Ну, приехали. – Он остановил машину, откинулся на спинку сиденья и посмотрел в окно в кромешную ночную темноту. Ты когда-нибудь видела столько огней?
– Каких огней? О чем ты? Дядя Филип, мы ехали в больницу… к Джефферсону.
– Я говорил тебе, – продолжал он, не слушая меня. – Я говорил тебе, что научу тебя, что покажу тебе…
Он обнял меня за плечи.
– Прекрати! – закричала я. – Дядя Филип!
Он крепко вцепился в мои плечи и начал подтягивать меня к себе, приближая свои губы к моим.
– Дон, Дон, – шептал он.
Я закричала и оттолкнула его лицо руками, вонзая ногти в его щеки. Я резко повернулась к двери и схватилась за ручку. Он схватил меня за воротник куртки, но я открыла дверь и выскочила. Моя куртка осталась у него в руках. На шее у меня пылали царапины от его ногтей, но боль меня не заботила, я думала только о том, как уйти.
Как только я выскочила из машины, я бросилась бежать по пляжу.
– Дон!
Я услышала, что он бежит за мной. Справа от меня рокотал океан, а слева – бесконечное пространство песка. Я бросилась вперед, спотыкаясь, падая и снова поднимаясь и устремляясь вперед.
Только я решила, что я далеко от него, вдруг почувствовала его руку, обнимающую меня за талию, и мы оба упали на песок.
– Я хочу… показать… научить тебя… этому, – задыхаясь, говорил он.
Его руки оказались на моей груди и нащупывали пуговицы моей блузки. Я бешено пинала его и пыталась вывернуться из его рук, но он был слишком тяжелый и сильный. Он оцарапал мне шею и грудь. Я кричала и кричала, а затем схватила полную горсть песка и повернулась к нему. Даже в кромешной тьме я увидела, как горят его глаза, его кожа была влажной от пота.
– Дон…
– Я не Дон! Нет! – крикнула я и швырнула песок ему в лицо.
Он завопил и схватился руками за лицо. Я выскользнула из-под него и вскочила на ноги. Я снова бросилась бежать, на этот раз от океана. Я бежала, пока не услышала звук проезжающей машины и поняла, что я достигла шоссе. Я выскочила на дорогу в свет фар ехавшей прямо на меня машины. Я услышала визг тормозов и увидела, как машина вильнула влево, но водитель не остановился. Он проехал дальше, и красные огоньки его машины все уменьшались и уменьшались в темноте как глаза убегающего волка.
Я шла и шла, боясь, что в одной из подъезжающих машин может оказаться дядя Филип. Наконец, я увидела огни Катлерз Коув. Но я туда не пошла. Я свернула на дорогу, ведущую к дому Бронсона Алкотта. Мне потребовался еще один час, чтобы добраться до дома на холме. Моя одежда была разорвана, ноги болели, грязная и потная я постучала в дверь и подождала. Мне открыл сам Бронсон.
– Кристи! – проговорил он, пораженный.
Я упала в его объятия.
Все еще находясь в шоке, я лежала на диване в гостиной. Бронсон послал миссис Берм за влажным компрессом, чтобы положить его мне на лоб, а потом сам пошел за стаканом воды. Он быстро вернулся и помог мне сесть, чтобы я могла пить.
– Ну, теперь начинай, – сказал он, когда я легла на подушку, – расскажи мне все. Я даже не знал, что ты вернулась. Я удивлен и очень расстроен, что мне никто об этом не сообщил. Твои дядя и тетя знали, как я беспокоился.
– Я не удивляюсь, что он так и не позвонил тебе, – я глубоко вздохнула перед тем, как начать.
Даже теперь, после этого ужасного и страшного случая с дядей Филипом, мне было трудно искать помощи у Бронсона. Это смущало меня, даже несмотря на то, что все будут уверять меня, что нет причины стыдиться или считать себя виноватой. Бронсон слушал внимательно. Он удивленно поднял брови, когда я начала объяснять ему причину своего первого побега. Он посмотрел на миссис Берм, и она вышла из комнаты, решив, что Бронсон хочет наедине со мной обсудить это дело.
После моего рассказа Бронсон словно оглушенный откинулся на спинку кресла. Затем он сочувствующе посмотрел на меня.
– Бетти Энн говорила мне, что ты убежала из-за того, что тебя расстроили ее правила, которые она ввела в доме. После того нашего с тобой разговора я решил, что это действительно настоящая причина, – сказал он, оправдываясь. – Мне следовало бы уделить больше внимания тому, что ты мне рассказала. Прости. Я больше не позволю ему забрать тебя и Джефферсона и подвергнуть такому ужасу. Где это случилось? – спросил Бронсон.
– Он вез меня навестить Джефферсона в больнице. – Я описала дорогу на пляж, на которую свернул дядя Филип.
Бронсон кивнул. Выражение его лица ожесточилось, а взгляд стал гневным. Затем он встал и подошел к телефону. Я слышала, как он вызвал местную полицию.
– Все это очень грязное дело, – произнес он, возвращаясь. – Ты пережила ужасные времена, но все кончено. Я обещаю тебе. Вы с Джефферсоном переедете жить ко мне. Если вы хотите, то так и будет.
– О, да, – согласилась. – Я всегда этого хотела. Он кивнул и улыбнулся.
– Хорошо, наверное, если здесь будет жить такой славный малыш. Дом снова наполнится детским топотом и смехом, – сказал он. – Только Богу известно, как этот дом нуждается в заботе молодой девушки, – добавил он, глядя на портрет своей давно умершей сестры. – Я с нетерпением жду, когда ты и твой братишка…
– Джефферсон! – воскликнула я, быстро садясь. – Я и теперь не очень уверена, что дядя Филип сказал мне правду. Может, он до сих пор в Лингбурге.
– Я выясню все о нем прямо сейчас. А для тебя самое время пойти в ванну и промыть эти ужасные царапины. Прости, – умолял он, – прости, что я не отдавал себе отчета, как трудно было тебе и Джефферсону.
– Не вини себя. У тебя было столько забот с моей бабушкой, Бронсон.
– Да, – наконец признал он. – Да, было. Это может показаться странным, но я скучаю по ней, даже по ее хрупкому сознанию. Каждый раз, когда она снова становилась собой, это для нас были самые драгоценные моменты, – сказал он, улыбаясь своим воспоминаниям. – А теперь у меня будете ты и твой маленький брат, чтобы расшевелить этот большой и печальный дом.
Он оперся ладонями о колени и встал.
– Давай. Позаботься о своих ранах, а я позвоню в больницу.
Я пошла в ванную и сняла блузку. Мои плечи болели, а кожа саднила. Когда я взглянула на себя в зеркало, то увидела, что на моем лице до сих пор печать ужаса, глаза были огромными, а волосы спутались. Я осмотрела царапины на груди и ключице и зажмурила глаза, чтобы снова не расплакаться. Миссис Бери постучала в дверь ванной комнаты и затем вошла с лекарством.
– Бедняжка, – сказала она, глядя на мою спину.
Я не подозревала, как я была исцарапана. Наверное, это случилось, когда он бросил меня на землю, а я сопротивлялась, чтобы выбраться из-под него. Миссис Берм промыла и обработала мои раны, не задавая лишних вопросов. Немного погодя пришел Бронсон и сообщил, что Джефферсон в больнице в Вирджинии Бич.
– У него все в порядке, – добавил он.
– Мы можем повидаться с ним? – спросила я.
– Конечно, дорогая. Если ты уверена, что в состоянии это сделать.
– О, я в состоянии. Никогда не думала, что буду по нему так скучать.
Бронсон засмеялся. Мы услышали звонок в дверь. Миссис Берм заторопилась в прихожую посмотреть, кто там. Это был высокий темноволосый полицейский. Я медленно проследовала по коридору за Бронсоном, чтобы встретить его.
– Добрый вечер, мистер Алкотт, – сказал полицейский. Затем, посмотрев на меня, добавил: – Это – Дон?
– Дон? Нет, нет, это ее дочь. Кристи. Почему вы ее назвали Дон? – спросил Бронсон. Я подошла к нему ближе, и он быстро взял меня за руку. Было странно слышать, что полицейский называет имя моей мамы.
– Ну, мы шли по пляжу, туда, куда вы нам сказали и обнаружили там машину. А вскоре Чарли Робинсон, это мой напарник, – объяснил он, глядя на меня, – так вот, Чарли услышал, что кто-то кричит, мы подошли ближе и совершенно ясно услышали, как он зовет Дон.
– О, нет, – сказала я, прижимая руку к сердцу.
– Мистер Катлер? – спросил Бронсон.
– Да, сэр, он самый… бродит по пляжу и кричит. Мы практически вынесли его с пляжа. Он утверждал, что Дон где-то там.
– Где он?
– Он в патрульной машине. Он не совсем в себе, мистер Алкотт. Я пришел сюда, так как хотел выяснить…
– Да, – быстро перебил его Бронсон. – Спасибо, Генри. Думаю, мистер Катлер сейчас нуждается в психиатре больше, чем в правосудии.
– Я понимаю.
– Вы знаете, что делать?
– Да, сэр. Мы позаботимся об этом, вы поедете с нами? – спросил нас полицейский.
Бронсон обнял меня за плечи.
– Нет, Генри. Спасибо. – Бронсон пожал полицейскому руку.
Полицейский открыл дверь и, спустившись по ступенькам, подошел к патрульной машине. Я встала вместе с Бронсоном в дверях, мы оба наблюдали, как машина отъезжает. При свете уличных фонарей мы легко разглядели на заднем сиденье дядю Филипа. Он оглянулся и прижался лицом к заднему стеклу. Казалось, он выкрикивает имя моей мамы, и хотя я не могла его услышать на самом деле, его крик эхом отозвался во мне, заставив меня содрогнуться.
– Все кончилось, Кристи, – прошептал Бронсон, обнимая меня покрепче. – Я обещаю тебе… все кончено.
Эпилог
Все и кончилось, и только начиналось. Как-то во время одной из наших обычных прогулок по пляжу, когда я была маленькой девочкой, мы с мамой наткнулись на мертвую рыбу, лежащую на песке. Мне было страшно видеть ее вот так, без движения, с остекленевшими глазами. Я расплакалась. Мама взяла меня на руки, а набежавшая волна унесла рыбу обратно в море.
– Мама, она поплывет? – спросила я.
– В некотором роде, да, – ответила она. – Она превратится во что-нибудь еще, родится заново.
– Я хочу это увидеть, – потребовала я.
Я была тогда совсем ребенком и думала, что могу управлять солнцем по утрам и звездами по вечерам. Мне всего-то нужно закрыть глаза и сильно-сильно пожелать.
– Мы не можем этого увидеть, – сказала мне мама. – Это слишком большое чудо. Мы просто в это верим. Ты можешь поверить в эту рыбу? – спросила она меня с улыбкой. – Можешь поверить в это волшебство?
Я кивнула, не совсем понимая, о чем она. Я видела, как рыбка покачивалась на волнах, и мне казалось, что она и в самом деле ожила и уплывает. Я хотела верить. У меня до сих пор сохранилась детская вера в то, что прекрасное и хорошее никогда не кончаются.
Взрослея, я поняла, что мы не можем управлять появлением солнца и звезд, но мы чувствуем солнечное тепло, и нас изумляет ночное небо своей красотой. Это и есть – чудо. Я также понимала, что в каждый новый день моей жизни какая-то часть меня умирает, а какая-то рождается.
Мне столько раз хотелось умереть, быть навсегда погребенной в глубоких закоулках моей памяти. Как мне было плохо в те дни и недели, после смерти моих родителей. Казалось, страдания никогда не кончатся, но обещания Бронсона сбылись.
Бронсон постарался не предавать огласке последствия этого случая на пляже. Помутнение рассудка у дяди Филипа не прошло для него бесследно. Он уже не мог выполнять свои прежние обязанности в Катлерз Коув, и ему пришлось остаться в клинике для основательного лечения. Тетя Бет была подавлена поворотом событий. В конце концов она уже не могла спокойно появляться в свете и, забрав близнецов, уехала к родителям.
Джефферсон полностью выздоровел и, когда узнал, что мы переезжаем в Белла Вудс к Бронсону, был на седьмом небе от счастья. Уверена, это событие не мало повлияло на его выздоровление. Миссис Берм быстро стала нам как бабушка, а Бронсон – мудрым, любящим дедом. Переехав к нему, я начала снова играть на фортепиано, как никогда раньше. Летними вечерами он открывал двери балкона, чтобы моя музыка могла спуститься с холма и «все люди в Катлерз Коув могли ее услышать и оценить».
Я окончательно решила, что эта музыка будет моей жизнью. И не важно, как необходим будет отель и какой доход он принесет, для меня он всегда будет на втором месте после музыки. Бронсон владел Катлерз Коув отелем по доверенности. И после меня все его внимание обращалось к повседневному управлению отелем. Я тоже старалась проявлять интерес, старалась ради памяти моих родителей, но в глубине души надеялась, что именно Джефферсон когда-нибудь превратится в настоящего управляющего нового отеля Катлерз Коув.
Мои мечты уносили меня дальше… в школу искусств, в гастроли по Европе, в огромные концертные залы и, конечно, к Гейвину.
Мы с Гейвином старались проводить вместе столько времени, сколько удается, используя каждую свободную минуту. Наши беседы всегда возвращали нас в дни, проведенные в Мидоуз. Как-то летом мы даже поехали навестить Шарлотту, Лютера и Хомера. Мы взяли с собой Джефферсона, и когда они с Хомером увидели друг друга, всем показалось, что они и не расставались вовсе. Хомер тут же повел Джефферсона посмотреть на лису с лисятами.
– Что слышно про эту Ферн? – спросил Лютер, когда мы все сели обедать.
– Она уехала с кем-то после того, как я прекратила выплачивать деньги на ее содержание. Но не с тем, с кем она была здесь, – сказала я. – Уж по ней я не скучаю.
– И мы тоже, – сказала Шарлотта, и мы все рассмеялись.
Это было чудесное время. Я играла для них на рояле, а когда мы уезжали, то обещали вернуться при первой возможности.
В лето моего девятнадцатилетия меня включили в трехнедельную программу, в планах которой была поездка в Париж, а потом в Вену. Это была концертная поездка, и я ждала ее с нетерпением. Гейвин приехал проводить меня, и мы решили прогуляться по пляжу.
– Я буду скучать по тебе, Кристи, – сказал он. – Всякий раз, когда ты или я уезжаем друг от друга, что-то во мне умирает, и каждый раз, когда я вижу тебя снова, во мне что-то возрождается.
– То же самое происходит и со мной, Гейвин, – призналась я.
– Я ревную тебя к твоей музыке… Она владеет тобой так, как я не могу владеть тобой.
– Не ревнуй, – попросила я с улыбкой. – Музыка действительно наполняет меня огромной радостью, но поделиться ею я могу только с тобой.
– Обещаешь?
– Так будет всегда, – ответила я, но вдруг остановилась и улыбка исчезла.
– Что случилось, Кристи? – спросил Гейвин.
Он проследил за моим взглядом. В воде неподвижно лежала рыба. У меня на сердце вдруг появилась такая тоска и печаль, но вдруг… рыба ударила хвостом, потом еще и еще, словно до этого она просто притворялась мертвой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48