Петька прикурил, глубоко затянулся, закрыл глаза в ожидании кайфа… Затянулся ещё раз, протянул папиросу Женьке. И вдруг ни с того ни с сего начал смеяться. Это «чарс» так действует. Он пробивает на «хи-хи». Покажи палец, веселиться будешь до колик. Потом, правда, жрать хочется, кажется, быка съешь, не то, что сковородку жареной картошки. Женька тоже затянулся несколько раз, чтоб догнать Казаха. А то ерунда получается: один смеётся как резаный, а второй, сыч сычом. Нехорошо это, не по правилам… Ахмед ничего не замечал. Он уже «улетел». Глаза стеклянные, в потолок уставился, изо рта шланг от кальяна торчит, по подбородку слюна стекает…
— Ха-ха-ха, — хохотал Петька, — ик, ик… А помнишь, как Юрка-Москвич взводного в плен взял? Ха-ха-ха! А взводный пьяный в дрезину, ничо понять не может… А Москвич его в рыло. О-о-хо-хо… А взводный его на «губу» утром… А Москвич тоже обкуренный, убью, кричит, сука душманская! И из автомата тра-та-та… Ой, не могу! Ха-ха-ха!
Женька тоже смеяться начал, вспомнив тот случай. Москвич тогда обкурился, да ещё кишмишовкой заправился, чуть всю роту не положил… Хорошо, у него автомат забрали, так он гранатами кидаться начал. Правда, гранаты учебные были. Настоящие ещё в ночном бою закончились. Ну, три дня на «губе» отсидел, отоспался, прощения у взводного попросил… Все нормально, короче, закончилось.
— Слышь, Ахмед, проснись, — позвал Петька старика, — у тебе кишмишовка есть?
— У Ахмеда все есть. Ахмед богатый, — еле ворочая языком, промямлил тот.
— Ну так тащи! И пожрать чего-нибудь. А то в животе пусто.
Ахмед заворочался, кресло под ним заскрипело… Крикнул что-то по-своему. Вошли две женщины в парандже, одна несла плов на большущей железной тарелке, вторая — бутылку самогонки из местного винограда, которая в просторечии называлась «кишмишовка».
— О, бабы, — удивлённо протянул Казах. — Слышь, Жека, давай их трахнем, пока Ахмед в «улёте»…
— Не, Петруха, это без меня, — Чёрных высыпал табак из «беломорины», перемешал с «травкой», и начал забивать обратно в папиросу. — Я ещё жить хочу!
— Да ты чо, Жека! Смотри, какие красавицы! — он попытался сорвать с одной из женщин паранджу. Но движения его были неуверены, и он промахнулся. Женщины негромко засмеялись.
— Ну, правильно, нет баб некрасивых, есть мало водки. В данном случае, «травки», — засмеялся Чёрных. — Не лезь к ним, давай ещё пыхнём.
— Не, я водочки, — Казах вытащил бумажную пробку из бутылки, и приложился к горлышку. В два глотка опорожнил половину бутылки.
— Ну, ты даёшь! — удивился Женька.
— Да, мы могем! Не то, что вы, евреи! — Казах икнул и затянулся косяком.
Кишмишовка да «чарс» — это убойный коктейль. Глаза у него покраснели, вспучились, вот-вот из орбит выскочат… Задохнулся, закашлялся… Но ничего, отошёл.
— Слушай, Ахмед, а зачем тебе столько жён? — спросил Петька, когда отдышался.
— Как, зачем? Приедет Махмуд, старший, ему жена надо, цветок молодой. Афгани у Махмуда нет, откуда жена? А так уже есть.
— Ты ему что, свою жену отдашь?
— Зачем свою? Это его жена. Самая младшая. Я за неё калым заплатил, учу её… Махмуд приедет, жена ласкать будет.
— Ахмед, я не понял, — Петька затянулся «беломориной», — калым ты за неё заплатил, женился, получается, что она уже не девочка? Не в куклы же ты с ней играешь? Она же, по-вашему, порченая, как она может быть женой твоему сыну?
— Не, Кара не порченая. Я учу её. Махмуд приедет, Кара девочка, сыну радость.
— Все равно не понял. Чему ты её учишь?
— Любить. Ласкать, — Ахмед из большого стакана выпил водку. — Я сейчас показать. Хочешь?
— Хочу.
Ахмед что-то крикнул, хлопнул в ладоши. Казах подмигнул Женьке: сейчас цирк будет! Чёрных не среагировал, он «летал». В комнату вошла старшая жена Ахмеда. Она была без паранджи. Может, в силу своего возраста, может, ещё по какой причине, но муж почему-то разрешал ей появляться перед мужчинами без паранджи. В руках она держала небольшой медный таз и кувшин с водой. Она присела перед Ахмедом на корточки, сняла с него длинную рубаху, и медленными движениями, смачивая в тёплой воде губку, начала мыть его причиндалы. Женька уже «приземлился», но от водки, которую предложил ему Петька, отказался. Он с удивлением смотрел, как жена моет Ахмеда.
— Петруха, это что?
— Ты чо, Жека, не слышал? Ахмед сейчас будет класс показывать, — Петька хохотнул, прикрывая рот.
Женщина выпрямилась, взяла таз, кувшин, и вышла из комнаты. Ахмед снова вставил в рот мундштук от кальяна, сел в своё кресло. Через пару минут в комнате появилась маленькая девочка. На вид ей было лет двенадцать. Может больше. А может, и меньше. По афганским женщинам невозможно определить возраст. Как ни странно, она была вообще голая. Женька удивлённо посмотрел на Казаха.
— Чего это она? — тихо спросил он.
Петька пожал плечами. Он и сам был удивлён. Не трахать же, в конце концов, эту девочку собрался Ахмед. Мусульмане очень строго относятся к супружеским обязанностям. И групповуху не приемлют, это точно. Но оказалось, что у старика и в мыслях не было предлагать свою младшую жену солдатам. Нет, он хотел похвастаться своей мужской силой перед этими русскими.
Девочка опустилась перед ним на колени, как до этого делала старшая жена, и, наклонив голову, обрамлённую длинными чёрными волосами, осторожно взяла его член в рот. Черныху со своего места было очень хорошо видно, как маленький, коричневый, абсолютно безжизненный отросток скрылся у девочки во рту. Кара, а это, по-видимому, была именно она, заученными движениями поднимала и опускала голову, причмокивала, облизывала языком… Ахмед откинулся на спинку кресла, закрыл глаза.
— Щас кончит, — прошептал Петька, глядящий во все глаза на происходящее.
Женька почувствовал, что он сейчас тоже кончит. Все-таки уже целый год без баб. Наконец девочка оторвалась от Ахмеда, встала с колен, облизала губы и поклонилась старику. Тот отослал её взмахом руки, победно взглянул на солдат.
— Ну, Ахмед, ты даёшь! — восхищённо сказал Казах.
То-то, — старик выпил стакан кишмишовки, затянулся сигаретой, — Махмуд приедет, девочка будет, жена… — глаза у него начали закрываться, все-таки, старый уже, силы не те…
— Ахмед, у меня день рождения сегодня. Слышь, Ахмед?
Старик открыл глаза, глянул бессмысленно на Петьку, почмокал губами.
— Бакшиш хочешь?
— Хочу, — нагло сказал Петька. — Немного.
— Ладно. Дам. А то ведь сам возьмёшь. У тебя автомат, — абсолютно трезво сказал Ахмед. — А хочешь, продай автомат. Много «чарса» дам. Кишмишовка дам. Продай.
— Да ты что, Ахмед! Меня ж повесят! Скажи ещё, что ты БТР хочешь…
— Давай БТР. Давай.
— Совсем головой поехал. Короче, гони бакшиш, и мы пошли. Да, ещё мясо. Есть у тебя? Свининка или барашек? Есть?
— Есть, — кивнул Ахмед и снова закрыл глаза. — Возьми там, во дворе.
Во дворе была вырыта огромная яма, выложенная изнутри глиной. В ней сохранялся постоянный холод, как в холодильнике, там были свалены туши овец, баранов, свиней, бочки с вином… Петька встал, покачался на негнущихся ногах, отхлебнул из бутылки, и пошёл к выходу. Чёрный сидел, прислонившись к стене, любуясь цветными видениями, которые проплывали перед глазами. Видения были настолько реальными, что, казалось, протяни руку и они твои. Вот проплыла обнажённая женщина, с торчащими грудками, с вишнёвыми сосками, она изгибалась в танце, показывая все свои интимные места, руки к нему тянула, за шею обнимала… Женьке тоже хотелось её обнять, но руки отяжелели, не поднимались. Только внизу живота приятно разливалось тепло, и члену становилось тесно… Её лицо приблизилось, казалось, он даже запах её ощущает. И лицо какое-то знакомое… И вдруг женщина закричала. Даже не закричала, заорала, завизжала, да так, что уши заложило. Он открыл глаза. Женщина исчезла, но крик не прекратился. И доносился он из женской половины дома. «Петька, скотина!», — понял Чёрных. Вскочил, бросился к выходу. Он не знал, где находятся женские комнаты, заметался… Ахмед тоже вскочил, но побежал в противоположную сторону. В три прыжка Женька догнал его, толкнул, старик врезался головой в стену, потом бросился к двери… Чёрных за ним. Дверной проем был узкий, а Ахмед толстый, они и застряли. Но вид, который открылся женькиным глазам, был достоин комедий Гайдая. В небольшой комнате находились все жены Ахмеда, и все визжали, как поросята, которых режут, закрывали лица подолами чёрных платьев. Только одна не орала, та самая, которою Петька зажал в углу и впился в её губы поцелуем. Не похоже, чтобы она вырывалась. Возможно, ей даже нравилось это, потому и не орала, как остальные. Хотя остальные может потому и орали, что это не их целовали. Казах лапал женщину без всякого стеснения во всех доступных местах. Задрал ей юбку на голову и шуровал руками где-то между ног. Ширинка у него была расстёгнута, и оттуда торчал набухший член с красно-синей головкой, похожий на шариковую ручку с набалдашником. Женька даже удивился, что у его друга такой тонкий член.
Ахмед что-то страшно закричал, рванулся вперёд, но Женька успел подставить ему подножку. Старик со всего маху грохнулся на пол и, кажется, отрубился. Даже бабы орать перестали, глядя на распростёртого мужа.
— Бежим! — закричал Чёрных. — Бежим! Он убьёт тебя!
Петька оглянулся, стеклянными глазами посмотрел на Черныха. Казалось, что он вообще ничего не слышал. И вдруг Казах изогнулся весь, зарычал по-звериному, и белая струя брызнула на обнажённое бедро женщины. Ахмед начал подниматься.
Женька кинулся к открытому окну, нырнул в него «ласточкой». Петька, недолго думая, не успев застегнуть ширинку, прыгнул за ним. Оказавшись за пределами дома, они, что есть силы, припустили к виноградникам. Остановились только тогда, когда на горизонте замаячила «точка». Посмотрели друг на друга и громко захохотали.
— Ты… ты зачем на бабу полез? — вытирая слезы, спросил Чёрных.
— Он сам виноват, — еле успокаиваясь, сказал Казах, — зачем нас провоцировал?
— Во, блин, какие слова знаешь! А если Ахмед пожалуется?
— Не, не пожалуется. Я ж её не трахнул. Не успел.
А ночью на «точку» обрушился шквальный огонь. Утром обнаружили троих убитых и четверых раненых… И полностью опустевший кишлак Ахмеда. Никого. Ни старика, ни его жён, ни стада овец, ни верблюдов, ни ослов…
Через месяц Женьку Черныха и Петьку-Казаха Леонова перебросили на другую «точку», ближе к Баграму. Здесь жизнь была повеселее. Рядом находился военный аэродром, столовая с симпатичными поварихами и официантками, медсанбат с врачихами и медсёстрами, уютные квартирки, где обретались жены офицеров-лётчиков, посходившие с ума от безделья, в отличие от своих мужей, которые каждый день летали на бомбёжку, разведку и «зачистку»… Короче, здесь была полная лафа. Правда, и возможность пойти на операцию, в рейд, значительно увеличивалась. Чёрных служил радистом-авианаводчиком. Это, как говорили знающие люди, «прямая дорога на тот свет». Женька, правда, не сильно в это верил, до сих пор все как-то нормально было, миновала его смерть косорукая… Во всяких передрягах бывал, через многое прошёл, но ангелы все ещё как будто хранили его. Даже к наркотикам не пристрастился. Один раз как-то попробовал любопытства ради уколоться, температура поднялась, плохо стало, рвало… Нет, героин, гашиш, ханка, — это не для него. Травка — ещё куда ни шло. Но уж лучше водочку, если на то пошло, нашу, родную, российскую… Когда в госпитале после первого ранения лежал, насмотрелся на наркоманов. Как головой в стену бились, как ногтями себе кожу разрывали, как выли, словно звери лесные, как умирали, скорчившись, подтянув колени к подбородку… Возненавидел он тогда всю эту жизнь неприкаянную, отцов-командиров, на эту войну их пославших, жиреющих за счёт солдатни, жён их возненавидел, продающихся за сто афгани любому встречному-поперечному… Возненавидел, но не озлобился.
Служба шла своим чередом, приходили письма из дома, с нетерпением ждал весточки от любимой девушки… Впрочем, много ли девушек дожидаются своих парней из армии? Но письма — это единственное, что связывает солдата с большой землёй. Вместе с Петькой захаживали в столовую к поварихам, перекусить офицерским пайком, перепихнуться на скорую руку где-нибудь в подсобке с пышнотелой Оксаной или худосочной Любой… Заматерел Женька Чёрных, усы отрастил, на дембель новую парадку себе приготовил, у «молодого» отобрал. Зачем салаге парадная форма, ему ещё служить и служить! Казах уже старшего сержанта получил, ходил гоголем по военному городку. Юрка-Москвич в очередной раз на «губу» залетел, командир полка обещал его со света сжить, если тот не одумается, и не перестанет буянить. Но Москвич знал себе цену, один из лучших разведчиков полка, две медали «За боевые заслуги», и ни одного ранения. Всех посылал на три буквы, даже командира дивизии, генерала Громова. Впрочем, генерал не обижался, один раз только не выдержал, дал Москвичу, по-мужски, в зубы. Юрка с копыт и сковырнулся. Вся дивизия потом смеялась над ним, как анекдот этот случай пересказывала.
В августе прошёл слух, что скоро начнётся новая операция, самая большая, самая глобальная за все время боевых действий. В ущелье Панджшер. По данным разведки там находилось огромное скопление душманских банд, оружия, даже свои госпитали были в ущелье. Короче, этакое государство в государстве. Все прекрасно понимали, даже салаги, что проводить полномасштабную операцию в Панджшере, это значит положить половину армии. Но приказ есть приказ. И Женька тоже знал, что этого рейда ему не избежать. Не молодых же, необстрелянных, посылать под пули. У него все-таки опыт! Какой-никакой, но опыт есть. На войне вообще всему быстро учатся. Но поджилки все равно тряслись, как перед каждой операцией. Тем более, что авианаводчики всегда идут первыми. Точнее, вторыми, после разведчиков. Их задача заключается в том, чтобы наводить с земли бомбардировщики на цель. Подбираешься к банде как можно ближе, скидываешь тяжеленную рацию с плеч, и передаёшь данные на аэродром. Это только в кино показывают, что современные рации маленькие и компактные, достал из кармана и все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40