, жаль, что умрет он быстро и легко. Хотел бы я измыслить для него кончину замысловатую, неповторимую... знаешь, протяжную, как песня... и такую мучительную, чтобы пламя Бездны показалось ему желанным избавлением...
Шайса понимающе кивнул. В глазах его мелькнуло мечтательное выражение. Кое в чем у них с хозяином были общие вкусы.
— Увы, — вздохнул Джилинер, — думать о собственном удовольствии нам некогда. Просто иди и убей.
— С охотой и радостью, господин мой... Я догадываюсь, как попаду в крепость, но как мне потом оттуда выбраться?
— Тем же путем, каким и войдешь. Дам тебе... скажем, один звон. Такому мастеру этого должно хватить.
— С избытком хватит, господин мой, лишь бы подкараулить его одного, без спутников...
* * *
С гребня стены донеслись раскаты смеха, а затем веселые голоса начали считать: «Раз!.. Два!.. Три!.. Четыре!..»
Орешек улыбнулся. Хорошо, что к людям вернулась способность развлекаться и шутить. Подгорные Людоеды стали для защитников Найлигрима чем-то привычным, хотя и опасным. Враги как враги...
За несколько дней отбиты три атаки. Первая — самая страшная, такое не забудешь. Две другие были менее яростными. Людоеды лезли на стену без прежней прыти, да и меньше их было. А люди продумали способы защиты. Теперь воины стояли на стенах пятерками: двое копейщиков сталкивали лезущих наверх тварей, трое бойцов с топорами прикрывали копейщиков. Если все же Людоеду удавалось пробиться сквозь заслон, внизу его ждали отряды с факелами, сетями и кузнечными молотами...
Новый взрыв хохота отвлек Хранителя от мыслей о Подгорных Тварях.
— Посмотрим, как дела наверху, — бросил Орешек через плечо дарнигару. Тот неохотно, с тревогой двинулся за Хранителем по каменной лесенке.
Во время осады на стенах между башнями дежурило по десятку бойцов. И дарнигар не видел беды в том, что парни при этом немного поболтают и посмеются. Не могут же они два звона подряд с каменными лицами пялиться на далекую лесную опушку... Но Хранитель, Хранитель!.. Не разгневался бы на несерьезное поведение солдат, а заодно и на дарнигара, не приучившего наемников к дисциплине...
А Хранитель улыбнулся про себя, заметив, что Харната одолевает его обычный тихий ужас перед грозящим разжалованием. Это обнадеживало, так же как и вечная его грызня с шайвигаром. Если у людей есть время для житейских дрязг — значит, над головами этих людей не висит близкая катастрофа.
Чем выше поднимался Орешек, тем заметнее становился отвратительный тухлый запах. Это разлагались за крепостным рвом трупы Подгорных Людоедов. Они и пахли-то не так, как обычная падаль!
Люди не утруждали себя заботами об убитых тварях, и запах тления мог бы стать невыносимым, но почти каждую ночь к подножию стены прокрадывались Людоеды и утаскивали трупы сородичей — столько, сколько могли унести. Некоторые наемники по наивности думали, что тела погибших будут преданы Людоедами погребению по обычаю своего племени. Но Эрвар и Керумик так живописно обрисовали солдатам кулинарные пристрастия Подгорных Тварей, что теперь часовых одолевала тошнота при виде скользящих внизу серых теней...
Караульный десяток устроился на гребне стены. Конечно, воины по очереди следили за притихшей ночной долиной, осененной ясным лунным светом. Но и скучать они не собирались. Натянули между двумя зубцами рогожу, укрылись за ней от ветра и забавлялись, как могли.
Орешек знал эту игру. Берется любой предмет — камешек, яблоко — и перебрасывается из рук в руки. Тот, кому предмет бросили, должен быстро, пока приятели не успели сосчитать до пяти, начать рассказывать смешную байку. Не успевал, замешкался — плати каждому из игроков по медяку. Игра могла продолжаться долго: хорошо подвешенный язык считался национальной чертой грайанца — как упрямство и выносливость силуранца, вспыльчивость и любвеобильность наррабанца или скрытность жителя Ксуранга.
Сейчас небольшой круглый камешек лежал на ладони у Аранши. Девушка не спеша, со вкусом повествовала:
— ...Ну, дружки его и спрашивают: «Ты что ж всех нас, наемников, своей трусостью позоришь? Как ты мог позволить паршивому разбойнику один на один тебя ограбить? У тебя ведь и оружие было!..»
Тут Аранша, сидевшая лицом к лестнице, заметила Хранителя и дарнигара, но даже бровью не повела и закончила свой рассказ:
— А он отвечает: «Было оружие, было! В правой руке — топор, в левой — меч... Обе руки заняты были! Я этого разбойника зубами, что ли, должен был грызть?!»
Привстав, девушка через головы хохочущих друзей бросила камешек в сторону Хранителя. Орешек невольно поймал летящий в него предмет.
— Раз! — требовательно и лукаво начала наемница, не обращая внимания на дарнигара, который из-за плеча Хранителя состроил ей зверскую физиономию и показа кулак.
Солдаты обернулись, на миг смутились при виде начальства, но тут же хором рявкнули.
— Два!
Воины дружески относились к Аранше и всегда готовы были ее поддержать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103