Сделка не состоялась, потому что Осборн решил купить у другого поставщика. Вы человек деловой, но и вам прежде случалось упускать выгодные сделки. Скажите, почему на этот раз вы так рассердились? (Голодкин озадаченно посмотрел на следователя.) А трупы в Парке Горького, Федор? Только не говорите мне, что вы впервые о них слышите.
— Какие трупы? — Голодкин был абсолютно спокоен.
— Мужчины по имени Константин Бородин и молодой женщины по имени Валерия Давидова. Они из Сибири.
— Первый раз слышу, — сочувственно ответил Голодкин.
— Разумеется, вы знали их не под этими именами. Но дело в том, что они перебили вам сделку, вас видели, когда вы с ними ссорились, а несколько дней спустя их убили.
— Что я могу сказать? — Голодкин пожал плечами. — Как вы и предупреждали, это абсолютная нелепость. Вы сказали, что у вас есть снимки.
— Спасибо, что напомнили. Вот они, снимки жертв.
Аркадий разложил на столе снимки Бородина и Валерии Давидовой, сортирующей пушнину. Он заметил, как заметался взгляд Голодкина — с девушки на Осборна, с бандита на Осборна в толпе, на Аркадия и снова на снимки.
— Кажется, вы, Федор, начинаете понимать, что к чему.
Двое приезжают сюда за тысячи километров и скрываются месяц, другой. За это время вряд ли наживешь врагов, разве что конкурентов. Потом их садистски убивает какой-то паразит. Понимаете, я говорю об очень редкой птице у нас, можно сказать, настоящем капиталисте. В общем, о таком, как вы. И вы, эта птица, в моих руках. Можете представить, как давят на следователя, требуя быстрее раскрыть такое преступление. Другому следователю того, чем я располагаю, было бы достаточно. Вас видели, когда вы ссорились с жертвами. Скажете, что не видели, как вы их убивали. Ну, это уж излишне.
Голодкин изумленно поглядел на Аркадия. Скользкий угорь. Аркадий чувствовал, что это его последний шанс, иначе тот сорвется с крючка.
— Если их убили вы, Федор, то вас ждет высшая мера за умышленное убийство в корыстных целях. За дачу ложных показаний вы получите десять лет. Если я сочту, что вы мне лжете, я посажу вас за те мелкие делишки, о которых мы беседовали раньше. Скажу прямо, что в лагере вас не будет никто прикрывать. А заключенные, как правило, имеют твердые убеждения касательно стукачей, особенно если те беззащитны. Одним словом, Федор, вам никак нельзя в лагерь. Кто-кто, а вы-то уж знаете, что не пройдет и месяца, как вас найдут с перерезанной глоткой.
Голодкин глубоко заглотил крючок, теперь уже не сорвется. Его вытащили на берег, он уже не сопротивлялся и блекнул на глазах. Подхлестнутая водкой храбрость испарилась.
— Я ваша единственная надежда, Федор, ваш единственный шанс. Расскажите мне все, что вы знаете об Осборне и сибиряках.
— Как бы я хотел напиться, — Голодкин упал головой на стол.
— Рассказывайте, Федор.
Голодкин еще какое-то время продолжал твердить, что ни в чем не виноват. Потом, обхватив голову руками, начал свой рассказ.
— Я знаю одного немца. Парня зовут Унманн. Я доставал ему девочек. Он сказал, что у него есть приятель, который хорошо платит за иконы. Он и познакомил меня на вечеринке с Осборном. Вообще-то Осборну нужны были не иконы, а складень или ларец с росписями. За большой ларец в хорошем состоянии он обещал две тысячи долларов. Я, мать его, убил на поиски целое лето и все-таки достал. Осборн, как и говорил, является в декабре. Я звоню ему, чтобы сообщить добрые новости, а этот хрен ни с того ни с сего меня отшивает и бросает трубку. Я прямым ходом в «Россию» и как раз вовремя — Осборн с Унманном выходят из подъезда. Я проследил их до площади Свердлова, где они встретились с парой деревенских чучел, тех, что на ваших картинках. Унманн с Осборном скоро отваливают, а я за этими двумя, чтобы потолковать. Ничего себе парочка, стоят себе посреди Москвы, а от самих за версту дегтем несет. Я знаю, в чем дело, и все им выкладываю. Они сбыли свой ларец Осборну, а я со своим остался ни при чем. Я первый договаривался, к тому же потратился. Если по справедливости, то мне причитается половина того, что они получат, вроде бы комиссионные. Тут парень, эта сибирская обезьяна, по-дружески обнимает меня и приставляет ножик к горлу. Прямо на площади Свердлова он протыкает мне ножом воротник пальто до самой шеи и говорит, что знать не знает, о чем речь, но что было бы лучше, если бы я больше не попадался ему на глаза. И Осборну тоже. Можете себе представить? Прямо на площади Свердлова! Это было в середине января. Я запомнил, потому что был старый Новый год. Все под мухой. Я бы истек кровью — никто бы и не заметил. А сибиряк засмеялся, и они ушли.
— Значит, вы не знали, что их нет в живых? — спросил Аркадий.
— Да нет же! — поднял голову Голодкин. — Я больше их не видел. Вы что, меня за идиота принимаете?
— Однако вы набрались смелости позвонить Осборну, как только услыхали, что он снова в Москве.
— Просто забрасывал удочку. Ларец-то все еще у меня, разве его продашь? Только Осборн и заказывал. Не знаю, что было у него на уме и как он собирался его вывезти.
— Но вы же вчера встречались с Осборном в Парке Горького, — бросил пробный шар Аркадий.
— Не с Осборном. Я не знаю, кто это был. Он не назвался. Позвонил какой-то американец и сказал, что интересуется иконами. Я и подумал, что, может быть, все-таки сбуду ларец. Или разберу и продам по частям. А американец повел меня гулять по парку.
— Лжете, — давил Аркадий.
— Клянусь, что нет. Здоровый такой старикан, толстый, и все задавал дурацкие вопросы. По-русски, скажу вам, говорит здорово, но я нюхом чую иностранца. Так вот, мы прошли почти весь парк и остановились у грязной лужайки.
— В северной части парка, недалеко от аллеи?
— Ага. Я было подумал, что он искал уединения, чтобы расспросить о девочках, о вечеринках, понимаете, а он начинает расспрашивать о каком-то студенте, который приехал к нам по обмену, американце по фамилии Кервилл, о котором я никогда не слыхал. Но фамилию запомнил, потому что он без конца о нем спрашивал. Я ответил, что имею дела со многими, всех не упомнишь. И все. Этот чудак мгновенно исчезает. Во всяком случае, как только я его увидел, мне было ясно, что иконы ему ни к чему.
— Почему?
— Да он бедный как мышь. Одет во все советское.
— А не говорил он, как выглядел этот Кервилл?
— Тощий, говорит, рыжий.
Аркадию везло, как в сказке. Еще одна американская фамилия. Осборн и фарцовщик. Два волшебных ключика к делу. Он позвонил майору Приблуде:
— Мне нужны сведения на американца по фамилии Кервилл.
Приблуда ответил не сразу.
— Похоже, это по моей линии, — наконец сказал он.
— Полностью согласен, — ответил Аркадий.
В поле зрения следствия оказывается иностранец. Какие могут быть сомнения, кому им заниматься?
— Вмешиваться я не буду, — сказал Приблуда. — Пришлите ко мне вашего Фета, я передам ему, что у меня имеется.
Естественно, Приблуда передаст информацию только через собственного осведомителя. Аркадий это знал. Ну что ж, хорошо. Он позвонил Фету в «Украину». Потом целый час перебирал спички на листе бумаги, а Голодкин тем временем прикладывался к бутылке.
В помещение для допросов забрел Чучин и разинул рот, увидев своего осведомителя с другим следователем. Аркадий резко уведомил следователя по особым делам, что, если у того имеются претензии, пусть обращается к прокурору. Чучин стремительно вышел. Наконец с портфелем в руках явился Фет.
— Поручите мне заняться всем этим? — он поправил очки в металлической оправе.
— Потом. А сейчас садитесь.
Если Приблуда хотел получить от Фета информацию, то Аркадий доставит ему удовольствие. Аркадий видел, что Голодкину понравилось, как он одернул Фета. Голодкин приспосабливался к обстановке и к новому хозяину. Аркадий достал из портфеля фотокопии. Их было больше, чем он ожидал. Приблуда был на удивление щедр.
В портфеле оказалось два досье.
Первое досье:
Паспорт США. «Имя и фамилия: Джеймс Майо Кервилл. Дата рождения: 4.8.52. Рост 5 футов 11 дюймов (около метра восьмидесяти, подсчитал Аркадий). Жена: нет. Несовершеннолетние дети: нет. Место рождения: Нью-Йорк, США. Цвет глаз: карие. Цвет волос: рыжие. Дата выдачи паспорта: 7.5.74».
На черно-белой паспортной фотографии был изображен худощавый молодой человек с глубоко посаженными глазами, волнистыми волосами и длинным носом. Еле заметная напряженная улыбка. Подпись аккуратная и разборчивая.
Вид на жительство: «Джеймс Майо Кервилл. Гражданство: США. Родился (дата, место). Род занятий: студент-лингвист. Цель пребывания: учеба в Московском государственном университете. Иждивенцы: нет. Был ли ранее в СССР: нет. Родственники в СССР: нет. Домашний адрес: 109, Западный район, 78-я улица, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк, США».
К правой стороне приклеена такая же фотография, что и в паспорте. Почти идентичная подпись; поражала скрупулезность, с которой она была выполнена.
Личное дело. Отдел кадров Московского государственного университета:
«В сентябре 1974 года поступил в аспирантуру на отделение славянских языков».
Оценки неизменно высокие. Учебная характеристика полна похвал, но…
Комсомольская характеристика: «Дж.М. Кервилл слишком много общается с советскими студентами, проявляет чрезмерный интерес к советской внутренней политике. Допускает антисоветские высказывания. После того как получил замечание от комсомольской организации общежития, пытался показать, что придерживается и антиамериканских взглядов. При тайном обыске в его комнате обнаружены материалы религиозного писателя Аквинского и Библия на церковнославянском языке».
Комитет государственной безопасности: «На первом курсе объект прощупывался студентами на предмет внимания в дальнейшем. Признан неподходящим. На втором курсе сотрудница факультета по нашему указанию пыталась вовлечь объект в интимную связь, но была отвергнута. Такое же поручение давалось студенту, но тоже не дало результата. Решено, что объект не годится для какой-то позитивной разработки и что органы госбезопасности и комсомол составят только перечень негативных данных. Имеются сообщения о выходящей за рамки дозволенного дружбе с объектом студентов филологического факультета Т.Бондарева и С.Когана и студентки юридического факультета И.Асановой».
Министерство здравоохранения. Поликлиника Московского государственного университета: «Студент Кервилл в первые четыре месяца прошел общий курс лечения антибиотиками по поводу гастроэнтерита. Инъекции витаминов С и Е и кварцевание в связи с инфлюэнцей. В конце первого курса удален зуб и поставлен стальной искусственный».
На зубной формуле второй слева верхний коренной зуб был перечеркнут чернилами. Не было записи о пломбировании зубного канала.
Министерство внутренних дел: «Дж.М. Кервилл выехал из СССР 12.3.76. Ввиду поведения, не подобающего гостю СССР, данному лицу в дальнейшем не разрешен въезд в СССР».
Итак, у этого подозрительно воздержанного студента, подумал Аркадий, не было проблем с больной левой ногой, как было установлено Левиным в отношении покойника, названного Рыжим. Кроме того, у него, видимо, не было американской пломбы, и вообще он не возвращался в Россию. С другой стороны, он был того же возраста, такого же телосложения, рыжий, во рту был такой же стальной зуб, и он был знаком с Ириной Асановой.
Аркадий показал Голодкину фотографию с паспорта.
— Узнаете этого человека?
— Нет.
— Он был или шатен, или рыжий. В Москве не так уж много тощих американцев с рыжими волосами.
— Нет, я его не знаю.
— А как насчет студентов университета? Бондарева? Когана? — Он не стал спрашивать об Ирине Асановой. Фет и без того не в меру любопытен.
Аркадий взял второе досье.
Паспорт США: «Уильям Патрик Кервилл. Дата рождения: 23.5.30. Рост 5 футов 11 дюймов. Жена: нет. Несовершеннолетние дети: нет. Место рождения: Нью-Йорк, США. Цвет волос: седые. Цвет глаз: голубые. Дата выдачи паспорта: 23.2.77».
На снимке мужчина средних лет с вьющимися седыми волосами и, должно быть, темно-голубыми глазами. Короткий нос, квадратный подбородок. Серьезное выражение лица. Рубашка и пиджак ладно сидят на широкоплечей мускулистой фигуре. Подписана размашистым крупным почерком.
Туристская виза: «Ульям Патрик Кервилл. Гражданство: США. Родился (дата, место). Род занятий: рекламный агент. Цель пребывания: туризм. Иждивенцы, въезжающие вместе с владельцем паспорта: нет. Был ли ранее в СССР: нет. Родственники в СССР: нет. Домашний адрес: 220, Бэрроу-стрит, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк, США».
Такие же, как в паспорте, подпись и фотография.
"Въезд в СССР: 18.4.77. Выезд: 30.4.77. Данные о поездке сообщены через «Пан Америкэн эйруэйз». Номер забронирован в гостинице «Метрополь».
Аркадий показал фотографию Уильяма Патрика Кервилла.
— А этого узнаете?
— Это он! Тот, с которым я вчера был в парке.
— Вы сказали, — Аркадий еще раз взглянул на фотографию, — здоровый толстяк.
— Ну, скажем, крупный.
— Расскажите-ка еще раз об одежде.
— Советская, самая обыкновенная. Все новое. Судя по тому, как он говорит по-русски, он вполне мог купить шмотки сам, но… — Голодкин насмешливо ухмыльнулся, — зачем они ему нужны?
— Почему именно вы решили, что он не русский?
Голодкин доверительно наклонился вперед.
— Я, можно сказать, пристрелялся, когда выискивал на улицах туристов. Они же мои клиенты. Наш, простой русский, скажем, всегда семенит ногами, будто тащит мешок, а американец шагает размашисто, широко.
— Неужели? — Аркадий еще раз взглянул на фото. Перед ним было лицо, выражавшее грубую силу, лицо человека, который повел Голодкина прямо к поляне, где были обнаружены трупы и где Аркадию досталось в драке. Аркадий вспомнил, что укусил своего противника за ухо. — А уши его вы видели?
— Не думаю, — ответил Голодкин, — чтобы между ушами русских и американцев была большая разница.
Аркадий позвонил в «Интурист», откуда ему сообщили, что три дня назад, в тот вечер, когда Аркадия со знанием дела отделали, у туриста У. Кервилла были билеты в Большой. Аркадий спросил, как найти гида, который обслуживал Кервилла. Ему ответили, что Кервилл приехал один, а «Интурист» выделяет гидов только группам не менее десяти человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57