Она пришла в фирму, а Валентина нет. Вместо него какой-то другой парень. Он сказал, что все вопросы теперь решает он. Я подозреваю, что это был человек Фазиля или кого-нибудь ещё, но наверняка не твой. Иначе, ты бы меня предупредил. Короче, она не стала с ним лясы точить. Дождалась, когда я выйду, а потом мы уж вместе стали думать, как тебе помочь. Кстати, в ту же самую ночь, когда ты передал мне записку, Игорь Шульман пытался разузнать, о чем мы с тобой разговаривали. Я ещё тогда подумал, что дело нечисто. А потом, ещё утром, перед судом, Дядя Борух о тебе спрашивал. Это меня тоже насторожило. Слишком многие тобой интересуются. Короче, Ирина записку отдала мне обратно, а там шла речь о каких-то документах, которые надо было уничтожить. Я покумекал своей неразумной головой и решил, что раз существуют документы, которые надо уничтожить, значит, они представляют для тебя опасность. И компаньон твой исчез. По всей видимости, в фирме этих документов нет, и никогда не было, иначе ты бы уже знал об их исчезновении. Возникает вопрос, где они могут быть? Ответ: где угодно. В банке, дома, у друзей, у соседей, у любимой женщины… Банк я проверить не могу, друзей твоих не знаю, любимую женщину тоже. Остаётся — дом. Одна проблема — как туда проникнуть? Наверняка ты его на сигнализацию поставил…
— И как же ты её снял? — Натан с интересом смотрел на Чёрного.
— Этого не понадобилось. Окно было приоткрыто. Кто-то уже до меня там побывал. Но то ли этот «кто-то» чего-то испугался, то ли у него времени было мало, но он ничего не нашёл. А я нашёл. Сейф под репродукцией Пикассо. Я его ломиком раскурочил. Ты уж извини. Бумажки я прочитал, кое-что стало ясно, но не все. Но одно я понял чётко: для тебя эти документы очень важны. Уничтожить их недолго, а вот восстанавливать — куча времени уйдёт. У себя их хранить опасно, и ненадёжно. Я решил их твоему адвокату сплавить. Раз ты его нанял, значит, доверяешь.
— Ну, Чёрный, ты даёшь! — восхищённо покрутил головой Натан. — Я теперь твой должник.
— Сочтёмся, — Евгений пожал протянутую руку и улыбнулся. — А с Лидкой все-таки будь осторожнее. Змея ещё та!
— На что она мне, корова толстая, — легкомысленно отмахнулся Натан. — Мне же с ней детей не крестить…
— Не скажи. Вобщем, я тебя предупредил.
Машины покрутились по городу и въехали на небольшую улочку, всю застроенную виллами. В этом районе жили обеспеченные люди, очень обеспеченные. Натан, как радушный хозяин, открыл ворота, подождал, пока все пройдут в дом. Фазиль немного задержался у входа, осматривая палисадник.
— Фазиль, ты что-то потерял? — с намёком спросил Натан.
— Смотрю. Красиво у тебя здесь. Странно, что полиция не заинтересовалась твоими доходами.
— А чего ей интересоваться… Я налоги вовремя плачу, и все до копеечки, цента и шекеля. В отличие от других. Ладно, проходи, ничего ты тут не высмотришь.
8. РАЗГОВОР ПО ДУШАМ.
Гости расположились в огромном холле, ждали хозяина. Дядя Борух устроился в кресле, подальше от окна. Сказывалось врождённое чувство опасности. Чёрный с любопытством рассматривал камин, выполненный в стиле 18 века. Рустам, отослав своих быков обратно в Тель-Авив, сидел в кресле напротив Дяди Боруха, медленно потягивая коньяк. Вообще-то, Израиль не Россия, и не Америка, здесь не принято ходить в окружении охраны, но новые богатые репатрианты привезли с собой свои понятия. Некоторые приехали сюда с такими деньгами, на которые можно было бы скупить всю страну вместе с бедуинами и их верблюдами, поэтому охрана для них не столько охрана, сколько дань престижу.
Моше Бакланов тихо стоял в углу, делая вид, что он в этой компании оказался случайно. Моше знал практически всех собравшихся, но как он говорил, «не по чину ему общаться с ними». Хотя на самом деле, эти люди ни в грош не ставили заместителя мэра. Для них он был пешка, шестёрка, очень любил деньги, через него прокручивались разные не самые благовидные дела. При этом Моше был хитрый, умный, скользкий, знал, кого облизать, кого подмазать…Рядом с ним стоял Юрий Шац, депутат кнесета. Эти двое были достойны друг друга. Шац вылез, что называется «из грязи в князи», в Союзе был обычным инженером, звёзд с неба не хватал, но числился в отказниках и диссидентах. Это, да ещё знакомство с Щаранским, помогло ему в Израиле пробиться на самый верх политической иерархии. И, почувствовав вкус лёгких денег, Шац уже не мог отказаться от них. Поэтому он делал все, что от него хотели «денежные тузы», воры и авторитеты, однако, не смотря ни на что, он пользовался уважением обычных людей. Может, потому что они не знали о его второй жизни.
Старый Аарон Берг не стал задерживаться, обнял Натана возле ворот тюрьмы, и, пожаловавшись на больную спину, укатил к себе в Хайфу, где он был и царь, и бог.
Единственный, кто чувствовал себя чужим в этой компании, был Фазиль. Хотя и не подавал виду. Он чувствовал себя уверенно только тогда, когда его окружали собственные шестёрки.
Натан не просто так собрал этих людей. Ему нужна была поддержка авторитетов разных кланов для предвыборной кампании. Натан не хотел к ним обращаться, но прекрасно понимал, что без их помощи не обойтись. Примерно такая же ситуация была и в Питере. Кем бы он стал, где бы он был, если бы не поддержка Секи, Полковника, Грузина, и многих других, которые не чисты были перед законом, но которым он обязан своим возвышением. И здесь, в Израиле, то же самое. Ничто не меняется в этом мире.
Он оглядел присутствующих, поднял бокал с коньяком, и сказал:
— Спасибо, что встретили, что поддержали… Я хочу выпить за всех вас и, в первую очередь, конечно, за Дядю Боруха!
— Спасибо, Натан, уважил старика, — улыбнулся старый вор.
— Ты ещё не старый, — Натан покосился на Фазиля. Тот стоял молча, даже не взял предназначенный ему бокал. — Ты ещё многих девок потопчешь. Тебе ли говорить о старости!
— Господа, — встрял в разговор Шац, — может, перейдём к делу? У меня мало времени.
— Юрик, ты что, на шуке? — Рустам исподлобья взглянул на депутата. Он не любил Шаца, называл его «ссучившимся козлом». Рустам, вообще, плохо относился к «слугам народа», считая, что каждого из них можно купить, припугнуть, «отшестерить», опустить… По большому счёту, так оно и было.
— Спокойно, господа, спокойно, — Натан поднял руку вверх, давая понять, что сейчас он будет говорить. — Вы у меня дома. Не время для разногласий. Я хочу, чтоб мы выработали чёткий план для предстоящих выборов. Как вы знаете, «кавказская» община, и Рустам это подтвердит, выдвинула меня своим кандидатом. Но этого мало, точнее, их голосов не хватит.
— Ты забыл про «бухарских», — подал свой голос Рустам. — Они тоже будут за тебя, если дать такую установку.
— Спасибо, Рустам. Но у меня другое предложение. Только отнеситесь к нему серьёзно, — Натан оглядел присутствующих, остановил взгляд на Моше Бакланове. — «Исраэль ба алия» во главе со Щаранским сходит «на нет», можно было бы присоединиться к либерзоновской «Наш дом», но вряд ли нам с ними по пути. И дело не столько в политике, которую проводит Эдик, сколько в том, что, соединившись с ним, мы теряем больше половины доходов.
— Извини, что вмешиваюсь, но почему ты считаешь, что ИБА теряет вес? — Бакланов выжидающе смотрел на Натана. Моше прошёл в мэрию от партии Щаранского. Он не считал себя должным ему, но прекрасно знал, что теперь в любую другую партию вход ему заказан. Он нигде не пользовался уважением.
— Не будем обсуждать то, что давно известно, — сказал Натан. — Щаранский своё награбил, сейчас он похож на объевшегося кабана, который валяется в грязи, отрыгивая то, что в него уже не лезет. Не секрет, что он отрыгнул и тех, кто был рядом с ним все эти годы. То же самое произойдёт и с Либерзоном. Поэтому у меня другое предложение.
Он замолчал, как хороший актёр, выдерживая паузу. Но он также знал, что затягивать паузу нельзя. Теряется внимание зрителей.
— Мы не пойдём на эти выборы!
Недоуменное молчание было ему ответом. Даже Фазиль, который о выборах слышал в первый раз, удивлённо воззрился на Натана.
— Поясни, — наконец подал голос Бакланов. Именно он терял больше всех, если Натан отказывался выдвигать свою кандидатуру в депутаты. Шац не проронил ни слова. Он уже давно поставил на Либерзона и его «Наш дом», и теперь тихо про себя радовался, что не промахнулся.
Зачем нам вообще нужны «русские» или ивритские партии? — продолжал Натан. — Не лучше ли создать свою собственную?
— Ага, воровскую, — хохотнул Рустам.
— Ты меня, шакал, с собой не ровняй, — вдруг вызверился Натан. — Я к ворам себя не причисляю!
— А кто же ты? Ссучившийся?! Я давно это подозревал, — Рустам буром попёр на Натана. Назревал скандал. Натан подобрался, приготовился к нападению, но внешне был спокоен. Он ждал только первого удара.
— Эй, пацаны, — Женька Чёрный, журналист, подавил деланный зевок, — мы, что, собрались морды бить?
Вопрос разрядил обстановку. Рустам расслабился, сел на место, взял рюмку с коньяком… Шац облегчённо вздохнул. Он не любил всякого рода разборки. Даже у себя в парламенте чувствовал себя увереннее, чем с этим «быдлом». Моше Бакланов уже жалел о том, что приехал. Он надеялся на поддержку, на финансовые вливания со стороны Натана, а попал черт знает куда… Один только Дядя Борух сидел спокойно, прикрыв глаза, и, казалось, ничего не слышал, думая о своём. Он был не так уж стар, чуть-чуть за пятьдесят, но за плечами было столько всего, что хватило бы на добрый десяток жизней. Оттого он сам себе казался старым, умудрённым, битым, этаким Кащеем Бессмертным. Со снисхождением посматривая из-под прикрытых век на разбушевавшегося Рустама, Дядя Борух думал о том, что этот молокосос и часа бы не выдержал даже в «малолетке». Это сейчас вспоминается с улыбкой, а тогда, тридцать с лишним лет назад, ох, как страшно было!
Дядя Борух, в то время ещё Боренька Камянов, первый раз попался по глупости. Да и то не по своей. С Сыном Полка они до мелочей продумали ограбление директорской дачи. Но всего, конечно, не предусмотришь. Вот и они не предусмотрели здоровенного пса. Самое удивительное, что собаки на даче никогда не было. Боренька, не доверяя своему приятелю Ваньке, сам несколько раз обходил высокий забор, окружавший дачу, забирался на дерево, в бинокль оглядывал территорию… Не было пса! Но в тот день, когда должно было произойти ограбление, директор пустил на территорию злющую милицейскую овчарку. Кто же мог предположить такую неприятность! Правда, Ванька задушил её голыми руками, но овчарка тоже успела его неплохо тяпнуть. И в зубах у неё остался кусок ванькиной куртки, по которой ментовня и вышла на них. Вот уж, действительно, знал бы, где упадёшь, соломку бы подстелил.
До суда Борух просидел в КПЗ, потом его отправили в область. Он уже знал, что Ванька всю вину взял на себя, но им бы все равно много не дали. Они же несовершеннолетние. Сыну полка повезло меньше, но все же повезло. Он «рогом упёрся», что ничего не видел, не слышал, не знает… Просто проходил мимо. Правда, он так и не смог толком объяснить, что же он делал возле ограбленной дачи, впридачу Сынок считался рецидивистом, и ни следак, ни суд не поверили, что умудрённый жизнью вор мог пойти на поводу у малолеток. И все равно Сынок получил намного меньше, чем можно было рассчитывать. Зато Ванька мог гордиться. По воровским законам всегда считалось, что вор, взявший на себя чужую вину и пошедший «паровозом», достоин всяческого уважения.
Борух попал в детскую колонию. Там он должен был провести год, перед тем, как ехать на «взрослую» зону. Ещё в херсонском областном КПЗ матёрые урки, получившие «маляву» от Сынка, учили его уму — разуму. Что говорить следователю, как вести себя на зоне, с кем общаться…
— Ты, Борух, ещё молодой, — говорил ему Васька Бутса, бывший футболист, сидевший по третьему разу за разбой, — зубки не покажешь, кусаться не будешь, сожрут за милую душу. Или хуже того, опустят. Не дай тебе бог пойти на соглашение с кумом, как бы не уговаривали. Ссучишься, обратной дороги не будет. Бить станут, терпи. Сцепи зубы, и терпи. Никогда не зови на помощь вертухаев. Они не спасут, только хуже сделают. Если совсем край придёт, заточкой себя ткни. Вот сюда, в предплечье. Больно, кровищи много, но не смертельно. Знаешь, с чего начинается вор? С малолетки сидеть, в армии не служить, в комсомоле не состоять, семьи, жены и детей не иметь. Понял?
— Что ж так строго? — не веря своим ушам, спросил Борух.
— Э-э, я ж базарю о настоящих ворах, идейных, старой закваски. О тех, которые на смерть ради идеи идут.
— Что ж это за идея такая ленинская?
— Не ленинская, пацан, воровская, — сказал Бутса. — Есть такая поговорка, не знаю, кто её придумал: «Когда Бог подумал о несправедливости власть имущих, Он и ворам дал закон». Расскажу я тебе случай, во времена «сучьих войн» это ещё было. Сидел я тогда в Ветлаге, молодой, по первому разу. Этап привезли, человек четыреста… Законников среди них всего пятеро, и Сила с ними. Сила — человек известный, вор правильный. Да куму это до фени. Приказ тогда вышел от усатого: ломать авторитетов. И не просто ломать, а так, чтоб они бумагу подписывали, в которой отказываются от своей короны. Чтобы «ссучивались»… По разному ломали, кого забивали до смерти, кого собаками травили… «Суки» — самый херовый народ. Воров предали, а честно жить не научились. Болтаются, как мотня на штанах. Оттого и лютуют. Но не в этом дело. Велел кум по одному вызывать законников в «парилку». Была у нас такая камера специальная. Как крематорий у фрицев. Кто туда попадает, или «сукой» выходит, или не выходит вообще. Четверо вышли. Избитые, псами заеденные, с рёбрами сломанными, но вышли. В глаза не смотрят. А чего смотреть?! Они на своей жизни точку поставили. А потом Силу потащили. Его только-только короновали, в 52-м. Я тогда в хозобслуге крутился. Хоть и западло это, но я ж не настоящий вор тогда был, по глупости залетел, за «мешок картошки». Я как раз возле «парилки» круги наворачивал, если и не все видел, то слышал многое. Начал кум орать на Силу, а голос у него такой, что сквозь пургу пробивается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40