Это были обыкновенные соболи из подмосковных зверосовхозов. Мендели надеялись что Осборну не удастся развести зверьков высокой породы. Младший Мендель никогда не осмелился бы помочь американцу завладеть баргузинскими соболями. Он говорил об этом сам, и я ему верю.
— Где он сейчас?
— Он покончил с собой. Слабый был человек. Однако дело в том, что Осборн заполучил семь обыкновенных соболей целых пять лет назад. По нашим самым скромным оценкам, средний приплод составляет пятьдесят процентов в год, так что у него сейчас имеется примерно полсотни соболей. Его сговор с сибиряком Костей Бородиным дал ему еще шесть. Шесть самцов баргузинского соболя. Если придерживаться тех же оценок, через пять лет у Осборна будет минимум двести высокопородных соболей, а через десять лет — более двух тысяч. К тому времени, боюсь, нам придется забыть о нашей исторической монополии на соболя. Гражданин Ренко, почему, по-вашему, вы все еще живы?
— А Ирина Асанова жива? — спросил Аркадий.
— Да.
Аркадий начал кое-что понимать. Он не вернется в загородный дом и его не убьют.
— В таком случае мы к вашим услугам, — сказал он.
— Хорошо. Вы нам нужны.
— Где она?
— Вам нравится путешествовать? — мягко, словно боясь причинить боль, спросил генерал. — Хотелось ли вам когда-нибудь побывать в Америке?

Нью-Йорк
1
Первым впечатлением от Америки были ходовые огни танкера и сигнальные огни на клотиках рыболовных траулеров.
Уэсли, рослый лысеющий молодой человек, с гладкими, как булыжник, чертами лица, с которого не сходило ни к чему не обязывающее выражение любезности. На нем был синий костюм-тройка. Рот, щеки и подмышки Уэсли испускали лимонно-мятный аромат. В течение всего полета он, скрестив ноги, курил трубку и, бормоча под нос, отвечал на вопросы Аркадия. В нем было что-то от неуклюжего теленка-сосунка.
Они занимали в самолете целый отсек. Большинство остальных пассажиров составляли «заслуженные артисты», гастролирующие музыканты, шумно обсуждавшие часы и парфюмерию, которые они успели купить во время стоянки в аэропорту Орли. Аркадия там не выпустили.
— Вы понимаете, что означает слово «ответственность»? — спросил по-английски Уэсли.
Пассажиры сгрудились на одну сторону — самолет подлетал к суше: темные массивы полей рассекались тускло светящимися полосами.
— Это означает, что вы будете мне помогать? — спросил Аркадий.
— Это означает, что данную операцию проводит ФБР. Это означает, — серьезно добавил Уэсли, будто продавал что-то Аркадию, — что мы за вас отвечаем.
— Перед кем?
Всех пассажиров охватило детское возбуждение, когда самолет пролетел над первым американским населенным пунктом. Казалось, что он сплошь состоял из автомашин. Машины забили улицы и прижимались к домам, которые на вид были слишком велики для людей.
— Я рад, что вы задали этот вопрос. — Уэсли выбил трубку о пепельницу в подлокотнике. — Высылка — дело сложное, особенно в отношениях между Соединенными Штатами и Советским Союзом. Нам и без того хватает осложнений. Вы понимаете, что такое «осложнение»?
Крутой спуск создавал иллюзию возрастающей скорости. Показалась скоростная автомагистраль — бесконечная вереница цветных дорожных огней — и исчезла в лабиринте обыкновенных автострад. Не верилось, что может быть столько мощеных дорог. Куда все они вели? Сколько же на них автомашин? Казалось, все население там, внизу, или просто ехало, или переезжало, или эвакуировалось.
— В Советском Союзе осложнением является все, что нежелательно, — ответил Аркадий.
— Вот именно!
Цепочки огней слились в торговые центры, улицы, лодочные стоянки. «РАСПРОДАЖА ПО СЛУЧАЮ ДНЯ БЛАГОДАРЕНИЯ» — гласила огромная вывеска. Над жилыми кварталами самолет снизился еще больше. В иллюминаторах появились подсвеченные изумрудные травяные площадки для игр. Позади домов голубели опустевшие плавательные бассейны. Теперь можно было разглядеть первого американца, глазевшего вверх, стоя в освещенных дверях дома.
— Позвольте сказать вам о нежелательном для нас осложнении, — сказал Уэсли. — Вы не можете перебежать. Если бы операцию проводил КГБ, тогда пожалуйста. Вы могли бы явиться к нам, и мы бы с радостью предоставили вам убежище. К примеру, любой на этом самолете может перебежать.
— А если они не хотят, а я захочу?
— Так вот, им можно, а вам нельзя, — ответил Уэсли.
Аркадий услышал толчок выпускаемых шасси. Он искал в улыбке Уэсли хотя бы частицу юмора.
— Вы, конечно, шутите, — заметил он.
— Ничуть, — ответил Уэсли. — Существует закон. Прежде чем разрешить перебежчику остаться в Соединенных Штатах, его дело рассматривается и решается в нашем бюро. В отношении вас уже принято решение, согласно которому вы не можете остаться в стране.
Аркадий подумал, что у него могут возникнуть трудности с языком.
— Но я же пока еще не пытался перебежать.
— В таком случае бюро с радостью возьмет на себя ответственность, — сказал Уэсли. — Пока вы не попытаетесь перебежать.
Аркадий приглядывался к агенту. С таким человеком он сталкивался впервые. Внешность была вполне человеческая — брови, ресницы, губы двигались как надо, но Аркадий подозревал, что под черепом, в коре головного мозга, помещался геометрически правильный рисунок складок.
— Если вы перебежите, то только к нам, — сказал Уэсли. — К кому бы вы ни перебежали, вас передадут в наши руки. И мы, разумеется, сразу вернем вас в Советский Союз. Так что пока вы в наших руках, совершенно бессмысленно перебегать к нам, не правда ли?
Авиалайнер пролетал над рядами ветхих домов, освещенных ужасными уличными фонарями. Улицы остались позади, и самолет сделал широкий вираж над заливом, а затем все небо закрыл залитый огнями остров. Из воды поднимались тысячи расточительных, как звезды, башен из света. Пассажиры по достоинству оценили это зрелище.
— Значит, вы не окажете мне содействие, — сказал Аркадий.
— Наоборот, помогу всем, что в моих силах, — ответил Уэсли.
За окнами замелькали посадочные огни. Самолет коснулся земли и стал тормозить.
К тому времени, когда самолет подрулил к стоянке «Пан Америкэн», проход был забит музыкантами, их инструментами, свертками с подарками и авоськами с провизией. Русские напускали на лица безразличие к американской технике, и, хотя все проходили мимо Аркадия и Уэсли, никто на них не взглянул. Теперь, когда они были всего в нескольких шагах от потрясающего перехода, напрямую соединяющего самолет со зданием аэровокзала, никто не желал подвергнуться пагубному влиянию Америки. Все оглядывались друг на друга.
Когда все пассажиры покинули самолет и обслуживающий персонал, проникнув в самолет через хвостовую дверь, рассыпался по салонам, Уэсли по служебному трапу вывел Аркадия на бетонированную площадку под хвостовыми двигателями «Ильюшина». Свистели двигатели, мерцали красные хвостовые огни. Неужели самолет сразу возвращается в Москву, удивился Аркадий. Уэсли тронул его за плечо и указал на автомобиль, направляющийся к ним по взлетной полосе.
Они не проходили американскую таможню. Машина выехала через ворота прямо на скоростную автостраду.
— Мы с вашими людьми обо всем договорились, — сказал Уэсли, удобно устраиваясь на заднем сиденье рядом с Аркадием.
— С моими людьми?
— С КГБ.
— Я не из КГБ.
— КГБ утверждает то же самое. Другого мы и не ожидали.
По сторонам дороги мелькали брошенные машины. Не оставленные недавно, а развалины, словно со времен давно прошедших войн. На одной было написано: «Свободу Пуэрто-Рико». По шоссе мчались машины бесчисленных марок и цветов. Водители тоже были всех цветов кожи. Впереди виднелся все тот же потрясающий городской силуэт, что был виден из самолета.
— О чем же вы договорились с КГБ? — спросил Аркадий.
— Договорились, что операцию будет проводить бюро, если только вы не перебежите на сторону бюро, — ответил Уэсли. — Но поскольку вы можете перебежать только к нам, то будете не в состоянии этого сделать.
— Понятно. А вы, значит, считаете, что поскольку КГБ утверждает, что я не их человек, то я на самом деле работаю на них.
— А что еще им остается говорить?
— Но если бы вы поверили, что я не работаю на КГБ, то все коренным образом изменилось бы?
— Несомненно! Тогда то, что утверждает КГБ, оказалось бы правдой.
— А что они утверждают?
— Они говорят, что вы осуждены за убийство.
— Никакого суда не было.
— Они и не говорили, что был суд. Так вы кого-нибудь убили? — спросил Уэсли.
— Да.
— Вот видите. Иммиграционные законы Соединенных Штатов запрещают въезд преступников. Закон очень строг, и мы вряд ли разрешим остаться, если кто-нибудь явится в бюро и заявит, что он убийца.
Уэсли покачивался в машине в ожидании дальнейших вопросов, но Аркадий молчал. Машина нырнула в туннель, ведущий на Манхэттен. В зеленоватом свете туннеля из грязных стеклянных будок полицейские следили за движением. Машина выехала на другую сторону. Улицы оказались уже, чем ожидал Аркадий, и были так далеко внизу по сравнению с ярко освещенным силуэтом, что, казалось, они находились под водой. Тускло светились уличные фонари.
— Я хочу, чтобы вы ясно представляли свое положение, — наконец произнес Уэсли. — Вы не находитесь здесь на законном основании. Но в то же время вы не въехали нелегально, так что и этой зацепки у вас нет. Вас здесь просто нет, и другое невозможно доказать. Я знаю, что это кажется безумием, но для вас это закон. Кроме того, так хотели ваши люди. Если у вас есть претензии, обращайтесь в КГБ.
— А я встречусь здесь с сотрудниками КГБ?
— Я постараюсь, чтобы этого не произошло.
Машина остановилась у стеклянных дверей отеля на углу Двадцать девятой улицы и Мэдисон-авеню. По сторонам козырька с надписью «БАРСЕЛОНА» горели светильники в виде газовых рожков. Уэсли передал Аркадию ключ с пластмассовой пластинкой с названием отеля, но на мгновение задержал руку.
— Ключ от ее номера. — Уэсли отпустил руку. — Везет же вам.
Выходя из машины, Аркадий ощутил странное головокружение. Уэсли остался на улице. Аркадий толкнул стеклянные двери. В вестибюле отеля темно-бордовый ковер, колонны розового мрамора и бронзовые люстры с лампочками в виде свечей. Мужчина с темными мешками под глазами поднялся с кресла и помахал газетой, увидев Уэсли. Потом взглянул на Аркадия и снова уселся в кресло. Аркадий поднялся в лифте с выцарапанной на двери нецензурной надписью.
Номер 518 был в конце коридора на пятом этаже. У него за спиной приоткрылась дверь 513-го, но, едва он обернулся, тут же захлопнулась. Он дошел до 518-го, отпер дверь и вошел.
Она сидела в темноте на кровати, поджав босые ноги. Во что одета — в русское или американское — не разглядеть. — Это я заставила их привезти тебя, — сказала Ирина. — С самого начала я не упрямилась отвечать на вопросы, потому что они мне сказали, что иначе тебя убьют. В конце концов я решила — пока ты там, считай, это все равно что ты мертвый. Я отказалась выходить из номера, пока не увижу тебя…
Она обратила к нему лицо. В глазах стояли слезы. Это в конечном счете все, что мы можем дать друг другу, подумал Аркадий. Он дотронулся до ее губ, и она прошептала в руку его имя. Он заметил на тумбочке телефон. Опять Ямской подслушивает, мелькнула нелепая мысль, нет, Уэсли, поправился он. Он сорвал со стены телефонный провод.
— Ты так им и не сказал, — прошептала она, когда он вернулся к ней. — Ты так и не сказал, кто убил Ямского.
Она изменилась, похудела, глаза от этого казались больше.
— И как только они могли подумать, что ты такой же, как они? — удивлялась она.
* * *
Полы здесь были мягче, постели жестче. Она опрокинулась, увлекая его.
— Вот ты где, — прошептала она, целуя его.
— Вот мы где, — Аркадий почувствовал, что внутри него копится необузданная сила.
— Почти на свободе, — прошептала она.
— И живы. — Он рассмеялся.
2
Уэсли и еще трое агентов ФБР принесли в номер завтрак в бумажных пакетах — кофе и пончики. Аркадий выпил чашку. Ирина переодевалась в ванной.
— Насколько мне известно, от нью-йоркской городской полиции для связи выделен лейтенант Кервилл, — сказал Рей. Небольшого роста расторопный человечек мексиканского происхождения, Рей, единственный из агентов, не клал ноги на кофейный столик. — Что-нибудь не так?
— Нет, — ответил Уэсли, — просто небольшие проблемы личного характера.
— Говорят, псих, — заметил Джордж. Джордж был тем самым человеком с темными кругами под глазами, которого Аркадий видел накануне вечером в вестибюле. Другие иногда звали его «греком». Он ковырял в зубах бумажной спичкой.
Английский язык, на котором говорил Уэсли, походил на новый вид латыни, непроизвольно двусмысленный, до того прозрачный, что его можно было толковать как угодно.
— Нужно разбираться в истории социалистического радикализма в Нью-Йорке, а также в восхитительных традициях американцев ирландского происхождения, служащих в полиции. Иначе ничего не поймете, — сказал Уэсли, — ибо если что и имеет значение, так это стремление Кервилла отстоять «красную бригаду».
— А что такое «красная бригада»?
На мгновение наступило замешательство. Затем Уэсли милостиво объяснил:
— У нью-йоркского департамента полиции есть своего рода Красная площадь. Раз лет в десять они меняют название — то это бюро проблем радикализма, то отдел общественных отношений, отдел общественной безопасности. В данный момент он называется отделом расследований, связанных с безопасностью. Но его всегда называют «красной бригадой». Лейтенант Кервилл в «красной бригаде» занимается русскими делами. А вы — красный.
— А чем занимаетесь вы? — спросил агентов Аркадий. — Зачем нас привезли в Америку? И надолго ли?
Эл прервал молчание, переменив тему разговора. Этот старший по возрасту, весь усыпанный веснушками агент обращался с другими, как добрый дядюшка.
— Его братец чем-то оскандалился, и Кервилла вышибли из бригады. Правда, брат погиб в Москве, и Кервилл вернулся в бригаду.
— Кервилл постарается укрепить свое положение за наш счет, — подхватил Уэсли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57