— Возможно, он стрелял с большого расстояния?
— Нет, — сказал Аркадий.
— Может быть, он решил подобрать гильзы, потому что, обнаружив их, стали бы искать тело?
— Стреляные гильзы, раскаленные во время выстрела, глубоко ушли бы в снег задолго до того, как тела засыплет снегом. Однако любопытно, — Аркадий взглянул на Фета, — почему вы решили, что убийца был один?
— Налицо один пистолет.
— Нам пока известно, что стреляли из одного пистолета. Можете представить, как трудно одному убийце заставить три жертвы стоять рядом и не двигаться, пока он их убивал… если только он был один? Почему они считали свое положение настолько безнадежным, что даже не пытались бежать? Ладно, этого убийцу мы поймаем. Мы только начинаем. Всегда найдутся какие-нибудь улики. Мы поймаем этого жирного сукина сына.
Фет не спросил, почему жирного.
— Во всяком случае, — заключил Аркадий, — мы хорошо поработали. Ваша смена закончилась.
Первым ушел Фет.
— Маленькая птичка улетела, — бросил Паша, уходя следом.
— Надеюсь, что он всего лишь попугай.
Оставшись один, Аркадий позвонил на Петровку и попросил дать ему сведения об убийствах из огнестрельного оружия по европейской части республики. Только для того, чтобы успокоить комиссара милиции. Потом он снова позвонил в школу. «Учительница товарищ Ренко, — ответили ему, — проводит родительское собрание и не может подойти к телефону».
Следователи заканчивали работу. По лицам видно, что мыслями они уже дома. Потом стали натягивать пальто. Солидные пальто, подумал Аркадий, глядя вниз с лестничной площадки. Советского производства, но лучше, чем у рабочих. Он не был голоден, но решил поесть, лишь бы чем-нибудь заняться. Ему захотелось пройтись пешком. Он взял пальто и вышел на улицу.
Он почти дошел до Павелецкого вокзала и забрел в кафетерий, где в буфете была маринованная селедка с картошкой. Аркадий подошел к стойке и заказал пива. На соседних стульях сидели железнодорожники. Молоденькие солдаты молча пили шампанское — угрюмые лица в окружении зеленых бутылок.
Вместе с пивом перед Аркадием появился бутерброд с клейкой серой икрой.
— Это откуда?
— Бог послал, — ответил заведующий.
— Бога нет.
— Зато есть мы, — улыбнулся заведующий, сверкнув во весь рот стальными зубами. Он пододвинул икру поближе к Аркадию.
Из кухни вышла крохотная женщина в белом халате — жена заведующего. Увидев Аркадия, она расплылась в широкой, во все щеки, улыбке, глаза радостно заблестели, что делало ее почти красавицей. Муж горделиво стоял рядом.
Это были Ф. Н. Висков и И. Л. Вискова. В 1946 году они создали «антисоветский центр», говоря другими словами, держали магазин книжных раритетов, где укрывали книги таких презренных писак, как Монтень, Аполлинер и Хемингуэй. «Допросы с пристрастием» сделали Вискова калекой, а его жена стала немой (выпила щелок, пытаясь покончить с собой). Им дали, как тогда шутили, по «четвертному» — двадцать пять лет в лагерях строгого режима (юмор относился к временам, когда госбезопасность и милиция составляли одно учреждение). В 1956 году Висковых освободили и даже предложили снова открыть магазин, правда, они отказались.
— Мне казалось, что вы работаете в кафетерии рядом с цирком, — сказал Аркадий.
— Оказалось, что мы с женой, работая вместе, нарушали инструкцию. Сюда она просто приходит помогать мне, когда есть время, — подмигнул Висков. — Иногда приходит помочь сын.
— Спасибо вам, — одними губами произнесла товарищ Вискова.
Боже, подумал Аркадий, аппарат обвиняет двух невинных людей, бросает их в каторжные лагеря, подвергает пыткам, лишает лучших лет жизни, а когда кто-то из аппарата проявляет по отношению к ним элементарную порядочность, они прыгают от счастья. Имеет ли он право хотя бы на одно их доброе слово? Он съел икру, выпил пиво и, посидев для приличия еще немного, покинул кафетерий.
Пройдя несколько кварталов, он замедлил шаг. Наступило его любимое время — мягкая вечерняя мгла. Яркий свет горел в окошках, и такими же светлыми были лица прохожих. В этот час он мог представить себя в Москве любого из последних пяти веков и ничуть не удивился бы, услышав шлепанье копыт по уличной грязи. Убогие куклы в витрине магазина изображали маленьких образцовых пионеров; вокруг лампы в форме луны, украшенной призывом смотреть в будущее, вращался работающий от батарейки спутник.
Вернувшись в кабинет, Аркадий сел у шкафа и стал просматривать папки с делами. Начал с преступлений с применением огнестрельного оружия.
Убийство. Придя домой, токарь застает жену в постели с морским офицером. В последовавшей драке рабочий убивает офицера из его же пистолета. Суд принял во внимание, что офицер не должен был иметь с собой оружия, что профсоюз характеризует подсудимого как старательного работника и что он раскаивается в содеянном. Приговор: десять лет лишения свободы.
Убийство при отягчающих обстоятельствах. Двое спекулянтов ссорятся при дележе прибыли. К удивлению обоих, сработал ржавый пистолет Нагурина. Один из них смертельно ранен. Спекуляция — отягчающее обстоятельство. Приговор: высшая мера.
Вооруженное нападение. (Ничего себе — нападение!) Мальчишка с деревянным пистолетом отбирает у пьяного два рубля. Приговор: пять лет.
Аркадий просмотрел имевшиеся у него дела об убийствах, стараясь отыскать преступления, о которых он, возможно, забыл, убийства, которые были тщательно подготовлены и хладнокровно исполнены. Однако во всех этих убийствах — ножом, топором, дубинкой, руками за горло — не могло быть и речи о какой-то подготовке. За три года в должности помощника следователя и два года работы старшим следователем ему встретилось не более пяти убийств, которые выходили бы за пределы элементарной глупости или после которых убийца, по-пьяному хвастаясь или раскаиваясь, не сдался бы милиции. Убийца в России твердо верит в неотвратимость того, что его поймают. Единственное его желание — пережить свой звездный час. Русские выигрывали войны, потому что бросались под танки. Такие поступки не согласуются с образом мыслей преступника высокого класса.
Безнадежное занятие, подумал Аркадий и захлопнул папку.
— Мальчик, — позвал Никитин, просунув голову в открытую без стука дверь. Войдя в комнату, он уселся на стол Аркадия. Круглолицый, с редеющей шевелюрой, старший следователь Никитин ведал контролем за соблюдением постановлений правительства. Когда он был пьян и улыбался, его глаза, как у жителя Востока, превращались в узенькие щелки. — Так поздно?
Хотел ли Никитин этим сказать, что Аркадий работает чересчур много, впустую или успешно, молодец он или дурак? Понимай как угодно.
— Как и ты, — заметил Аркадий.
— Я не работаю — проверяю тебя. Порой мне кажется, что ты ничему у меня не научился.
Илья Никитин был старшим следователем по делам об убийствах до Аркадия. Когда тот был трезв, Аркадий не мог представить себе лучшего следователя. Если бы не водка, он давно был бы прокурором, но, применительно к Никитину, говорить «если бы не водка» было все равно что говорить «если бы не вода и пища». Раз в год его, желтого от разлитой желчи, посылали на курорт в Сочи.
— Знаешь ли, Васильич, мне всегда известно, что ты задумал. Я все время присматриваюсь к вам с Зоей.
Как-то в выходной, когда Аркадий был в отъезде, Никитин пытался затащить Зою в постель. Как только Аркадий вернулся, Никитин улизнул в Сочи и ежедневно слал оттуда длинные покаянные письма.
— Хочешь кофе, Илья?
— Кто-то должен уберечь тебя от самого себя. Извини, Васильич, — Никитин снисходительно называл его по отчеству, — но я, как бы сказать… знаю, что ты не согласишься… я немного умнее и опытнее тебя или по крайней мере ближе к высоким сферам. Это не упрек тебе, потому что как работник ты себя зарекомендовал хорошо и вряд ли можно желать лучшего. — Никитин наклонил голову набок, влажная прядь прилипла к щеке. Он ухмылялся, источая, как дурной запах, лицемерие. — Просто ты не умеешь смотреть на вещи широко.
— Спокойной ночи, Илья, — Аркадий надел пальто.
— Я только хочу сказать, что есть головы поумней твоей. Смысл нашей работы состоит в том, чтобы примирять, согласовывать. Каждый день я привожу государственную политику в соответствие с социалистической законностью. Скажем, поступает указание снести дома рабочих под строительство кооперативных домов, где квартиры рабочим не по карману. Внешне нарушаются права рабочих. Со мной советуется Ямской, просят совета городской комитет партии и мэр Промыслов, потому что я знаю, как примирить это кажущееся противоречие.
— А разве нет противоречия? — Аркадий направился к выходу, Никитин за ним.
— Между рабочими и государством? Это же государство рабочих. Что идет на пользу государству, полезно и рабочим. Снося их дома, мы охраняем их права. Разве не ясно? Никаких противоречий.
— Мне не ясно, — Аркадий запер дверь.
— При правильной точке зрения нет никаких противоречий, — хрипло прошептал Никитин, спускаясь по лестнице. — Этого тебе никогда не понять.
Аркадий сел в служебную машину и по Садовому кольцу поехал в северном направлении. «Москвич» — тихоходная, маломощная машина, но он не возражал бы иметь такую свою. К этому времени на улицах остались почти сплошь такси. Мысли вернулись к майору Приблуде, который пока еще не забрал дело к себе. В свете фар ярко вспыхивали снежинки.
Такси повернули к вокзалам на Комсомольской площади. Аркадий поехал дальше, на Каланчевскую улицу, 43, к Московскому городскому суду. Игра света и теней от уличных фонарей на кирпичных стенах старого здания создавала впечатление, что оно разваливается на части. В городе было семнадцать народных судов, но серьезные преступления рассматривались в городском суде, посему он удостоился военной охраны. На лестнице Аркадий предъявил удостоверение двум совсем молодым солдатам. Спустившись в подвал, он вспугнул спавшего на столе сержанта.
— Я иду в «клетку».
— Сейчас? — сержант спрыгнул со стола и застегнул шинель.
— Да, если можно, — Аркадий протянул сержанту автоматический пистолет, который тот оставил на столе, и взял ключи.
«Клеткой» называли огороженное металлической решеткой подвальное помещение, где хранились судебные архивы. Аркадий выдвинул ящики картотеки с делами за декабрь и январь. Сержант, наблюдая, стоял за дверью по стойке смирно — как-никак старший следователь имел звание капитана.
— А не вскипятить ли нам чайку? — предложил Аркадий.
Он искал щепку, которую можно было бы загнать в зад Приблуде. Одно дело найти три трупа и подозревать майора; совсем другое — отыскать следы трех заключенных, которых из городского суда передали в руки КГБ. Он перебирал карточку за карточкой, отбрасывая слишком молодых и слишком старых, обращая внимание на место работы и семейное положение. Прошло несколько месяцев, но никто не заметил исчезновения убитых — ни на работе, ни в семье.
С чашкой горячего чая в руках он перешел к февральским делам. Одна из трудностей заключалась в том, что, хотя все дела о крупных преступлениях — убийствах, разбойных нападениях и грабежах — слушались в городском суде, некоторые из них, к которым КГБ также проявлял интерес, такие, как политическое инакомыслие и паразитический образ жизни, иногда разбирались народными судами — там легче контролировать публику. На стенах подвала мерцали капли воды. Город был покрыт кружевом рек — Москва, Сетунь, Каменка, Сосенка, Яуза, Клязьма.
Полтора месяца назад на берегу Клязьмы в двухстах километрах к востоку от Москвы близ села Боголюбово были обнаружены два трупа. Ближайшим городом был Владимир, но никто из владимирской прокуратуры не взялся за расследование — все «заболели». Генеральный прокурор поручил следствие старшему прокурору по делам об убийствах из Москвы.
Стояли холода. Погибшие — двое молодых людей. Мертвенно-белые лица, припушенные инеем ресницы, плотно сжатые кулаки на заиндевевшей земле, перекошенные рты. Пальто и грудные клетки разрезаны, в страшных ранах почти не было крови. Проведенное Левиным вскрытие показало, что убийца вынимал пули, которые и были причиной смерти. Кроме того, Левин обнаружил на зубах убитых следы резины и красной краски, а в крови — аминат натрия <Сильный транквилизатор.>. Аркадию стала понятной деликатная болезнь, поразившая местных следователей. В стороне от села Боголюбобо, не отмеченный на картах, но вмещающий больше обитателей, чем само село, находился Владимирский изолятор — тюрьма для политических заключенных, чьи идеи были слишком заразны, чтобы содержать их в обычных лагерях. Аминат натрия применялся в изоляторе, чтобы успокаивать эти опасные души.
Аркадий пришел к заключению, что убитые были обитателями изолятора, которых после освобождения убили члены их собственной организации. Когда администрация тюрьмы отказалась отвечать на его телефонные звонки, он мог поставить на деле пометку «не закончено» и передать его владимирской прокуратуре. Это никак не отразилось бы на его послужном списке. Вместо этого он надел форму старшего следователя, явился в тюрьму и потребовал журнал регистрации освобожденных из заключения. Он обнаружил, что, хотя в последнее время никто из заключенных не был освобожден, за день до того, как были найдены тела, двое заключенных были переданы майору Приблуде для допроса в КГБ. Аркадий позвонил Приблуде, но тот начисто отрицал передачу ему заключенных.
Следствие снова можно было бы приостановить. Вместо этого Аркадий вернулся в Москву, направился в ветхое здание одной из служб КГБ, что на Петровке, где работал Приблуда. На столе майора он нашел два красных резиновых мяча со следами эллиптической формы. Аркадий взял под расписку мячи и направил их в криминалистическую лабораторию. Следы на мячах совпадали со слепками зубов убитых.
Должно быть, Приблуда привел двух оглушенных наркотиком обитателей тюрьмы прямо на берег реки, заткнул им рты резиновыми мячами, чтобы заглушить крики, застрелил, подобрал стреляные гильзы, потом с помощью длинного ножа удалил пули.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57