— Что вы делаете?! — взревел он. — Скарфаро, что вы делаете?!Священник с крючковатым носом не удовольствовался разбитым аппаратом, — он поднял ногу и стал топтать обломки ботинком. Хруст стоял, будто кости ломались, всё трещало и лопалось, металл скрежетал по металлу, осколки разлетались и ударялись о стены. Потом он нагнулся и подобрал то, что являлось, по-видимому, сердцевиной видеокассеты — круглый, тонкий диск из прозрачного, мерцающего материала — может быть, кремний? — поднял его вверх и с беспощадным выражением на лице переломил пополам.— Священное писание совершенно, — сказал он. — Этому мы учили людей столетиями, пока они не поверили — во благо себе и во обретение мира в душе. Могли ли мы допустить, чтобы что-то к нему добавилось? Нет, не могли. Могли ли мы допустить, чтобы обнаружилось, что Иисус сказал что-то другое, а совсем не то, что передаётся из века в век? Нет, не могли. Могли ли мы допустить, чтобы всё смешалось и спуталось, чтобы открылись двери сомнению, чтобы вера была разрушена? Но без веры нет мира в душе. Наш долг состоит в том, чтобы дать человеку возможность поддерживать веру — даже ценой потери этой веры нами самими.Каун медленно сползал по стенке с искажённым от боли лицом. Рукав его рубашки пропитался кровью. Ничто больше не напоминало образ могущественного и богатого властелина промышленной империи.— Вы не ведаете, что творите, — простонал он. — Вы погубили документ, который мог бы повернуть историю человечества. Вы уничтожили истину. Но ведь это во все времена было делом вашей церкви, не так ли? Преследовать и уничтожать истину.Скарфаро продолжал крошить обломки диска, пока из его рук не посыпались на пол лишь мелкие, сверкающие кусочки.— Истина? — сказал он и испытующе взглянул на истекающего кровью миллионера. — Истина состоит в том, что истина не имеет значения. Христианство существует две тысячи лет, а то, что живёт так долго, будет жить вечно. Истина в том, что реальная личность основателя не играет роли. Наоборот — лучше для всех, что этот человек так неизвестен и так непостижим: иначе из него вряд ли удалось сотворить идола. Даже если ваше видео показывало настоящего, реального, исторического Иисуса из Назарета, — какое человеческое существо может сравниться с тем образом, который создали мы? Нет, нам этот документ не нужен. Он причинил бы только вред.Каун повалился набок. Медсестра бросилась к нему. Никто больше не стрелял, но Стивен видел, как палец одного из ватиканских боевиков дрогнул на спуске револьвера.Скарфаро отнял у него оружие. По тому, как он его взял и как держал в руке, было видно, что он берётся за него не впервые. Он подал глазами знак своему сопровождающему, и тот опустился на колени, достал маленький совочек, торопливо собрал на него обломки камеры и ссыпал их в пластиковый пакет, который тоже извлёк из складок своей тёмной рясы.— Да вы боитесь Его! — растерянно прохрипел Каун. — Вы боитесь Того, кого якобы почитаете!Скарфаро посмотрел на него сверху вниз своими сверкающими глазами.— На сей счёт мы не заблуждаемся, — сказал он наконец. — Настоящий Иисус и сегодня был бы нарушителем спокойствия, угрозой общему порядку, государственным преступником номер один. — Глаза его сузились в щёлки. — Только на сей раз процесс над ним пришлось бы вершить нам. 38 Предлагаемые гипотезы и выводы могут показаться неправдоподобными; но это всё, что мы можем предложить в качестве объяснения. Мы не берём на себя смелость судить, имеет ли всё, что было проделано, научное значение. Может быть, это заключительное суждение было бы менее обескураживающим, если бы важнейшие археологические находки — скелет и инструкция к видеокамере — не были похищены из реставрационной лаборатории Рокфеллеровского музея при невыясненных обстоятельствах. Всё, что нам осталось от этих находок века, — это фотографии и видеозапись первого лабораторного исследования. Профессор Уилфорд-Смит. «Сообщение о раскопках при Бет-Хамеше».
Ему никогда не забыть то утро, никогда не забыть то письмо — невзрачный листок бумаги, сложенный и запечатанный, который он получил из рук в руки от начальника папского информационного центра с тем, чтобы безотлагательно и срочно, через высокие залы, длинные коридоры и высокие лестницы отнести его, ни минуты не медля, и вручить прямо в руки Святого отца. Ему никогда не забыть то благоговение, от которого он содрогнулся в первый момент, когда переступил порог личных покоев Папы — он, простой молодой монах. Святой отец сидел в своём высоком кресле со спинкой, у самого окна, и молился. Или спал, со стороны трудно было определить. Монах остановился на подобающем расстоянии и не знал, что ему делать. Не медля ни минуты, было ему приказано. Он не потерял ни одной минуты, он чуть не задохнулся от спешки. Но не мог же он нарушить покой Папы Римского!Он с облегчением вздохнул, когда Святой отец разрешил раздирающее его противоречие, открыв глаза и тёплой улыбкой дав ему знак подойти ближе.— Что у тебя есть для меня, сын мой? — спросил он шёпотом.— Срочное известие из Израиля, ваше Священство.Он протянул ему записку с посланием. И потом снова стоял в ожидании, пока Папа своими закостеневшими пальцами сломает печать и развернёт листок бумаги. Он смотрел, как Папа читает написанное.Ему показалось, что прямо на его глазах происходит распад человека, стоящего во главе церкви. Что бы ни содержало это послание, оно, казалось, высосало из тела Папы все жизненные силы. Лицо Святого отца посерело и побледнело, как будто в эту минуту за ним явилась Смерть. Рука его судорожно сжала листок бумаги, затем смяла его и бессильно упала на колени, тогда как взгляд в это время был устремлён через окно на небо.— Этого я не хотел, — в ужасе прошептал Папа. — Этого я не велел тебе, Луиджи, нет…Впоследствии всю оставшуюся жизнь молодой монах спрашивал себя, что могли означать эти слова. *** Он стоял в своём кабинете, который наконец снова перешёл к нему, и следил через открытое окно за отъездом Скарфаро и его гладколицых спутников. Никакие силы не заставили бы его выйти во двор, чтобы попрощаться и проводить их.Когда вчера поздним вечером они вернулись откуда-то, вид у них был тревожный, взволнованный, и от них так и веяло чем-то невыразимо злым, холодным и тёмным. Как будто они только что совершили какое-то чудовищное преступление.Но с чем бы они ни прибыли в Иерусалим, их миссия была исполнена. И они вдруг сильно заторопились. Скарфаро поставил Лукаса в известность, что наутро они намерены уехать, и спросил, где, собственно, их машина? Всё это резким, пренебрежительным тоном, как будто он разговаривал с тупоголовым слугой. И патер Лукас проглотил то, что он, собственно, хотел на это ответить, как он проглатывал всё с тех пор, как сюда нагрянул этот человек из Рима, и сказал лишь, что из мастерской звонили и сообщили, что машина готова, её можно забрать.— Ну? — несдержанно рявкнул Скарфаро.— Извините, я не понимаю…— Если машина готова, — отчитал его Скарфаро, — значит, заберите её!Поэтому сегодня рано утром он специально встал пораньше и первым автобусом поехал через весь город в мастерскую, чтобы ждать там у дверей, пока она откроется. Оплатил счёт, естественно — из тех пожертвований, которые давали на храм мелкие лавочники и бедные старушки! И потом пригнал машину через весь город сквозь нарастающие утренние пробки.А теперь он смотрел, как люди из Рима погружают в багажник свою небольшую кладь, как рассаживаются по местам и решают между собой, кто поведёт машину. Он надеялся, что больше никогда в жизни ему не придётся их видеть — ни вместе, ни по отдельности.Равно как и надеялся никогда не узнать, что было у них в сумке, которую они взяли с собой. Что они делали ночью на кухне? По всему дому разносились странные шумы, от которых почему-то мороз шёл по коже. Брат Джеффри был встревожен и пришёл к нему, но пойти на кухню и посмотреть не осмелился. Тогда Лукас сам отправился туда. Просунув голову в дверь, он увидел, как эти люди вынимают из сумки обломки какого-то прибора, похожего на радио, рубят их тесаком и разбивают молотком для мяса и держат потом салатными щипцами над ярким пламенем газовой конфорки, а сжигаемое с вонью плавится и сгорает. Это выглядело так, будто они были заняты уничтожением следов какого-то преступления. В следующий момент один из них встал перед патером Лукасом, загородив собой всё происходящее, и недвусмысленно дал понять, что ему здесь нечего делать.Зазвонил телефон. Патер Лукас не хотел брать трубку, предаваясь своим мыслям, но телефон настойчиво продолжал звонить. Он ответил:— Алло!Он узнал голос звонившего. То был хозяин мастерской. Хриплый, подхалимский голос.— Да? — спросил патер Лукас как можно короче. Он видел этого парня сегодня утром. И считал, что для одного дня этого более, чем достаточно.— Машина, которую вы забрали сегодня утром, — прохрипел голос, — имеет один дефект.Тупой, прожорливый детина, — подумал про него Лукас. — Но зато католик, не так ли? А это главное.— Я думал, вы её починили? — спросил он и с удовлетворением отметил нарастающую резкость в своём голосе. Надо бы его отлучить от церкви. — Или за что я сегодня утром заплатил вам по счёту?— Нет… Да… Её починили, но кто-то из мастеров забыл снова поставить защитные хомуты на гидравлические трубки тормозов! Я только что спускался в мастерскую и увидел, что они там лежат…— Защитные хомуты.— Да. Защитные хомуты.— А что это значит?Голос приобрёл жалобные нотки:— Как бы это объяснить… Защитные хомуты не дают гидравлическим шлангам соскочить со штуцера, понимаете? Если какая-то вибрация, сотрясение машины на выбоинах или кочках… Даже когда водитель просто тормозит, то шланги понемногу соскальзывают со штуцеров. Этот автомобиль ни в коем случае никуда не должен трогаться с места, пока мы его не починим, слышите? Сейчас я кого-нибудь пришлю, кто-нибудь из мастеров приедет к вам с хомутами.Патер Лукас выглянул из окна кабинета. Один из молодых людей с мертвенными глазами как раз открывал ворота на выезд. Остальные сидели в машине. Мотор работал.— Минуточку, — медленно сказал патер Лукас. Он прикрыл микрофон трубки ладонью и с холодным сердцем выжидал. Машина Скарфаро тронулась, медленно выехала за ворота и свернула на улицу, скрывшись из поля зрения. — Вы меня слушаете? — сказал он человеку на другом конце провода. — Мне очень жаль, но машина уже уехала.— О, Боже мой! Вы не знаете, куда она направляется?— В Хайфу.— В Хайфу! А у вас есть какая-нибудь возможность известить водителя?— Нет.Положив трубку и всё ещё держа руку на телефоне, он некоторое время смотрел перед собой невидящим взглядом. Он представил себе дорогу на Хайфу, ведущую через горы Галилеи. Дорогу, полную поворотов, крутых спусков и подъёмов. То была Божья воля, в этом он был твёрдо уверен. Мне отмщение, и Аз воздам.Но тормоза машины не отказали. Ещё до того, как Луиджи Баттисто Скарфаро и его спутники покинули Иерусалим, их машину протаранил грузовик, делая поворот с нарушением правил; авария, при которой, правда, никто не пострадал, но машина была очень сильно помята. Она пошла под пресс ещё до того, как кто-либо успел обнаружить отсутствие защитных хомутов на тормозной гидравлике, а верные служители единственно истинной церкви благополучно добрались до Хайфы на машине, взятой напрокат за счёт страховки виновника аварии. Оттуда они пустились в обратный путь в Рим на корабле, поскольку некоторые предметы гораздо легче было вывезти за пределы страны на корабле, чем на самолёте.Этого патер Лукас так никогда и не узнал. Через неделю после отъезда Скарфаро он пошёл к врачу по поводу нарастающих затруднений при глотании, и обследование показало, что у него прогрессирующий рак пищевода. Последние полгода жизни он провёл в больнице, которой управляли католические сестры. Там его прооперировали и лечили, несмотря на то, что с самого начала было ясно: его не спасти. Сестра, которая сидела у его смертного одра, была потрясённой свидетельницей того, что священник почти до последнего своего вздоха плакал, словно отчаявшееся дитя.Джордж Мартинес тоже никогда не узнал об этом. После своего возвращения в Бозман, штат Монтана, красочно описывая матери свои иерусалимские впечатления, он доставил ей столько радости, что она благословила его древним мексиканским волшебным заговором. Во время своей следующей командировки, которая привела его на раскопки в Центральную Америку, он познакомился с известной Беатрис Азнар, многообещающим историком и к тому же красавицей-дочерью венесуэльского нефтяного миллионера, которая влюбилась в него так же горячо, как и он в неё. Вскоре они поженились и с тех пор живут неподалёку от Каракаса в великолепном имении, площадь которого раз в пять превышает территорию университета Бозмана. Они произвели на свет целую кучу великолепных детей, а остальное время посвящают изучению истории инков, ацтеков и майя.Его бывший начальник, доктор Боб Ричардс, в первой же командировке, которую ему пришлось выполнять одному, без Джорджа, получил сложный перелом ноги, а от университета, в знак признания его заслуг, — должность доцента. И очень вовремя, потому что год спустя одна малайзийская фирма выпустила на рынок сонартомограф, не только значительно мощнее и удобнее в обращении, чем их университетский аппарат, но и намного дешевле, так что его приобретение не было проблемой даже для скудного бюджета исторических институтов, после чего спрос на заказные сонартомографические исследования почти прекратился.Случай с археологическими находками, которые исчезли из Рокфеллеровского музея при загадочных обстоятельствах, равно как и инцидент в Вади-Мершамоне, стали предметом рассмотрения правоохранительных учреждений государства Израиль. Следствие, проведённое прокуратурой, не внесло ясность в дело, фактически оно было провалено, тем более, что подозреваемые, обвиняемые и свидетели давали весьма противоречивые показания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71