Госпожа Моосгабр поглядела на мышеловки и кивнула.
– Если бы я не травила их, – сказала она, – их бы здесь вмиг развелось целое полчище, и нам всем тогда конец. Они смелые и наглые, сжирают все подряд – картошку, кукурузу, хлеб, сожрали бы и эту булку на столе… И мебель бы сгрызли, и перины бы прогрызли, и этот диван. Их приходится травить, иначе бы они извели нас.
– Ну, я пойду, – прошептал мальчик и, положив мышеловку на диван, взял со стола кастрюлю и еще раз посмотрел на булку. Госпожа Моосгабр проводила его до двери, что выходила в проезд, и опять сказала:
– Значит, еще три раза намочишь эту тряпочку, а завтра бодро-весело побежишь в школу. И не озорничай, маму не тревожь, небось сам знаешь, чем это может кончиться.
Когда госпожа Моосгабр вернулась в кухню, часы у печи только что пробили – эти часы отбивали и четверть, и половину, и три четверти. Госпожа Моосгабр быстро вошла в комнату, чтобы домыть там пол еще до того, как совсем стемнеет. «На вид парнишка не кажется таким уж шкодливым, – подумала она, моя пол у столика, – но, пожалуй, он просто притворяется. Залез на леса, разбил себе глаз, если мать говорит, что озорничает, значит, так оно и есть. Я и по себе это знаю». Когда госпожа Моосгабр кончила уборку, был уже вечер. Она отжала тряпки, повесила их на ведро, а ведро оставила в комнате. Потом пошла на кухню, вымыла руки и села за стол. Поглядела на булку на столе, на мышеловки на диване и хотела было подняться, чтобы снова поставить их под диван, как вдруг в испуге оцепенела. В дверь кто-то постучал. Потом женский голос спросил: «Можно войти?» – и госпожа Моосгабр вздохнула с облегчением: это была привратница.
На привратнице сейчас была длинная блузка и, хотя был уже вечер, все та же короткая летняя юбка.
– А вот и я, – сказала она в коридоре и, войдя в кухню, весело уселась на диван возле мышеловок. – Вы испекли булку, госпожа Моосгабр, – кивнула она на стол.
– Угощайтесь, – сказала госпожа Моосгабр и пошла подложить дров в печь, – сварю вам немного кофе. Шесть часов, я как раз домыла пол в комнате.
– Вы мыли пол в комнате, – покачала привратница головой, – гляжу, на вас фартук. Ваша Набуле замуж выходит, а вы в фартуке и пол в комнате моете. Хоть бы на свадьбе отдохнули, и то бы лучше было. Ну расскажите, госпожа Моосгабр, расскажите, как вам на свадьбе-то было. Говорите, много всякой всячины подали и вы малость переели? Что же хорошенького подали? Спагетти?
– Вино, – сказала госпожа Моосгабр и закрыла дверцы печи, – ветчину, влашский салат, лимонад и под конец пирожки. Ну а стол…
– Скатертью застланный, само собой, – кивнула привратница и одернула блузку, – накрытый, украшенный…
– Накрытый, украшенный… – кивнула госпожа Моосгабр, – белая скатерть, цветы, свечи, бокалы с вином, пирожки…
– И еще ладан, – засмеялась привратница, – точно как в окнах на именинах княгини. А скажите, госпожа Моосгабр, Везра там не было? Думаете, не отпустили его?
– Нет, конечно, – сказала госпожа Моосгабр и подошла к буфету за кофе, – из тюрьмы на свадьбу не отпускают. Но скоро он явится. Три месяца как нету его. Я испугалась, когда вы постучали, думала – он. Испугалась, что он идет.
– Надо бы крысолова позвать, – сказала привратница, глядя на мышеловки возле себя на диване, – кошкам с ними не сладить, тут со двора да из проезда мыши прямым ходом к вам.
– Крысолова не дождаться, – махнула рукой госпожа Моосгабр и направилась с кофе к плите, – такой конторы в городе, пожалуй, и не существует. Крысоловы были разве что в моей юности, а сейчас все перевелись. Сейчас каждый сам должен справляться. А ведь не ровен час и на леса, что тут у нас понастроили, заберутся. К Фаберам и то влезут.
– Он приходил за отваром? – засмеялась привратница и одернула блузку.
– Приходил, – кивнула госпожа Моосгабр у плиты и заварила кофе. – Мышеловки, что на диване, показала ему. Он никогда мышеловок не видел, только льва в клетке. Хотел и на мышь посмотреть, но, как назло, вчера ни одна не попалась, я только объяснила ему, как она влезает туда и сало ест. Кстати, шкодливым он мне не показался, – госпожа Моосгабр быстро покачала головой, – но дело не во мне. Мать всегда лучше знает, и если говорит, значит, так и есть: мучится она с ним. Должно быть, послушный, только когда за пивом идет.
– Когда за пивом идет, всегда немного отхлебывает, – засмеялась привратница, – ведь домой должен только полжбана принести. Но мне, госпожа Моосгабр, иной раз кажется… – привратница внезапно запнулась и одернула блузку, – иной раз мне кажется, что, может, он пиво по дороге потому отхлебывает, что его не кормят досыта. Что он пиво с голодухи пьет. – Привратница на минуту умолкла и поглядела на булку на столе. Потом опять сказала: – Что пиво по дороге потому и пьет, что голоден. А заметили вы, в чем он ходит? Голову дам на отсечение, что на зиму у него даже пальто нет. Он ходит у Фаберихи почти как нищий. И нынче с этим глазом, – привратница тряхнула головой, – нынче с этим глазом мне тоже что-то не понравилось. Тащит его к глазнику и еще говорит ему: пускай хоть выжжет тебе глаз. Ведь бедняга из-за этого до смерти перепугался, трясся весь, я едва уговорила ее ни к какому глазнику не ходить. Ну а насчет питья… – привратница потрясла головой, – с этим всяко может быть. Не обязательно, что пьет с голодухи. Фабер, отец, – человек хороший, однако выпивает.
– Выпивает, – вздохнула госпожа Моосгабр и поставила привратнице на стол кофе, – мальчик, может, пошел в него. Но если это с детства, то во стократ ужасней. Вырастет из него чернорабочий, поденщик, как он кончит… – Госпожа Моосгабр сокрушенно покачала головой, взяла мышеловки с дивана и опустилась на колени возле привратницы. – Поставлю их на место, – сказала она и засунула их под диван, – глядишь, ночью что и попадется. – Потом госпожа Моосгабр села на стул напротив привратницы и сказала: – Надо еще ведро вылить, оно рядом, в комнате, но можно и подождать. Лучше я вам кое-что расскажу. Так вот знайте, госпожа Кральц, почему я пришла так скоро со свадьбы. Так вот знайте – ни на каком ужине я не была. Выгнали меня.
– Иисусе Христе, – испугавшись, привратница даже подскочила на диване, – как так выгнали?
– Выгнали, – кивнула госпожа Моосгабр, – я пела колыбельную, а Набуле разносила тарелки с ветчиной и салатом. Всем дала, только меня обошла, а потом схватила пирожки, что я напекла ей на свадьбу, и выбросила во двор, а меня выгнала. Чтобы я шла поливать могилы и о детях заботиться. А я еще на эту свадьбу надела свое единственное праздничное платье.
Привратница с минуту сидела как громом пораженная, а потом наконец сказала:
– А что жених Лайбах, неужто не вмешался? Неужто не стукнул по столу, не закричал?
– Не стукнул, не закричал, – покачала головой госпожа Моосгабр, – он приличный парень, наверное, особенно и не может кричать. Но это что! Были там еще два студента, которых Набуле в лавке обслуживала, так это и вовсе срам! Хуже не придумаешь! Я готова была сквозь землю провалиться. У них на глазах она меня выгнала, куска не дала, а вина – разве что на донышко капнула.
– Но скажите, пожалуйста, госпожа Моосгабр, – проговорила привратница, едва придя в себя, – скажите, пожалуйста, может, они пьяные были?
– Да еще не успели напиться, – покачала головой госпожа Моосгабр, и тут наступило короткое молчание.
– Ужас какой! – сказала привратница после короткого молчания. – В самом деле ужас. Значит, пирожки, что вы напекли ей на свадьбу, она выбросила во двор…
– Лошади, – кивнула госпожа Моосгабр, – лошади… – Вдруг она неожиданно встала, подошла к буфету и открыла нижние дверцы. – Пейте кофе, – сказала она и вытащила из буфета три новые мышеловки. – Пейте кофе, – сказала она и медленно пошла с мышеловками к двери.
– Куда вы с ними идете, госпожа Моосгабр? – спросила привратница.
– Во двор, – сказала госпожа Моосгабр, – во двор. Поставлю их во дворе под лесами. Чтобы мыши не забрались к Фаберам. Скоро полседьмого, – госпожа Моосгабр посмотрела на часы у печи, – поставлю их во дворе, пока еще не совсем стемнело, а потом вынесу ведро из комнаты. Возьмите булку к кофе и садитесь, я мигом. – И госпожа Моосгабр с мышеловками вышла из кухни в коридор, а оттуда в подворотню.
На дворе уже стемнело, стоял сентябрь, половина седьмого вечера, однако двор еще не погрузился в полную темноту. Темнота была прошита огнями из окон верхних этажей, а потому что-то было видно. При этой необычной полутьме во дворе было тепло – стоял сентябрьский вечер, – и повсюду на этажах в галереях царило полное спокойствие. Госпожа Моосгабр обогнула лестницу в конце проезда, где стояла урна, и вошла в этот тихий полутемный двор под самые леса. Она уж было хотела нагнуться и поставить там мышеловки, как услышала высоко над собой короткий слабый свист. Она подняла голову и еще успела увидеть в вышине несколько зеленых и красных огней, которые тотчас исчезли, словно утонули в небе. Госпожа Моосгабр кивнула и снова нагнулась, как вдруг услыхала над собой тихий треск. Сверху во двор упала какая-то рейка. Потом снова раздался тихий треск, и во двор упала дощечка. В эту минуту часы пробили полседьмого, те часы, что были в кухне у печи, – их бой донесся из окна комнаты. Во дворе и на этажах в галереях все еще царило полное спокойствие, и госпожа Моосгабр с мышеловками вышла из-под лесов, под которыми до сих пор стояла, и направилась во двор. Она подняла голову и поглядела на леса, достигавшие второго и третьего этажа галерей, и, хотя там по-прежнему царило полное спокойствие, ей вдруг показалось, что там, наверху, на лесах, что-то движется. Что там, наверху, на лесах, среди всех этих жердей, реек и досок что-то движется, громко и часто дышит, вздыхает и в упор глядит на нее, на госпожу Моосгабр, стоящую внизу во дворе. Госпожа Моосгабр вдруг странно передернулась. «Если это кошка, – передернулась она, – то хорошо. Пусть там сидит, пусть подстерегает. Это кошка, она сидит там в засаде». И госпожа Моосгабр с мышеловками вдруг на удивление быстро вернулась к лесам. Обогнула лестницу и побежала домой.
Привратница по-прежнему сидела за столом, пила кофе, но теперь ела и булку. Когда госпожа Моосгабр показалась в дверях, она подняла голову.
– В чем дело, госпожа Моосгабр, – спросила она, – случилось что… вы не поставили во дворе мышеловки?
– Не поставила, – опомнилась наконец госпожа Моосгабр, но какая-то странная тревога не покидала ее, – во дворе уже ничего не видно, темно. Поставлю их завтра. Что это, госпожа Кральц… – госпожа Моосгабр в тревоге подошла к столу, – что это…
– Я слышала, как что-то упало, – сказала привратница и проглотила кусок. – Будто дерево упало. Не упало ли что с лесов?
– Какая-то рейка, – сказала госпожа Моосгабр, поставила на стол мышеловки и села на стул, – какая-то рейка и дощечка. Наверху на лесах, похоже, кошка сидит. Как-то пугливо дышала там и смотрела на меня. Но хорошо, что она там сидит и подстерегает. И еще, – добавила госпожа Моосгабр, – какой-то звездолет летел.
– Звездолет, – кивнула привратница, – это на Луну. Вечером их отсюда стартуют три. – Привратница перестала есть булку и лишь потягивала кофе.
Госпожа Моосгабр беспокойно смотрела на мышеловки и временами косилась на часы у печи.
– Фаберу до дома далеко добираться, – сказала привратница, – работает до шести, вы же знаете, он и сегодня в праздник работает. Пока до дома дойдет, будет семь.
– Он автобусом ездит? – спросила госпожа Моосгабр и беспокойно посмотрела на часы.
– Троллейбусом, – сказала привратница.
– Я троллем еще никогда не ездила, – госпожа Моосгабр повернула голову к дверям комнаты, – а подземкой ездила один раз. На свою свадьбу, пятьдесят лет тому. Ехали мы отсюда, из Блауэнталя, на площадь Анны-Марии Блаженной, стало быть, до станции «Ратуша». Или же до станции «Кладбище». На площади за ратушей в то время был трактир, а сейчас на его месте – нынешние многоэтажки.
– Послушайте, госпожа Моосгабр, – внезапно сказала привратница и поднялась со стула, – послушайте, кое-что мне вдруг пришло в голову. – И когда госпожа Моосгабр тревожно подняла глаза, привратница спросила: – Знаете ли вы, госпожа Моосгабр, некую Мари Каприкорну?
– Мари Капри… – удивленно посмотрела на гостью госпожа Моосгабр, а та повторила:
– Мари Каприкорну.
– Такую не знаю, – покачала головой госпожа Моосгабр, – нет, не знаю. А кто она, госпожа привратница, эта самая Мари Капри…
– Понятия не имею, госпожа Моосгабр, – сказала привратница и снова села, – я ее совершенно не знаю.
– Тогда откуда вы о ней знаете? – спросила госпожа Моосгабр.
– Да разве я знаю! – засмеялась привратница. – Я просто слыхала о ней. Слыхала, что есть некая Мари Каприкорна, а больше ничего о ней не знаю. Но если что-нибудь узнаю, – сказала она быстро, – обязательно вам скажу. Тотчас скажу, раз это вам интересно, как узнаю, так враз и скажу.
На минуту воцарилась тишина, привратница потягивала кофе, госпожа Моосгабр поглаживала ладонью мышеловки и посматривала на часы у печи. Потом сказала:
– Но все равно Мари Капри из головы у меня не выходит. Это что, какая-нибудь особенная личность, или…
– Мари Каприкорна, – сказала привратница, – я, право, не знаю. Я же вам сказала, что ничего не знаю о ней. И выкиньте ее из головы, госпожа Моосгабр, на свете столько людей, и, если о каждом будете думать, голова у вас лопнет.
И вдруг привратница высказала мысль, которой сама удивилась. Она сказала:
– Я вообще считаю, что обо всех, кто живет на свете, незачем думать. Человеку достаточно думать о тех, кого он знает. Я иной раз думаю о нашей княгине тальской, а иной раз немного и о моем старике. О моем старике, что сбежал от меня.
Стрелки на часах у печи приближались к без четверти семь. Госпожа Моосгабр неожиданно встала.
– Куда ж это вы опять? – спросила привратница. – Мышеловки все-таки поставить?
– Только ведро из комнаты вынести, – сказала госпожа Моосгабр, – вы сидите и угощайтесь, что же вы булку не едите? Я мигом обратно.
Госпожа Моосгабр вошла в комнату, прикрыла за собой дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46