Пока Эндер говорил, улыбка медленно сползала с лица Навьо. Наконец он холодно сказал:— Конечно, я отвечу вам.— Пожалуйста, никаких «конечно», — отрезал Эндер. — Ваш епископ убедил граждан Милагра объявить неоправданный, ничем не спровоцированный бойкот священнику другой религии, прибывшему сюда по вызову, законно. Вы окажете всем большую услугу, если поставите своих соотечественников в известность, что, если это добродушное молчание будет продолжаться, я попрошу Звездный Конгресс дать мне статус инквизитора. Уверяю вас, моя репутация в Конгрессе очень высока и мою просьбу наверняка удовлетворят.Навьо знал, что это значит. Если Голос станет инквизитором, он получит право отменить католическую лицензию колонии из-за преследований на религиозной почве. Да, это наделает очень много шуму, хотя бы потому, что епископа Перегрино тут же сместят и отправят в Ватикан для церковного расследования.— Но зачем вам устраивать все это? — спросил Навьо. — Вы же знаете, что вас не желают здесь видеть?— Кто-то хотел видеть меня, иначе я бы не прилетел. Я понимаю, вам сейчас очень не нравится этот закон, но, помните, он защищает от преследований и католиков — на тех планетах, где лицензирована другая вера.Навьо побарабанил пальцами по столу.— Какие у вас вопросы, Голос? Задавайте, и покончим с этим.— Ну, для начала достаточно простой. Что стало непосредственной причиной смерти Маркоса Марии Рибейры?— Маркано? — удивился Навьо. — Но вас же никак не могли пригласить Говорить о его смерти, он покинул этот мир всего несколько недель назад…— Меня пригласили Говорить о нескольких смертях, Дон Навьо, и я решил начать с Маркано.Навьо дернул уголком рта.— А если мне потребуются доказательства?Джейн шепнула Эндеру на ухо:— Давай ошарашим этого зануду.Мгновенно терминал Навьо ожил, на экране появилась копия документа, а самый серьезный и грозный из голосов Джейн объявил: «Эндрю Виггин, Голос Тех, Кого Нет, принял приглашение открыть правду о жизни и смерти Маркоса Марии Рибейры, жителя города Милагра, Колония Лузитания».Оглушительное впечатление на Навьо произвел не сам документ. Скорее то, что он, доктор, еще не послал запроса и даже не прикасался к терминалу. Навьо сразу понял, что его компьютер включили через жемчужину, болтающуюся в ухе Голоса, но это значило, что Голос прикрывают программы очень высокого уровня. Ни один из жителей Лузитании, даже сама мэр Босквинья, не обладал достаточной властью, чтобы проделать такой номер. «Кем бы ни был этот чертов Голос, он слишком крупная рыба для нашего епископа».— Да ладно, — заставил себя рассмеяться Навьо. Теперь он вдруг вспомнил о своем добродушном и дружелюбном характере. — Я все равно собирался помочь вам. Паранойя, овладевшая епископом, не успела еще распространиться на весь Милагр.Эндер улыбнулся ему в ответ, делая вид, что принимает это лицемерие за чистую монету.— Маркос Рибейра умер от врожденной болезни. — Доктор протарахтел длинное, псевдолатинское название. — Вы о ней никогда не слышали, потому что это штука редкая и передается только через гены. В большинстве случаев начинается в зрелом возрасте и выражается в том, что постепенно все экзокринные и эндокринные железы отмирают и заменяются жировыми отложениями. В переводе на человеческий язык это значит, что мало-помалу щитовидка, поджелудочная железа, печень, селезенка, половые железы и так далее превращаются в скопление жировых клеток.— Всегда смертельно? Необратимо?— О да. По правде говоря, Маркано протянул лет на десять дольше, чем следовало. Ну, его случай вообще из ряда вон по нескольким показателям. Во всех иных зафиксированных медициной случаях (правда, их не так уж много) болезнь первым делом разрушала половые железы, в итоге — стерильность и в большинстве случаев импотенция. У Маркано Рибейры шестеро здоровых детей, очевидно, его половые железы пострадали последними. Однако, когда и их прихватило, процесс пошел на удивление быстро. При вскрытии я обнаружил, что там не осталось ничего, кроме жира, тогда как печень и щитовидка были поглощены не полностью.— Что именно убило его?— Гипофиз разложился полностью. Не выделялся адреналин. Маркано был просто ходячим мертвецом. Просто свалился однажды в баре посреди какой-то непристойной песенки. Я так слышал.Как всегда, разум Эндера механически искал противоречия в объяснении.— Как передается заболевание, если жертва почти сразу становится стерильной?— Обычно по боковым линиям. Один ребенок, допустим, умирает, у его братьев и сестер — никаких внешних признаков заболевания, но они передают склонность своим детям. И естественно, мы боялись, что дети Маркано унаследуют его дефектные гены.— Вы протестировали их?— Никаких генетических деформаций. И все время, пока я делал анализ, Дона Иванова заглядывала в пробирки через мое плечо. Проверка показала, что все чисты, ничего страшного. Компьютер гарантирует — шлеп, шлеп, шлеп — только так.— Ни у кого? Даже рецессивных тенденций?— Грассас а Деус, — ответил доктор, — кто бы согласился вступать с ними в брак, если б у них были отравленные гены? Кстати, я совершенно не представляю, как мы пропустили Маркано. Ну, не заметили, что он болен.— Что, проводите регулярные генетические тесты?— Да нет, все совсем не так. Но примерно лет тридцать назад у нас тут была страшная эпидемия. Родители Доны Ивановы, Венерадо Густо и Венерада Сида, сделали генетический анализ, проверили всех: мужчин, женщин и детей колонии. Таким путем они искали лекарство. И нашли. В ходе исследования они просто должны были напороться на этот самый дефект, ну, как я обнаружил его, когда умер Маркано. Я в жизни не слыхал о такой пакости, но в банке памяти компьютера хранилась справка.— Так ос Венерадос не знали, что он болен?— Очевидно, нет. Иначе бы они рассказали Маркано. Да и если бы не сказали, Иванова сама обнаружила бы в их записях.— Может быть, так и вышло.Навьо расхохотался.— Невозможно. Невероятно. Ни одна женщина в здравом уме не согласится рожать детей от человека с такой болезнью. Последние годы Маркано, должно быть, жил как в аду. Вы не пожелаете такого собственным детям. Нет, Дона Иванова довольно эксцентричная особа, но не сумасшедшая.
Джейн получила массу удовольствия. Когда Эндер вернулся домой, она включила компьютер и вывела свое лицо на терминал, просто чтобы посмеяться вволю.— Ну что еще он мог делать, — сказал Эндер, — посреди общины добрых католиков, да еще имея дело с биолоджистой — одной из самых уважаемых женщин города, ему и в голову прийти не могло, для них же это базовые вещи.— Не извиняйся за него, — ответила Джейн. — Я и не рассчитываю, что ваши водянистые мозги способны управляться с логикой. Но почему бы мне не посмеяться немного?— В каком-то смысле это очень мило с его стороны, — заметил Эндер. — Он согласен верить в то, что болезнь Маркано пошла иным курсом, чем во всех остальных зафиксированных случаях, что по какой-то причине родители Новиньи не обнаружили болезнь Маркано и она вышла за него, так и не зная об этом. Он верит. А Лезвие Оккама требует, чтобы мы брали простейшее объяснение. Болезнь Маркано шла, как у всех: половые железы номером первым, и детей зачал кто-то другой. Неудивительно, что Маркано так злился. Каждый из его шестерых детей своим видом напоминал ему, что его жена спит с другим мужчиной. Возможно, это с самого начала было частью договора — то, что она не останется ему верна. Но шестеро детей — это немножко чересчур.— Великолепные противоречия жизни истинно верующих, — улыбнулась Джейн. — Жена сознательно изменяет мужу, но даже помыслить не смеет о противозачаточных средствах.— Ты пробежалась по генетическим раскладкам детей, чтобы найти, кто может быть отцом?— Ты хочешь сказать, что еще не догадался?— Догадался, но хочу быть уверен, что медицина не опровергает. Понимаешь, ответ слишком очевиден.— Естественно, это Либо. Вот пес! Шестеро детей от Новиньи и еще четверо от собственной жены.— А вот чего я совсем не понимаю, — сказал Эндер, — это почему Новинья не вышла за него замуж с самого начала. Это же полная бессмыслица — выходить замуж за человека, которого она, очевидно, презирает, о чьей болезни точно осведомлена, а затем — вперед, рожать детей тому мужчине, которого любила всю жизнь.— Пути человеческой мысли извилисты и запутанны. И извращены, — пропела Джейн. — Пиноккио был таким поленом, когда пожелал стать настоящим мальчиком. С деревянной головой он жил бы куда веселее.
Миро осторожно пробирался через лес. Иногда он узнавал деревья, мимо которых шел, или ему казалось, что узнавал, — тут ни один человек не мог сравниться со свинксами, они знали по именам все деревья в лесу. По, впрочем, люди не поклонялись деревьям, не считали их своими предками.Миро сознательно выбрал самый длинный путь к поляне, где стояло жилище свинксов. Когда Либо принял Миро вторым подмастерьем и поставил его работать вместе с собственной дочерью, Квандой, он объяснил, что не должно быть четкой тропинки, ведущей из Милагра к поляне свинксов. Ведь возможно, предупредил его Либо, что когда-нибудь между людьми и свинксами вспыхнет конфликт, нельзя оставлять дорогу, по которой могут пройти погромщики. Потому сегодня Миро шел по дальнему, высокому берегу ручья.И естественно, скоро из лесу вынырнул свинкс. Наблюдатель. Много лет назад Либо вычислил, что где-то в том направлении находится поселение самок-свинксов, «жен». И самцы всегда приглядывали за зенадорес, если они заходили в лес слишком далеко. По настоянию Либо, Миро никогда не пытался исследовать запретную сторону. Его любопытство сразу же угасало, стоило ему вспомнить, как выглядело тело Либо, когда они с Квандой его нашли. Либо еще жил, он даже оставался в сознании — глаза открыты… Миро и Кванда опустились на колени с обеих сторон, хотели освободить его забрызганные кровью руки… «Либо, твое сердце, вырванное из груди, все еще пыталось гнать кровь по венам. Если бы ты только мог заговорить с нами, одно только слово — почему они убили тебя…»Берег стал пологим. Миро пересек ручей, прыгая по скользким, покрытым мохом камням. Через несколько минут он почти добрался до места — чуть впереди деревья расступались, образуя поляну.Кванда уже на месте — учит свинксов собирать сливки с молока кабры и готовить какой-то аналог масла. Последние семь недель она экспериментировала с процессом, и наконец у нее что-то начало получаться. Все прошло бы значительно легче, если б она могла попросить помощи у Новиньи или Элы — они обе знали о химических особенностях молока кабры куда больше, чем зенадорес, — по, к сожалению, сотрудничество с биолоджистас невозможно. Еще тридцать лет назад ос Венерадос обнаружили, что молоко кабры не содержит питательных веществ, которые мог бы усвоить человек. А потому совершенно очевидно, что проблемы хранения молока или изготовления молочных продуктов могут интересовать только свинксов. А Миро и Кванда не могли рисковать, нельзя было допустить, чтобы хоть кто-нибудь узнал, что они всерьез изменили образ жизни пеквенинос.Младшие свинксы охотно взялись сбивать масло. Они плясали на бурдюках, сделанных из шкур тех же самых кабр, и распевали бессмысленную песенку, смешивая слова звездного, португальского и двух собственных языков в развеселую кашу. Миро попытался рассортировать языки. Он, конечно, узнал мужской язык, поймал несколько обрывков на языке отцов — так они называли то наречие, на котором разговаривали со своими деревьями-тотемами. Миро распознал его только по звучанию. Даже Либо не мог перевести ни слова. Язык, казалось, состоял из одних ме, бе, ге, причем разницу между гласными определить было невозможно.Свинксы, следившие за Миро в лесу, тоже вынырнули на поляну и приветствовали своих собратьев долгим, ухающим криком. Танец продолжался, а вот песня немедленно замолкла. Мандачува отделился от группы свинксов, столпившейся вокруг Кванды, и двинулся на край поляны, навстречу Миро.— Привет, Я-Смотрю-На-Тебя-С-Вожделением.Это был дословный перевод имени Миро на звездный. Мандачуве нравилось переводить имена со звездного на португальский и обратно, хотя Миро и Кванда тысячу раз объясняли, что их имена на самом деле ничего не означают и то, что они звучат как настоящие слова, просто совпадение. Но Мандачува, как и многие другие свинксы, любил лингвистические игры, а потому Миро плюнул и начал откликаться на «Я-Смотрю-На-Тебя-С-Вожделением», так же как и Кванда терпеливо отзывалась на «Вага». Это португальское слово значило «чудо», «чудо» на звездном «вандер», а «вандер» звучит почти как Кианда.Мандачува оставался для них загадкой. Самый старый среди свинксов. Пипо знал его и писал, что он обладает среди своего племени наибольшим авторитетом. Либо, по всей видимости, тоже считал его лидером. Разве его имя не было искажением португальского сленгового словечка, означавшего «хозяин», «босс»? Но Миро и Кванде казалось, что Мандачува наименее влиятельный и уважаемый свинкс поселения. Никто не советовался с ним ни по какому поводу, он был единственным, у кого всегда находилось время на беседы с зенадорес, ему почти не поручали важной работы.И тем не менее именно он поставлял большую часть информации. Миро никак не мог понять почему: потерял ли свинкс статус из-за слишком тесного общения с людьми или стремился поделиться сведениями, поднять себя в глазах людей, чтобы компенсировать низкий статус среди сородичей. Впрочем, это не имело значения. Миро нравился Мандачува. Он считал старого свинкса своим другом.— Что, женщина заставила вас есть это дурно пахнущее месиво? — спросил Миро.— Она говорит, что это жуткие помои. Еще бы, даже маленькие кабры кричат от омерзения, когда им приходится сосать вымя. — Мандачува хихикнул.— Если вы преподнесете все это в подарок вашим женщинам, они больше никогда не заговорят с вами.— И все же мы должны, мы должны, — вздохнул Мандачува. — Они все хотят видеть, масиос долгоносые.Ах да, это постоянное недоразумение с женским полом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51