Аркадий споткнулся о тело Ирины и упал. Удивительно, что, по мере того как этот человек надвигался с ножом, его зрачки становились оранжевыми, будто изнутри исходил яркий свет.
Аркадий почувствовал, как задрожали рельсы. Как в хорошей пантомиме, мужчина сложил нож, поднял шляпу и взобрался на площадку. Аркадий видел, как вдалеке цифры 2:49 изменились на 2:50, а обернувшись, увидел свет двух головных прожекторов поезда. Их ореол осветил стены туннеля. В лицо ударила гонимая поездом воздушная волна. Рельсы громко загудели.
Руки Ирины были словно ватные и горячие на ощупь. Он поднял ее и повернул к нестерпимо слепящему свету. Такого яркого света он никогда еще не видел. В воздухе светились мельчайшие пылинки. Ее руки безжизненно повисли. Он зашатался.
Аркадий толкнул Ирину на мостик и прижался к стене.
Поезд промчался мимо.
* * *
Левин открыл дверь. Аркадий, не задерживаясь, отнес девушку на диван.
— Ее или ударили по голове, или что-то вкололи. Я еще не успел разглядеть, — сказал он. — У нее сильный жар.
Левин был в халате и шлепанцах. Пижамные брюки были ему по щиколотки, такие же острые, как его нос. Было видно, что он не может решить, как поступить, — попросить Аркадия уйти или оставить.
— За мной не следили, — решил помочь Аркадий.
— Не обижайте меня, — Левин принял решение, запахнул халат и сел измерять температуру у Ирины. Ее отекшее лицо пылало. Афганская дубленка окончательно превратилась в кучу тряпья. Аркадий смущенно глядел на нее. До него еще не дошло, как он выглядел сам. Левин приподнял ее правую руку и показал синяк и следы от укола. — Инъекция. Судя по температуре, вероятно, сульфазин. Грязная работа.
— Она, наверное, сопротивлялась.
— Да, — ответил он, подчеркивая неуместность реплики. Он зажег спичку и медленно провел ею перед глазами, прикрывая сначала один глаз, потом другой.
Аркадий все еще находился в возбуждении от смертельной опасности. Поезд остановился, не доезжая платформы, и, пока машинисты добежали до нее, пока дежурные вызывали милицию, Аркадий успел перенести Ирину в машину. «Пронесло!» — одно слово бешено крутилось в сознании. Почему старшему следователю нужно убегать от милиции? Более того, почему полумертвая девушка представляет такую опасность для Левина? Поразительная страна, где каждый так хорошо умел читать между строк!
Придя в себя, он наконец оглядел квартиру Левина, в которой раньше не бывал. Вместо создающих уют безделушек полки и столы были уставлены лакированными шахматными досками с расставленными на них фигурами из слоновой кости, тикового дерева и цветного стекла. На каждой доске демонстрировалась какая-нибудь начатая партия. Вместо привычных бабушкиных вышивок на стенах висели портреты Ласкера, Таля, Ботвинника, Спасского и Фишера — все из них гроссмейстеры, все евреи.
— Если вы еще не совсем выжили из ума, отвезите ее туда, где подобрали, — сказал Левин.
Аркадий отрицательно покачал головой.
— Тогда вам придется мне помочь, — сказал Левин.
Они перенесли ее в постель Левина, на простую железную складную кровать. Аркадий стащил с нее сапожки и помог Левину снять промокшие от пота верхнюю одежду и белье.
Аркадий подумал, как часто ему с Левиным приходилось стоять над другими телами — белыми, холодными, окоченевшими. Сейчас, стоя над телом Ирины, Левин был странно нерешителен, ему было явно не по себе, и он старался скрыть это. Аркадий едва ли когда-нибудь видел его таким человечным — он переживал за живущих. Тем более что Ирина Асанова была, несомненно, жива. Она находилась в коматозном состоянии, но пылала в лихорадке. Более худая, чем ожидал Аркадий, под тяжелыми грудями с удлиненными сосками торчали ребра, живот впалый до самого бугорка с густыми каштановыми волосами. Стройные ноги раскинуты. Открытые глаза смотрели на Аркадия, скорее сквозь него.
Когда они обертывали ее мокрыми полотенцами, чтобы сбить температуру, Левин указал на бледно-голубое пятно на правой щеке.
— Видите?
— Думаю, след случайной травмы.
— Случайной? — усмехнулся Левин. — Ступайте, приведите себя в порядок. Ванную найдете сами, здесь не Зимний дворец.
Встав перед зеркалом, Аркадий обнаружил, что он весь в грязи, а одна бровь словно срезана бритвой. Помывшись, он вернулся в комнату. Левин разогревал на плитке чай. В маленьком шкафчике виднелись банки с овощными и рыбными консервами.
— Мне предложили квартиру либо с кухней, либо с ванной. Ванна для меня важнее, — с непривычной для него ноткой гостеприимства он добавил: — Хотите перекусить?
— Чаю с сахаром, больше ничего. Как она?
— О ней не беспокойтесь. Она молодая, здоровая. Ей будет плохо день, не больше. Побудет здесь. — Левин передал Аркадию чашку чуть теплого чая.
— Итак, вы считаете, что это сульфазин?
— Чтобы ответить наверняка, нужно положить ее в больницу, — ответил Левин.
— Нет.
Сульфазин был одним из излюбленных наркотиков, применявшихся КГБ, — не успеет он положить ее в больницу, как врач пойдет звонить. Левину это было известно.
— Спасибо вам.
— Помалкивайте, — оборвал его Левин. — Чем меньше вы будете говорить, тем лучше для меня. Уверен, что обладаю достаточным воображением, интересно, как у вас с этим делом.
— Что вы хотите сказать?
— Аркадий, а она уже не девица.
— Не понимаю, о чем вы говорите.
— О метке на ее щеке. Она уже побывала у них, слышите, Аркадий? Несколько лет назад ей кололи аминазин.
— Я думал, что они перестали им пользоваться. Ведь это опасно.
— В том-то и дело. Они намеренно плохо вводят его в мышцу, так, чтобы он не рассасывался. Если он не рассасывается, то образует злокачественную опухоль, как это было в случае с ней. Опомнитесь же наконец. Она слепа на один глаз. Тот, кто удалял опухоль, перерезал зрительный нерв и оставил этот шрам. Это их метка.
— Не слишком ли вы сгущаете краски?
— Спросите у нее. Поговорите о слепых!
— Вы придаете этому делу слишком большое значение. Скажу, что на свидетельницу напали и я ее защитил.
— Так почему же вы сейчас не в милиции?
Аркадий прошел в спальню. Полотенца были горячие, он поменял их на свежие. Руки и ноги Ирины судорожно подергивались во сне — реакция на снижение температуры. Он погладил ей лоб, откинув назад пряди спутанных волос. Пятно на щеке из-за прилившей крови приобрело слабый лиловый оттенок.
Что им нужно? — спрашивал он. Они появились с самого начала. Майор Приблуда рылся в трупах в Парке Горького. Сыщик Фет сидел на допросе Голодкина. Убийцы в квартире Голодкина, убийцы в туннеле метро. Резиновые мячики, уколы, лезвия — все это автографы Приблуды и множества других приблуд, которых он обобщенно называл «они». Во всяком случае, они уже оцепили ее дом и у них уже есть список ее друзей. Они будут без устали следить за больницами, и осталось недолго ждать, когда Приблуде придет на память имя патологоанатома Левина. Левин человек мужественный, но, как только она очнется, ей надо отсюда уходить.
Когда он вернулся в комнату, Левин, чтобы успокоиться, рассматривал расположение фигур на шахматных досках.
— Ей лучше, — сообщил Аркадий. — Во всяком случае, она спит.
— Завидую ей, — сказал Левин, не поднимая глаз от доски…
— Сыграем?
— Какой у вас разряд? — взглянул на него Левин.
— Не знаю.
— Если бы был, то знали бы. Нет, спасибо, — однако отказ вернул Левина к обязанностям гостеприимного хозяина и к мыслям о женщине в его постели, которую сейчас ищут. Он заставил себя улыбнуться. — Между прочим, на этой доске очень интересная позиция. Партия, сыгранная Боголюбовым и Пирцем в тридцать первом году. Ход черных, только ходить-то некуда.
Аркадий только в армии от скуки всерьез играл в шахматы, да и тогда он хорошо играл лишь в защите. Обе стороны уже рокировались, и белые, как и говорил Левин, овладели центром. Аркадий заметил, что в квартире нет шахматных часов — признак того, что хозяину был больше по душе неторопливый анализ, нежели шахматные побоища. К тому же бедного Левина пугала перспектива долгой и беспокойной ночи.
— Не возражаете? — Аркадий сделал ход за черных. — Слон бьет пешку.
Левин пожал плечами: пешка бьет слона.
…Ферзь бьет пешку, шах! Король бьет ферзя, конь на g4 шах! Король g1, конь бьет ферзя! Черный конь ставит вилку на слона и ферзя.
— Вы совсем не думаете, прежде чем ходить, — пробормотал Левин. — А именно в этом и заключается удовольствие.
Слон идет на g3, конь бьет ладью. Левин задумался: чем брать коня — ладьей или королем. В обоих случаях конь теряется; итак, черные отдают ферзя, слона и коня за ферзя, ладью и две пешки. Исход будет зависеть от способности белых ввести в игру слона, прежде чем черные закрепят пешечное превосходство и сдвоят ладьи.
— Вы внесли осложнения, — заметил Левин.
Пока Левин обдумывал ход, Аркадий покопался в книжной папке и вернулся с томиком По. Довольно скоро он заметил, что Левин уснул в своем кресле. В четыре часа он спустился в машину, объехал вокруг квартала, чтобы убедиться в отсутствии слежки, и вернулся в квартиру. Больше ждать было нельзя. Он одел Ирину в непросохшую одежду, завернул в одеяло и снес вниз. Единственными, кого он увидел по дороге, были дорожные рабочие, «штурмовавшие» накануне Первого мая. Под руководством единственного мужчины, управлявшего дорожным катком, четыре женщины разравнивали горячий асфальт. Миновав мост, он остановился в двух кварталах от Таганской, дошел пешком до дома, обошел все комнаты, чтобы убедиться, что там никого нет. Вернувшись в машину, он направился к дому. Завернув во двор, выключил мотор и фары. Перенес Ирину наверх, уложил на кровать, раздел и укрыл одеялом Левина и своим пальто.
Он собирался пойти отогнать машину, когда увидел, что она открыла глаза. Зрачки были расширены, белки покраснели. У нее не было сил повернуть голову.
— Идиот, — сказала она.
13
Шел дождь. Поскрипывали голые полы. Сверху и снизу время от времени слышались звуки шагов, видно, убирались в квартирах. В подъезде по лестнице поднималась старуха. В дверь не стучали, звонков не было.
Ирина Асанова лежала лицом к нему, теперь, когда лихорадка прошла, бледная как полотно. Он так и не раздевался. Он поискал, где бы прилечь, но в квартире не было ни стульев, ни дивана, даже половика, и в конце концов улегся рядом с ней. Она не слышала, да это и не имело никакого значения. Он поглядел на часы. Девять. Он тихо, чтобы не разбудить ее, поднялся, в одних носках подошел к краю окна и поглядел во двор. В окна со двора никто не смотрел. Ее нужно было перевезти в другое место, но он не знал куда. К ней нельзя. О гостиницах не могло быть и речи. Снимать номер гостиницы в своем городе было незаконно. (Какие веские основания могли быть у гражданина, чтобы не оставаться дома?) Ничего, что-нибудь появится.
Четырех часов сна оказалось достаточно. Расследование захватило его целиком, подхватило и понесло, как пловца огромная волна, перед которой не устоять.
Девушка натянула одеяло на голову. Значит, поспит еще часа четыре, прикинул он. К этому времени он вернется. Нужно ехать к генералу.
Шоссе Энтузиастов, путь, по которому заключенные когда-то начинали свой пеший путь в Сибирь, проходило мимо тракторного завода «Серп и молот», а дальше переходило в узкое Горьковское шоссе. По сторонам на восток до самого Урала виднелись утопающие в грязи деревни с избушками не выше картофельного куста. Отмахав сорок километров, Аркадий свернул по щебеночной дороге на север к деревне Балабаново. На пути встречались фигуры крестьян, сажавших коноплю и бобы, и стада одинаковых бурых коров. Затем грунтовая дорога пошла лесом, таким густым, что земля была еще покрыта не тронутыми солнцем снежными сугробами. Между стволами виднелась Клязьма.
Он поставил машину у железных ворот и дальше пошел пешком. За последнее время здесь не проезжало ни одной машины. Середина дороги заросла высокой прошлогодней травой. Почти из-под ног выскочила лиса, машинально мелькнула мысль о генеральских собаках, но в лесу, кроме шороха дождя, не раздалось ни звука.
Спустя десять минут он подошел к двухэтажному дому с крутой железной крышей. Он помнил, что по другую сторону круглой открытой лужайки к реке спускается длинная лестница, и там есть, по крайней мере была, лодочная пристань. Солидный участок реки огорожен сделанными из керосиновых бочек оранжевыми буями. Пристань была уставлена деревянными кадками с пионами. У бочонка со льдом орудовали двое адъютантов в белых куртках и белых перчатках. Во время вечеринок повсюду зажигались китайские фонарики — они висели над пристанью и светящейся цепочкой поднимались к небу вдоль лестницы. Их отражения качались в воде, словно привлеченные музыкой светящиеся морские существа.
Он оглядел дом. Перила крыльца покосились. Заржавевший садовый столик и пустой загон для кроликов заросли сорняками. Вокруг дома и лужайки, завершая картину полного запустения, вкривь и вкось стояли сосны и одичавшие вязы с высохшими и гниющими сучьями. Единственным признаком жизни была висящая у дома связка синих и темно-красных освежеванных кроличьих тушек.
На стук отозвалась пожилая женщина. Первое изумление сменилось злобным взглядом и ядовитой усмешкой вымазанного помадой ротика. Она вытерла руки о засаленный фартук.
— Вот уж кого не ждали, — произнесла она заплетающимся языком.
Аркадий вошел. Мебель закрыта чехлами. Серые от пыли занавески. Над камином написанный маслом портрет Сталина. В камине дымилась сырая зола. Высушенные сучья, бутылки с выцветшими бумажными цветами, пирамида со старой винтовкой Мосина и двумя карабинами.
— Где он? — спросил Аркадий.
Она кивком указала на библиотеку.
— Скажи ему, пусть больше платит, — громко сказала она. — И женщину в помощь, но сперва деньги.
Аркадий высвободил руку из ее пальцев и направился к двери под ведущей на второй этаж лестницей.
Генерал сидел у окна в плетеном кресле. Как и у Аркадия, у него было узкое красивое лицо, но кожа утратила мягкость и матовость, брови поседели и стали лохматыми, вместо волос белый пушок, обрамляющий лысину и виски с вздутыми венами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57